Он оттиснул пластинку на воск, положил на место, запер тайник и благополучно вернулся окольным путем в свою комнату.

Поразмыслив, он понял, что нельзя отдавать Набусардару даже эту копию. Изворотливая Эсагила своевременно перепрячет оригинал в другой тайник, и исчезнут всякие доказательства ее вины. А за измену и нарушение клятвы Улу предадут смерти.

С той поры ни днем ни ночью он не находил себе покоя, придумывая, как спасти Вавилонию.

В это время в Храмовом городе появился Сан-Урри, прося убежища после своего разоблачения. Семеро жрецов высшего сана знали, что Сан-Урри завладел планом Мидийской крепостной стены и передал его Исме-Ададу. В тот же день верховный жрец и Сан-Урри решили между собой, что, в случае если совет одобрит оборонительный план Набусардара, Сан-Урри во главе войска Эсагилы обрушится на армию Набусардара и уничтожит ее. Этим они облегчат персам захват Халдейского царства и возведут на вавилонский трон владыку-жреца.

Появление в Храмовом городе Сан-Урри укрепило решимость Улу.

Однажды, когда он шел с наказом для храма бога Таммуза, он увидел, как в двери одного из самых известных постоялых дворов вошли двое знатных чужеземцев. Он тотчас узнал в них персидских шпионов, которых экбатанские жрецы предоставили в распоряжение Эсагилы, чтобы обмануть царя Валтасара. Эта встреча вдохновила Улу на хитроумный план.

На восковой копии была печать храма Ормузда. С ее помощью Улу изготовил для себя фальшивое свидетельство, что он является доверенным лицом Экбатан. Он выбрал в сокровищницах Мардука золотой кубок и подарил его владельцу постоялого двора: тот позволил ему осмотреть комнату подозрительных чужеземцев. Улу нашел там множество разнообразной одежды, в которую они, видимо, переодевались для маскировки, персидское оружие и набор инструментов, которыми можно было вскрыть любой тайник. Других доказательств их деятельности не было, но Улу довольствовался и этими. В сумерках он появился снова, уже переодетый персидским жрецом, и тут дождался возвращения чужеземцев. Это были Забада и Элос. Улу представился им как посланец святилища Ормузда при Эсагиле, которому поручено наблюдать за деятельностью Храмового города и доносить Экбатанам о каждом нарушении заключенного договора. Он даже назвал им пароль персидской тайной службы, чтобы окончательно уверить их в правдивости своих слов. Улу случайно узнал пароль в тот момент, когда Забада и Элос встретились в Эсагиле с третьим шпионом. При встрече они обменялись условными фразами. Улу в это время стоял за колонной и слышал их разговор. Он постарался хорошенько запомнить всех в лицо. Сам Мардук указал ему путь к цели.

Главной приманкой Улу считал весть о бегстве Сан-Урри. В двух словах он объяснил персам, что разыскал их ради этой важной новости. Разумеется, само бегство Сан-Урри не представляло для персов никакого интереса, но их ошеломило открытие, что Сан-Урри унес и передал Эсагиле план Мидийской стены. Если бы персы могли завладеть этим планом, Кир без труда прорвался бы в пределы Халдейского царства с севера.

Но Улу вовсе не собирался выдавать персам этот важный документ. Ему надо было усыпить их подозрения. Поэтому он сказал, что пока и сам не знает местонахождения плана и собирается это выяснить. Затем условился встретиться с ними еще раз в трактире деревни Золотых Колосьев, известить о результатах своих поисков и сообща придумать, как похитить документ. Он согласился на встречу, чтобы убедить их в том, что ему нужно доверять. Можно будет в этот вечер окружить трактир солдатами царя, и шпионы будут схвачены. Если это пока не понадобится, то он воспользуется встречей, чтобы войти к ним в доверие, и даст им фальшивые ключи от ворот Эсагилы и от тайника, где спрятан план. Он может и сам под покровом ночи ввести их в Вавилон через ворота, охраняемые воинами Набусардара. Забаду и Элоса схватят, и таким образом в руки Набусардара попадет свидетельство враждебных намерений персидского льва, Кира.

Таков был продуманный Улу до мелочей замысел, в осуществимости которого он был совершенно уверен. Оставалось только ознакомить с ним Набусардара, но это было сделать легче всего.

