– Ох, Аллочка, – с непонятным сожалением в голосе протянул Гриша Степанов – дизайнер, к которому я неровно дышу последние пару лет.

– Что не так? – уточнила я, затаив надежду на то, что разговор с коллегой наконец переходит в более интимное русло.

Рабочий день уже закончился, и большинство сотрудников офиса разбежались по домам, оставив после себя пустые чашки на столах. Я уходила позже всех. Просто потому что мне нравилось находиться в офисе, когда в нем никого не было. Это просторное помещение с кирпичными стенами и черными перегородками было своеобразным местом силы для девушки вроде меня.

Которую дома не ждет ничего, кроме недочитанного любовного романа да ужина, разогретого в микроволновке. Мне всегда хотелось задержаться на работе подольше, чтобы в одиночестве разложить на своей стойке канцелярию и прикрепить к пробковой доске новую аффирмацию, которую мои коллеги прочтут, когда утром вернутся в офис.

«Аллочка, ты душа этой компании» – такие слова я слышала гораздо чаще, чем дежурные пожелания доброго утра. Что уж греха таить, даже курьеры, доставляющие посылки и документы, расплывались в улыбке при виде стойки офис-менеджера.

Моя чудная полукруглая стойка из массива дерева была расположена на самом входе, так что именно на меня возлагалась ответственность за первое впечатление. Я с порога заряжала настроением коллег, давала первый и самый свежий отчет руководству, радушно встречала гостей и курьеров.

Я Алла Забелина – не только душа офиса, но и его официальное лицо.

Хотелось бы мне и звучать официально, но все, будто сговорившись на тайном собрании, именуют меня фамильярно – Аллочка. И никак иначе.

Но вернемся в реальность.

Гриша молчал, блуждая взглядом по деревянным балкам на потолке. Он часто засиживался у моей стойки, таскал мне сладости из кафетерия и помогал менять бутылки в кулерах по всему офису. Я видела его взлохмаченные светлые волосы так часто, что, когда его вдруг не оказывалось рядом, невольно начинала прыгать глазами по макушкам сотрудников в поисках заветных вихров.

Я искренне верила, что наши долгие задушевные разговоры ведут прямиком к чему-то более серьезному. К тому, в чем я нуждалась последние лет шесть с тех пор, как в двадцать три года рассталась с однокурсником, который бросил меня со словами «Я устал жить с такой тихоней». Будто создавать вокруг себя праздник каждую минуту – это нечто жизненно необходимое.

И вот сейчас я смотрела на Гришу с затаенным предвкушением тех самых слов.

Ох, Аллочка. Как жаль, что мы не вместе.

Ох, Аллочка. Я так давно в тебя влюблен.

Ох, Аллочка. Сходим вместе поужинать?

Ох, Аллочка…

Как много всего может быть заложено в это напевное вознесение женского имени. Если бы мужчины только знали, как у нас замирает сердце, когда они произносят наше имя с особой интонацией, какую больше нигде не услышать, ведь только здесь и сейчас, между нашими сердцами устанавливается прочная связь из тысячи проводков. Стоит лишь закончить эту мысль неким романтическим посылом, который запустит ток по проводкам, и между нами засияет неоновая вывеска «Здесь живет любовь».

Но Гриша решил не играться с электричеством.

– Аллочка, ты только не обижайся, – предупредил парень, крепко сжимая в руках кружку, – Я просто постоянно удивляюсь. Ты такая красивая и милая, но…

Дизайнер запнулся, а я смотрела на него, хлопая глазами, как рыба в аквариуме.

– Но такая скучная, – с небрежно улыбкой на губах закончил он, и я ощутила, как кровь отливает от лица. С щек сполз кокетливый румянец, уступая место пятнистой бледноте.

– Скучная? – ровным тоном переспросила я, будто всего лишь уточняла цифры, указанные в смете за очередной заказ канцтоваров.

Гриша тут же подобрался и зашевелился в сторону выхода. Буквально из ниоткуда на его плече возникла сумка с ноутбуком, а на голове пестрая шапка с мохнатым помпоном.

– Не обижайся, ладно? Я не имел ввиду что-то плохое, – парень потряс головой, обматывая вокруг шеи шарф, а я поймала себя на мысли, что, вероятно, я и правда скучная, раз не пользуюсь возможностью использовать этот шарф, чтобы задушить неосторожного в выражениях коллегу.

