Она только взглянет одним глазком!

Баджи обходит помещение клуба, заглядывает во все уголки. В прошлом это дом-дворец одного крупного богача. Потолки высокие, стены расписные, всюду картины, пол устлан коврами. Сотни лампочек, светло как днем. А женщин здесь в каждой комнате больше, чем было во всем Исмаилие! И не таких, как там, — богатые сюда носа не кажут. Есть здесь пожилые, есть молодые, с детьми на руках, есть совсем девочки; одни женщины в чадрах, другие — в платках, а некоторые и вовсе с непокрытыми головами. В одной из комнат сидят на партах по двое, как в школе, и учатся; в другой — шьют; в третьей — играют на таре и танцуют. Интересное, оказывается, место этот клуб, недаром женщины стремятся сюда!

К Баджи подходит незнакомая девушка с блокнотом в руке.

— Что-нибудь ищешь? — спрашивает она.

— Грамоте хочу учиться, — отвечает Баджи.

— Я как раз и записываю таких. Запишешься?

Баджи медлит: не обиделся бы брат, что она с ним не посоветовалась… Но тут же она вспоминает все, что говорили о грамоте и брат, и Саша, и Газанфар, и решается:

— Записывай!

Девушка берется за карандаш:

— Как зовут тебя?

— Баджи.

— Теперь все мы — Баджи, сестры! — улыбается девушка. — Как твое настоящее имя?

— Дай-ка я напишу сама… — говорит Баджи, решительно беря карандаш из рук девушки: пусть не думает, что она совсем неуч!

«Басти Дадаш-кзы» — Басти дочь Дадаша, — старательно выводит она на листке свое имя под длинным списком других женских имен…

Иногда, видя, каким усталым возвращается Юнус с работы или из школы, Баджи думала: «Нелегко ему себе на жизнь зарабатывать, да еще меня, дармоедку, кормить».

Однажды, когда Юнус вернулся поздней обычного, Баджи сказала:

— Надо бы и мне где-нибудь работать. Мешки, что ли, начать латать в мешочной артели при клубе?

Юнус насторожился.

— Наука уже надоела? — спросил он строго. — Задумала сменить учение на заработки?

— Нет, не сменяю! С утра буду работать в артели, а вечером сяду за книгу.

— Не много ли на себя берешь?

— А ты-то ведь работаешь и ходишь в свою профшколу?

Юнус готов был ответить:

«Себя со мной не равняй: я — мужчина!»

Но сказал он другое:

— Не я один теперь так поступаю. В профшколе нашей увидишь кого угодно — масленщики, слесаря, подручные. Интересно у нас! Эх, Баджи, сегодня снова приходил к нам на урок Киров, Сергей Миронович, проверял занятия, расспрашивал, как идет учеба, — остался доволен, похвалил.

— Ну вот, видишь! А насчет меня сомневаешься.

Брат читает в глазах сестры беспокойное ожидание и снисходительно произносит:

— Что ж, сестра, попробуй!..

В помещении мешочной артели тесно, стоит непрерывный гомон. От ветхих, грязных мешков — пыль и духота.

Баджи работает быстро, почти всегда первой выполняет норму. Заведующая дает ей дополнительную нагрузку — распределять мешки. Баджи справляется и с этим. И теперь, нередко отлучаясь по делам, заведующая оставляет Баджи за старшую.

— Вот еще старшина, «седая борода» на нашу голову выискался! — слышит Баджи ворчливый голос.

Это говорит Софиат, худощавая, болезненного вида женщина. Недавно ее вместе с тремя малыми детьми выгнал из дому муж. Почему? Просто не захотел кормить ее и троих детей. Сказал: даю развод, и куда-то скрылся. Вот и все. Пришлось ей, чтоб прокормить ребят, пойти работать в мешочную артель. Софиат раздражительна, мнительна. Сейчас она вообразила, что Баджи нарочно дала ей совсем изодранные мешки.

— Если я тебе не нравлюсь, слушайся козла, у него борода длинная, да ум короткий, как у тебя! — отшучивается Баджи.

Все смеются.

— Не буду я эту труху латать! — раздается в ответ все тот же ворчливый голос Софиат, и вслед за тем в лицо Баджи летит грязный мешок, окутывая ее густым, удушающим облаком пыли.

Вмиг Баджи оказывается подле Софиат. Глаза Баджи горят, кулаки сжаты. Она стоит перед слабой, измученной женщиной — молодая, сильная, пышущая здоровьем. Софиат ни жива ни мертва; прикрыв голову и лицо, она стоит в ожидании расправы. Окружающие понимают: Софиат несдобровать!

