– У тебя глаза пьяные.

– У тебя тоже.

Мы два влюбленных, счастливая семья, пара, счастью которой завидуют другие. У нас своя вселенная. Мир, где мы вместе всяческими безумиями переступаем все границы и никого не впускаем в него. Боже, мы так счастливы! Друг для друга мы – все, мы – вселенная. Эти прикосновения, эта страсть, поцелуи, занятие любовью – ни один другой мужчина ей, и ни одна другая женщина мне не может это дать. Как же мы дополняем друг друга! Неужели мужчина, наполняющий нос наркотиками не влюблен в запах шеи, волос, тела своей жены? Целуя Джейран, я встаю, продолжая целовать, толкаю ее в сторону спальни, руки под пижамой уже гладят все ее тело, ласкаю ее спину, живот, груди. На мои прикосновения Джейран отвечает страстными «ахами», или же замирает, прерывает дыхание, когда дохожу до самых чувствительных мест ее тела. Ее руки тоже открывают ширинку моих брюк, рука касается моего тела.

Доходим до дверей спальни.

– Эй, эй, здесь ребенок, он не должен нас видеть.

Оба тихо смеемся, смотрим друг на друга. На этом свете нет никого кроме нас, и нам никто не нужен. Жена как будто мой ребенок. «Ты мой невоспитанный ребенок», – говорил я ей, и она мне. Снова липнем друг к другу как магнит. Как будто два волка в дикой природе нашли друг друга. Ведь дикость – это наша натура.

Занимаясь любовью, движемся в сторону второго зала. Пока дошли до дивана мы уже сняли всю одежду. Двое влюбленные стояли голыми друг перед другом. Для двух влюбленных этот миг – священный.

Обнявшись, ложимся на диван, продолжаем заниматься любовью. Движения хаотичны, ни позы не выбираем, ни что-то конкретное делаем. Целуем, кусаем друг друга куда попало. То ускоряемся, то останавливаемся. То вдруг, становясь агрессивными, душим любимого в объятиях, то вдруг ласками нежно прикасаемся друг к другу. Будто бы прикасаемся не к телу человека, а к мотыльку, боимся навредить ему. Джейран очень возбудилась. Шепчет мне в ухо матерные, нецензурные слова, порой смеемся, шутя.

Какой прекрасный момент, какие прекрасные ощущения, Боже! Как же ты раскрепощен, свободен, умиротворен во время секса с любимой женщиной, с женой. Будто бы тебе вкололи две инъекции: одну для удовольствия, другую для успокоения, в результате, при каждом движении, занимаясь любовью, и успокаиваешься, и получаешь удовольствие. Как будто в теле нет боли, в мире нет никаких тревог, завтрашние дела, конфликты, смерть – нет всего этого; это и есть вечность, ощущения, полученные от тела любимой женщины, жены заменяют все.

Как же несчастны те, кто лишен прелестей секса. Отдалившись от здоровых аспектов секса, они не получают никакого удовольствия.

Как же счастливы я, жена и нам подобные, которые получают удовольствие от секса и благодаря ему становятся ближе, роднее, дороже.

– Низами.

– Айджан!

– Низами…ахх!

– Айджан, жизнь моя.

– Ахх, трахни меня!

– Аххх…

Жена знает, что мне нравится в постели мат. Этими словами она сводит меня с ума. Обычно она матерится, когда очень возбуждена.

Сев на диван, сажаю Джейран на колени. Она начинает бешено прыгать на мне, как сумасшедшая. Схватив за шею, пытаюсь посадить ее.

– Позволь теперь я тебя трахну.

После этих ее слов мы оба начинаем ржать.

В ее движениях есть какая-то неопределенность, как будто не знает, чего хочет, что делает, мне смешно, но не показываю это. Так или иначе это не насмешливый, уничижительный смех, а смех, полный любви. Будто я подросток, но с нынешним взрослым умом, а она подросток, но с умом подростка.

– Низами…

– Айджан!

– Низами!

– Говори, жизнь моя, говори.

– Люблю тебя!

– И я люблю тебя!

– Скажи мне приятные слова!

– Девочка, я же это все 24 часа говорю, – прикалываюсь.

Она еще больше ускоряется у меня на коленях. Дыхание ее сбивается, говорит хрипло, страстно.

– Низами…

– Айджан!

– Я твоя кто?

