Она провела полотенцем по раковине и полу, пытаясь вытереть как можно больше воды. Она просунула камень в карман пижамы и тихонько вышла в коридор. С верхней площадки лестницы Эврика посмотрела вниз и увидела, что отец уснул на диване, свет от телевизора освещал его тело. На его груди находилась тарелка попкорна. Она услышала лихорадочное печатание на кухне, что означало только одно — Рода мучает свой ноутбук.

Эврика прокралась вниз по лестнице и аккуратно открыла заднюю дверь. Единственным, кто видел ее, был Сквот, который подбежал к ней, потому что любил играть в грязи под дождем. Эврика потрепала его макушку и позволила ему подпрыгнуть к ее лицу для поцелуя, привычка, от которой Рода годами пытается отучить его. Он пошел за Эврикой, пока она спускалась по крыльцу и направлялась к задним воротам, ведущим к реке.

Еще один удар грома заставил Эврику вспомнить, что уже весь вечер идет дождь и она только что слышала, как Коки Фашё что-то говорил по телевизору о шторме. Она подняла защелку на воротах и вышла на причал, где в воде их соседи привязали свою рыбацкую лодку. Она села на край, закатала пижаму на ногах и утопила свои пятки в реке. Она была настолько холодной, что ее тело напряглось. Но она не вытащила ледяные ноги из воды, даже когда они начали сжечь.

Левой рукой она вытащила камень из кармана и наблюдала, как тонкие капли дождя отталкиваются от его поверхности. Они привлекли изумленное внимание Сквота, когда он обнюхивал камень и вода брызгала ему на его нос.

Она крепко сжала руку вокруг камня и, наклонившись вперед и вытянув руку в воду, окунула его в реку, резко вдыхая холодный воздух. Вода содрогнулась; затем уровень реки поднялся и Эврика заметила, что вокруг ее руки, в которой она держала камень, образовался большой пузырь. Пузырь заканчивался прямо над поверхностью воды, где находился ее локоть.

Правой рукой Эврика под водой изучала пузырь, ожидая, что он скоро лопнет. Но нет. Он был пластичным и крепким, словно нерушимый воздушный шар. Когда она вытащила мокрую правую руку из воды, она могла почувствовать разницу. Ее левая рука, все еще находившаяся под водой, была заключена в мешочек воздуха и совсем не была мокрой. Наконец она вытащила громовой камень из воды и увидела, что да, он был абсолютно сухим.

— Хорошо, Эндер, — проговорила она. — Ты выиграл.

Глава 24

Исчезновение

Тук. Тук. Тук.

Когда до рассвета во вторник утром на ее окно прилетел Поларис, Эврика вылезла из кровати к третьему стуку по стеклу. Она раздвинула шторы и подняла холодную раму вверх, чтобы поприветствовать лимонно-зеленую птичку.

Птичка означала Блаватскую, а она означала ответы. Перевод «Книги любви» стал самым благородным делом Эврики с момента смерти Дианы. Тем или иным образом, по мере того как легенда становилась более безумной и фантастической, связь Эврики к ней укреплялась. Она чувствовала в себе детское любопытство узнать детали пророчества ведьм, как будто оно имело непосредственное отношение к ее жизни. Она едва могла дождаться встречи с пожилой женщиной у ивы.

Она спала в обнимку с громовым камнем на той же цепочке что и медальон с лазуритом. Она не выдержала, чтобы снова замотать его в марлю и уложить в ящик. Он был тяжелым вокруг ее шеи и теплым, от того, что лежал всю ночь рядом с ней. Она решила спросить мнение Мадам Блаватской о камне. Это означало впустить пожилую женщину еще глубже в ее частную жизнь, но Эврика доверяла своим инстинктам. Может быть, Блаватская знает что-то, что может помочь Эврике лучше понять камень — может быть она даже объяснит интерес Эндера к нему.

Эврика протянула руку навстречу Поларису, но птичка пролетела мимо нее. Она ворвалась в ее комнату, поднялась в воздух, возбужденно покрутилась около потолка, и затем бросилась обратно в окно, в угольное небо. Она похлопала крылышками, посылая хвойный запах в сторону Эврики и выставляя на показ пестрые перья в том месте, где его внутренние крылья встречались с грудиной. Ее клюв открылся в сторону неба в пронзительном крике.