Баджи широко замахивается и вдруг неожиданно отводит занесенную над Софиат руку себе за спину.

— Если б не твои дети, я бы тебя в пыль стерла! — говорит она сквозь зубы и, резко повернувшись, уходит на свое место.

Все облегченно вздыхают, одобрительно перешептываются: молодец эта Баджи, умеет показать свою силу и вместе с тем рукам воли не дает!..

Четверг.

Баджи только что вышла из клуба и спешит домой.

Три женщины в чадрах, с тазами и узелками, шлепая туфлями, гуськом шествуют впереди нее вдоль мостовой. Что-то знакомое чудится ей в этих фигурах. Она ускоряет шаг. Так и есть: Ана-ханум, Ругя, Фатьма.

— Здравствуйте, женщины! — восклицает Баджи, поравнявшись с ними.

— Здравствуй, Баджи, здравствуй, здравствуй! — обрадованно восклицают в ответ женщины и не могут прийти в себя от изумления, видя Баджи без чадры.

— Что у вас нового? — спрашивает Баджи.

Все отвечают наперебой. Что у них нового? Да ничего особенного. Не так, как у нее, у Баджи. Вот, как обычно в четверг, понежились в бане и идут домой пить чай. Может быть, и Баджи по старой памяти выпьет с ними крепкого чайку?.. Нет времени? Скажите на милость, какая стала деловая! Ну, пусть в таком случае хоть проводит их до дому, расскажет им о себе — слухов всяческих о ней ходит немало.

Баджи рассказывает о том, как сняла чадру, о клубе, о мешочной артели.

— Интересно было б и вам побывать в клубе! — заканчивает она, замедляя шаги у дома Шамси.

— У нас в подвале своих рваных мешков хоть отбавляй, — незачем нам чужую пыль глотать! — говорит Ана-ханум пренебрежительно и, нагибаясь, проходит в низкую, тесную дверь дома.

«Из этого риса плова не сваришь!» — думает Баджи, глядя ей вслед.

— А ты не пошла бы? — обращается она к Фатьме, когда шаги Ана-ханум стихают.

— Не пустит меня Хабибулла, — отвечает Фатьма.

— Не пустит? — усмехается Баджи. — А ведь ты хвастала, что муж у тебя образованный!

Фатьма вздыхает:

— Это он с другими женщинами образованный и любезный, ходит с ними по ресторанам.

— А ты ему отомсти — возьми да сама тайком сходи в клуб!

— Он хитрый, узнает.

Баджи машет рукой: «Тот же рис третьего сорта!»

Оставшись наедине с Ругя, Баджи шепчет:

— В женском клубе музыка, танцы. Можно учиться грамоте, шитью — чему хочешь! Интересно! Не то что дома.

Ругя колеблется. Дома действительно скука смертная, слоняешься целыми днями из угла в угол да с Ана-ханум переругиваешься. В самом деле, любопытно было б сходить в женский клуб — на людей посмотреть и себя показать. Не такая уж она старая — нет еще двадцати шести лет. А где она за всю свою жизнь бывала? Что видела? Баня да женская половина на свадьбах — вот ее клуб! Правда, Шамси узнает — будет браниться. Ну и пусть — она от этого не похудеет!

— Ладно, — шепчет Ругя в ответ, — как-нибудь вырвусь и загляну.

«Вот это рис ханский!..»

— Спросишь меня в мешочной артели или в ликбезе, — говорит Баджи.

Спустя несколько дней Баджи водит Ругя по комнатам клуба, показывает, объясняет.

Вид у Баджи при этом важный и покровительственный. Не скажешь, что еще совсем недавно другая женщина вот так же водила Баджи по этим комнатам, показывала, объясняла.

Ругя в восторге от клуба: шумно, весело, слышишь новое слово! Не обманула ее Баджи.

С этого дня, при первой возможности, Ругя спешит в клуб. И, уходя домой, всякий раз говорит на прощание:

— Спасибо, Баджи!

— Приходи почаще! — в ответ приглашает ее Баджи, запросто, словно к себе домой.

Простившись, Баджи долго смотрит вслед Ругя. У нее такое чувство, словно она накормила голодного или дала расправить крылья пленной птице.

Еще недавно она бы сказала самой себе: «Правый ангел запишет мне это доброе дело!» Но ангелов, как теперь доподлинно известно, не существует. Кто же будет записывать ей ее добрые дела?..