– Гордость!

– А еще?

– Смысл моей жизни!

– А еще кто? Ахх…

– Ты мое все!

– Только я?

– Да, только ты.

– Я начинаю злиться.

– На что, сумасшедшая?

– Я вспомнила ту шлюху с работы, замужнюю шалаву, которая тебя хотела.

– Сумасшедшая, опять начала.

– Нет, ахх, вспомнила, возбудилась, ахаха. Ты мой. Понял? Только мой!

– Да, котеночек. Твой.

После этих слов крепко ее обнимаю.

– Низами…

– Айджан!

– Ты правда меня любишь?

– Да!

– Всегда будешь любить меня?

– Всегда буду любить тебя!

– Только меня?

– Только тебя!

Не знаю, что другие говорят во время секса и говорят ли вообще, но наш диалог строится таким образом. Занимаясь любовью, мы говорим на такие темы, словно страхи, скрытые беспокойства, плохие мысли, тревога за неизвестное будущее выходит из нас в такой форме, своими ответами мы лечим друг друга, приобретаем покой. Мужчина остывает после рождения ребенка, семья распадается, секса не бывает – подобные избитые отмазки, сценарии для меня неприемлемы. Особенно по поводу меня. В подобных случаях, если мужчина сознательный, развитый он может предвидеть грядущие проблемы и разрешить их заранее.

Ведь эта женщина родила ребенка не от первого встречного, правильно? Чтобы я остыл, отказался от нее, говорил уничижительные слова и выказывал подобное отношение из-за изменения тела во время и после беременности. Я любил его безупречно изящным и стройным до беременности, люблю и теперь, изменившимся после родов. Перед самим собой, душой я совершенно искренен.

– По-твоему мне следует сделать пластику моим «красавицам»?

Груди своей жены я называл красавицами.

При первом нашем сближении во время новых отношений мы обсудили вопрос о том, как будем называть те или иные интимные части тела.

– Грудь?

– Это еще что за слово? В голову приходит куриная грудка.

– Бюст?

– Не-а. Звучит официально. Президент прицепил медаль на бюст, ахаха.

– Сиська?

– Это детям говорят, проголодался, сиську хочет.

– Тогда красавицы.

– Звучит заманчиво. Почему красавицы?

– Ты моя красавица?

– Ага.

– Тогда твои груди тоже мои красавицы.

– Договорились.

– Попа будет попкой. Или задом.

– Аааа.

Стесняется.

– Съесть бы твой зад.

С ахаха от души ржем до упаду. Как же прекрасна молодость, любить и быть любимым, переходить все вымышленные границы вместе с любимой женщиной. Долой ложный менталитет между влюбленными, долой запреты фиктивных религий!

– Это, ммм…

– Говори.

– А как мы назовем наши самые сладкие места?

– Самые сладкие? Ахаха, твои все места сладкие.

– Нет, я о других местах.

– Каких?

– Эээ, прикалываешься надо мной. Типа не понимаешь.

– Да, понимаю, да, прикалываюсь. Над кем еще прикалываться? Над чужой женой?

– Эй!

– Естественно над своей женой.

– Хорошо. Как назовем?

– Места, куда не проникают лучи Солнца?

– Да

– Ахаха, надо подумать.

– Ты обычно как называл? В России.

– Это осталось в прошлом.

– Например.

– Это осталось в прошлом.

– Хорошо. Амыш? (тур. – женский половой орган)

– Ахаха, это еще что за слово? Мы что, турки?

– Не знаю, в голову ничего другого не пришло. В ваших краях обычно что говорят?

– У нас в районе.

– Да.

– У нас в районе секса нет, ахаха.

– Ладно да.

– Пизда и писька.

– Ахаха, что?

– Девочка, прекрати, смущаешь!

– Ты и смущаться умеешь? Маньяк.

– Я тоже человек, я тоже стесняться могу.

– Я думала невоспитанные не могут стесняться.

– Нет, могут.

– Хм?

– Хм. А пока назовем киской.

– Киска?

– Да. Ты моя киска?

– Твоя.

Прильнув ко мне, как котенок ластится, играет.

– Значит мое сладкое место тоже киска.

Вспоминаю рекламу.

– Ваша киска в зоне риска.

Вместе смеемся.

– Хорошо. Тогда твой бренд, то есть штуковину, зайчиком буду звать.