Исме-Адад, при всей своей зоркости и проницательности, не подозревал о тайных помыслах Улу. И поведение Улу на заседании он расценил как несогласие с тем, что говорилось о средствах принудить вавилонян к щедрости. Поэтому он еще раз предложил Улу высказать свои соображения.

Тот повторил:

– Я уже сказал, святой отец, что сделаю это в более подходящее время.

– Что это значит? – уже более резко спросил верховный жрец.

– Это значит, что в священном месте воля Мардука священна для смертных.

– Конечно, – согласился Исме-Адад, казалось удовлетворенный этим ответом.

Но поведение Улу вызывало в нем тревогу. Однако он был далек от истины и, разумеется, не предполагал, что Улу занят мыслями о Набусардаре, пока остальные обсуждают способы умиротворения Мардука.

Пасису, жрец помазаний, предложил:

– По-моему, угроза персидского вторжения – наилучшее средство вызвать щедрость вавилонян. Достаточно укрепить на городских воротах воззвание, и люди устремятся в храм Мардука и засыплют золотом его алтари.

Рамку, жрец омовений, поддержал его:

– Таким образом, Эсагила сосредоточит все сокровища Вавилона в своих подвалах, а вместе с этим придет и власть, ибо в Халдейском царстве у кого больше золота, у того больше и власти.

Асипу, жрец-заклинатель, присовокупил:

– Нужно немедля составить воззвания и тотчас вывесить их, чтобы замысел Эсагилы не опередили иные события или обстоятельства.

Магу, жрец священных исступлений, добавил:

– Совершенно верно. Народ и знатные люди должны узнать о персидской опасности из уст Эсагилы.

Замару, жрец песнопений, тотчас же подхватил, не сводя глаз с Исме-Адада, чтобы знать, какое впечатление произведут его слова:

– Этим Храмовый город отведет от себя всякие подозрения в пособничестве Киру и рассеет веру халдеев в слухи о соглашении со святилищем Ормузда, если это выйдет наружу.

– Как это может выйти наружу? – взволнованно вмешался верховный жрец, которого при этих словах снова охватило беспокойство. – Разве посвященные в это не поклялись страшной клятвой? Кто же осмелится нарушить ее и навлечь на себя проклятие?

Исме-Адад посмотрел в упор поочередно на каждого – под этим взглядом Улу бросило в дрожь, и впервые улыбка сбежала с его лица.

Он высказался тоже:

– Я скорее склонен опасаться, как бы персы не заподозрили нас в двуличии. С одной стороны, мы заключаем с ними договор, что не будем препятствовать вторжению Кира в Халдейское царство и в Вавилон, а с другой – настраиваем халдейский и вавилонский люд против персов, предупреждая его о персидской опасности.

– Напрасные опасения, – одернул его замару, который угодничал перед верховным жрецом, – напрасные, потому что мы вовсе не собираемся настраивать народ против персов, мы лишь используем страх перед персами и заставим их расщедриться.

– И это наше право, – вставил магу.

– Право, которое противоречит понятию о чести и заключенному договору, – вспыхнул Улу.

– Любые средства священны, если они служат божественному Мардуку, – заметил мунамбу.

– Именно, любое средство священно, если оно служит богу богов Мардуку, – подтвердил верховный жрец, – стыдно говорить здесь о бесчестности. Таблицы надо приготовить немедленно и вывесить на городских воротах. И жертвоприношения – кровью, огнем и золотом – тотчас будут возложены на алтари храмов.

– Во всех храмах или только в святилищах Мардука? – отозвался бару, всегда поддерживавший Улу.

– Конечно, только в святилищах Мардука, – сказал замару, хотя Исме-Адад еще раздумывал над этим.

– Это несправедливо, – возразил Улу, – жрецы в других храмах бедствуют, тогда как мы…

– Это справедливо, – строго перебил его Исме-Адад, – только мы одни служим богу богов.

Улу давно уверился в алчности служителей Мардука, готовых драться за лакомый кусок даже со своими собратьями. О святилищах других богов вспоминали только тогда, когда от самих храмов требовались пожертвования, но едва речь заходила о приеме даров, как немедленно оказывалось, что все предназначено святилищу Мардука.