– Только горький, ну, в меру горький, без начинок разных.

Руководствуясь исключительно своим вкусом и интересом к новому, выбор Макса пал на шоколадку с красивой картинкой и зёрнами кофе. Занятие это его столь поглотило, что прошло немало времени и чай остыл и девушка согрелась.

Когда он наконец вернулся и протянул ей плитку, вдруг опомнился:

– Ой, вот же я дурень, она с зёрнами кофе, простите мою рассеянность, это мой бич.

– Рассеянность? – незнакомка отломила квадратик от шоколадки и переспросила, по обыкновению, подвисшего Макса:

– Твой бич – это твоя рассеянность?

– Да, такая основная черта характера: жирная, неуклюжая чёрная полоса.

– А почему чёрная?

– Да потому, что черкает все светлые начинания.

– Это как? – незнакомка слизнула крошку с пухлой верхней губы и уточнила свой вопрос: – Мешает жить?

– Да, не то слово, – Макс обречённо махнул рукой по чашке, – всё путаю, забываю. Кто с таким дело то иметь будет? Растяпа.

– Это Вы сами себя таким титулом наградил или надоумил кто? – спросила незнакомка, подвинув его чашку к себе, подальше от края.

– А ты, извините, Вы, не видите, ну, рассеянность мою? Не напрягает? Не стандартный детина, заблудившийся в детских грёзах, – Макс обиженно отвернулся и принялся считать снежинки на стекле.

– Напрягает? Вот ещё, я вижу романтичного молодого человека, незаурядного и беспричинно печального.

Он удивлённо обернулся, собеседница явно улыбалась. Кулон задорно подмигнул ему, перетянул внимание на себя и теперь Макс видел только здоровенный кусок янтаря.

– Детские грёзы – это же здорово…это, как сок, – далёкий голос незнакомки доносился со всех сторон и слева и справа и даже со спины.

– Сок? – спросил Макс, не совсем понимая с кем он разговаривает. Жёлтый туман клубился над бесконечной жидкой столешницей, размывая физические границы, стирая грани бытия.

– Ага, свежевыжатый – фреш, – кулон ярко вспыхнул и погас. Привычные очертания мира тут же вернулись, – Он долго не храниться, надо каждый день выжимать, зато самый вкусный, – незнакомка, как ни в чём небывало, сидела на своём стуле и, казалось, сдерживается, чтобы не рассмеяться: посмотрите вокруг, много Вы видите людей с цветущими садами в душе? Посмотрите, посмотрите. Мне интересен ваш вердикт.

Макс постучал костяшками пальцев по столу, удостоверился в его былой прочности, буркнул что-то невнятное и с опаской оглядел торговый зал, уступая настойчивости загадочной особы. Покупателей в магазине было не так, чтобы много, но у касс человек пять топтались: женщина среднего возраста, две старушки, мальчик-подросток и мужчина, с прилипшим к уху телефоном. Юнец излишне дёргался и горбился, бабки таранили друг друга тележками, дама мрачнее тучи, а болтун постоянно повышал голос брезгливо гримасничая. Колючки, да крапива, канавы, пустыри, ошмётки позитива – тщедушные цветы.

Макс помолчал, по-старчески пошамкал губами и кратко ответил:

– Да не особо.

– Сухо. Добавьте поэзии.

– Куда добавить?

– Не куда, а во что. В Ваш ответ, разумеется.

– М-м-м, у всех концентрат разбавленный, долгоиграющий, так и булькает.

Тут девушка впервые засмеялась в голос и Максу почему-то передалось её веселье и уверенность. Не ожидая от себя такой дерзости, ну, по его убеждениям, зато предсказуемо глупо, прямо смотря ей в глаза, он простодушно поинтересовался:

– А почему Вы за мой столик сели, полно же свободных?

Незнакомка снова замкнулась и по обыкновению уставилась в окно, слегка задрав вздёрнутый носик. Длинные ресницы скрывали зелёные глаза и было не разобрать, закрыла она их или смотрит на снежную дорогу под колёсами редких машин. Макс ёрзал на стуле, будто на кол уселся, не переставая себя ругать за бестактность. Замучил белую салфетку, затискал пакетик с сахаром.