— Теперь ты петух? — проговорила она.

Поларис снова издал крик. Звук был жалким и совсем непохожим на мелодичные ноты и трель, которые она слышала до этого.

— Я иду. — Эврика взглянула на свою пижаму и голые ноги. Снаружи было холодно, воздух сырой и солнце очень далеко. Она схватила первую вещь, на которую наткнулась в шкафу: выцветший зеленый спортивный костюм Евангелии, который она раньше надевала на выездные соревнования по бегу. Нейлоновый костюм был теплым, и она могла в нем бегать, не было никаких оснований быть сентиментальным о команде, из которой ей пришлось умолять, чтобы уйти. Она почистила зубы и собрала волосы в косичку. Она встретила Полариса у куста с розмарином на краю крыльца.

Утро было влажным, наполненным пересудам сверчков и отчетливым шепотом розмарина, покачивающего на ветру. В этот раз Поларис не ждал пока Эврика зашнурует кроссовки. Он полетел в том же направлении, что и в тот день, но быстрее. Эврика начала бежать. Ее взгляд находился между сонным и настороженным состоянием. Ее икры горели от вчерашней пробежки.

Птичий крик был настойчивым, режущим ухо, на фоне спящей улицы в пять часов утра. Эврика хотела бы знать, как утихомирить его. С его настроением сегодня было что-то не так, но она не говорила на его языке. Все, что она могла сделать — это поспевать за ним.

Она начала бежать со всех ног, когда прошла мимо красной машины разносчика газет на конце Теневого круга. Она помахала ему, будто была дружелюбной, после этого повернула вправо, чтобы срезать путь через лужайку семьи Гийо. Она добежала до реки с ее таким насыщенным зеленым утренним светом. Она потеряла Полариса, но знала, где находилась ива.

Эврика могла бежать к ней закрытыми глазами и почти казалось, что она так и делает. Прошло много дней с того времени, когда она полностью высыпалась. Ее силы были почти на исходе. Она смотрела, как отражение луны блестело на поверхности воды и представила, что она породила дюжину маленьких лун. Детские полумесяцы плыли вверх по течению, выпрыгивая словно летучая рыба, которая пытается обогнать Эврику. Она быстрее перебирала ногами, чтобы победить, пока не споткнулась о древесные корни папоротника и упала в грязь. Она приземлилась на больное запястье, вздрогнула, пока возвращала себе равновесие и прежнюю скорость.

Крик!

Поларис пролетел над ее плечом, пока она бежала двадцать ярдов к иве. Птичка отставала, но все еще издавала крики, которые причиняли боль ушам Эврики. Она не понимала причину его шума, пока не добежала до дерева. Она прислонилась к гладкому, светлому стволу дерева и положил руки на колени, чтобы перевести дыхание. Мадам Блаватской здесь не было.

Теперь в щебетании Полариса появился сердитый подтекст. Он двигался широкими кругами над деревом. Эврика посмотрела на него в недоумении и исчерпав все силы — и затем она поняла.

— Ты с самого начала не хотел, чтобы я сюда приходила?

Крик!

— Ну, как я должна узнать, где она находится?

Крик!

Он полетел в ту сторону, откуда только что пришла Эврика, один раз обернулся, что явно, если абсурдно, было взглядом. С тяжестью на груди, с уходящей выносливостью Эврика последовала за ним.

***

Небо все еще было темным, когда Эврика припарковала Магду на ухабистой парковке перед мастерской Блаватской. Ветер разбрасывал дубовые листья по неровному тротуару. На перекрестке горел уличный фонарь, но свет не попадал на торговый центр, что заставляло казаться его устрашающе темным.

Эврика нацарапала записку, в которой говорилось, что она ушла в школу пораньше для научной лаборатории, и оставила ее на кухонном столе. Она знала, что должно быть абсурдным, казалось то, что она открыла дверь машины для Полариса, но в последнее время все действия Эврики были такими. Птичка была отличным навигатором, как только Эврика поняла, что два прыжка на одной и другой стороне приборной панели означали в какую сторону ей следовало поворачивать. Со включенным обогревателем в машине, с опущенными окнами и люком в крыше, она приближались к магазинчику переводчика в другой части Лафайетта.