Я промолчала, и тогда Гриша обезоруживающе улыбнулся, склонившись над моей стойкой.

– Аллочка, не дуйся, – он посмотрел на меня щенячьими карими глазами, и я пожала плечами, делая вид, будто все хорошо, – Вот и ладненько! Ты прелесть!

Гриша послал мне на прощание воздушный поцелуй и скрылся за дверью, оставив меня в одиночестве и растерянности.

Конечно, на его фоне я была не просто скучной, а прям-таки заросшей пылью. Гришин профиль в соцсетях пестрил картинками то с одного события, то с другого. Сноуборд в отпуске, гончарный круг на выходных, мастер-классы игры на укулеле, барабанах и неведомой мне ерунде, напоминающей колодезный люк. Гриша жил яркую жизнь, а чем могла похвастаться я?

Я любила работу и много времени проводила в офисе, так что у коллег могло сложиться впечатление, что у меня нет ни увлечений, ни личной жизни. И это, в общем-то, было правдой. Меня не тянуло бросаться от одного дела к другому в поисках глубинного предназначения. Я просто жила. Ходила на работу, а по вечерам ела вчерашний ужин под звуки радио. Прибиралась, делала легкий комплекс упражнений для осанки, принимала душ и надевала свежевыглаженную пижаму с красными сердечками.

Я жила свою скучную жизнь.

И как я могла всерьез подумать, что у нас с Гришей что-то получится? Но мне так этого хотелось. Может, мне даже понравилось бы таскаться с ним по концертам никому не известных музыкантов и собирать штукатурку, осыпавшуюся с исторического здания, чтобы впоследствии сделать из нее модное панно с эпоксидной смолой. Я могла бы вписаться в его ритм жизни. Могла бы.

Ведь так?

– Ну конечно, ты все еще здесь, – над ухом раздался низкий голос, и я, вздрогнув, вынырнула из раздумий, – Тебе что, негде жить?

Подняла глаза и увидела человека, которого меньше всего хотела бы сейчас лицезреть. Гордеев. Неприятнейший тип. Вечно сует свой нос в дела абсолютного каждого сотрудника. Так и носится по офису, бурча под нос: «Твою мать…твою мать…».

Эти отформатировали поля в документе не по тому макету, эти вывели на рекламный баннер текст с дефисом вместо тире, эти наняли экспедитора, который плохо знает русский, а уборщица и вовсе моет пол поперек паркетных досок, тем самым загоняя мусор в щели. И, кстати, если бы рабочие при укладке паркета, четко следовали технологиям, щелей бы не было. Как жаль, что сам Гордеев не бросит должность второго заместителя гендиректора ради того, чтобы консультировать ремонтников по укладке напольных покрытий.

Мне от Гордеева тоже знатно перепадало.

«Аллочка, опять заказала молоко не той жирности. Я же просил заменить позицию.»

«Аллочка, убери искусственные цветы со стойки, мы не на кладбище.»

«Аллочка, хватит так улыбаться, ты снижаешь КПД сотрудников.»

Апогеем раздраженности Гордеева значилось его коронное:

– Аллочка, твою мать!

Нет, это выражение не всегда было направлено конкретно на меня, но чаще всего, собрав по всему офису кучу мелких раздражителей, Гордеев останавливался напротив моей стойки и, широко раскинув руки, восклицал: «Аллочка, твою мать!», будто тем самым то ли делился со мной своей болью, то ли делал меня виноватой в том балагане, который происходит у меня под носом.

Но я всего лишь офис-менеджер и не могу глобально влиять на качество работы коллег. Зато я создаю атмосферу в офисе.

Правда, Гордееву это не всегда нравится. Прошлой осенью совершенно случайно я раскрыла его маленькую слабость. Дело было так:

Никита Дмитриевич (да-да, у Гордеева и имя было) полдня крутился от стола к столу, не решаясь приблизиться к моей стойке. Когда ему все же надоел тот факт, что я остаюсь вдали от общего разноса, он подошел и неприятно скривил физиономию, которая, кстати, была вполне симпатичной, и оттого его характер казался еще хуже.