– А ты не рад? – Она перешла на «ты», он даже не сразу заметил. Открыл было рот чтобы ответить: – Конечно рад, очень рад, – но незнакомка вдруг встала, кулон сердито закачался, девушка накинула шубку на свои юные плечи и, ни разу не взглянув на закостенелого тугодума, бросила сухое «спасибо за чай», «особенно за зёрна кофе», торопливо направилась к выходу.

Макс уплыл за горизонт, наблюдая, как красавица исчезает в дверях магазина, потом всё же опомнился и пустился следом, надеясь её догнать.

На ходу застёгивая пуховик, пыхающий клубами пара, юноша заметался по коротким улочкам, высматривая хрупкий силуэт. Львы и кариатиды так громко гоготали, надсмехаясь над ним, что он едва не угодил под машину. После нескольких часов поиска, замёрзший и подавленный, Макс, спотыкаясь о собственную неуверенность поплёлся домой, забыв о встрече с издателем.

Случайность – вот величина, способная менять значения, любовь горазда сочинять и выбирать своё течение.

Всю следующую неделю в перерывах между неистовой писанины, он шатался по улочкам, которые примыкали к тому самому магазину. Сидел часами за тем же столиком, но встретился лишь со своим красным шарфом, который ему любезно вернул охранник, хотя Макс и не спрашивался на его счёт. Побежали дни тянучки, утром скучно, ночью скучно, вечерами плач отчаянный и мерцающий экран. Буквы в строчки, многоточья, мысли прыгают на кочках, не бывает встреч нечайны, даже, если жизнь обман.

Макс старательно возводил мосты, прокладывал логические дороги, задавал себе целый ворох вопросов, но на самый актуальный: «почему она села за его столик?» – ответить не мог. Пытался выкинуть девушку из своей дурной головы, но какой там, даже, не смотря на значительные бреши в его черепной коробке, образ прекрасной незнакомки не улетучивался, напротив, её ошеломительные изумрудные глаза преследовали его повсюду, каждый миг, на каждом метре бесполезной круговерти. Немудрено, что Макс сдался, осознав поистине светлую мысль – случайностей не бывает. Это озарение принесло ему ещё больше мучений – он не знал, что делать дальше, зато перестал тратить уйму сил на глупую борьбу с любовью, которую впервые испытал. Теперь он специально вызывал в памяти ту встречу, во всех деталях, по многу раз переписывал их разговор, перечитывал, недовольно хрюкал и начинал заново, дополняя мимолётную беседу крохотными нюансами. Величайшей трудностью оказалось припомнить число маковых зёрнышек на салфетке, пришлось импровизировать. Время сделалось густым, буквально прилипло к циферблату, но умудрялось бежать вперёд. Зима окончательно поглотила город, а Макс проглотил наживку. Крючок больно терзал его душу, но удочку никто не дёргал. Он плаксиво барахтался в море печали, стоически претерпевая сердечные муки, не теряя надежды, что рыбачка соизволит вытянуть его на берег.

Ближе к новому году, следуя эстетическому велению, Макс забрёл на выставку картин из частной коллекции в антикварный салон. Зашёл случайно, привлекла знакомая фамилия именитого художника – Саврасов.

Купил билет и, повесив пуховик на плечики, принялся блуждать по центральному залу, хаотично заглядывая в примыкающие комнаты, где тоже, толкаясь массивными рамами, ютились полотна признанных мастеров. В одной из таких комнат он и увидел знакомый силуэт. В этот раз платье было чёрное. Она с интересом смотрела на увековеченный художником закат, совершенно не замечая редких посетителей. Он приблизился к ней, на привычно ватных ногах, излишне горбясь, прячась в плечи, остановился за её спиной в нескольких метров лихорадочно моргая и лапая воздух, дабы убедиться, что перед ним не мираж.

– Красиво.

Макс быстро убрал руки в карманы, вытянулся в струнку и огляделся, никого кроме их двоих в комнате не было, значит, она говорит с ним, значит, заметила его.

Не поворачивая головы, незнакомка повторила:

– Красиво, даже чувствуется духота вечера и слабый ветерок… да?

Макс взглянул на винегрет красок, и тоже уловил ветерок в довольно небрежных мазках.

– Духота не очень лицеприятное слово для картины, но не в этом случае. Мне кажется художник так передал свою усталость, некое разочарование.