– Странное ты существо, – сказал он. – Не толще пальца…

– Но могущества у меня больше, чем в пальце короля, – возразила змея. Маленький принц улыбнулся.

– Ну, разве ты уж такая могущественная? У тебя даже лап нет. Ты и путешествовать не можешь…

– Я могу унести тебя дальше, чем любой корабль, – сказала змея.

И обвилась вокруг щиколотки маленького принца, словно золотой браслет.

– Всякого, кого я коснусь, я возвращаю земле, из которой он вышел, – сказала она.

Маленький принц не ответил.

– Мне жаль тебя, – продолжала змея. – Ты так слаб на этой Земле, жесткой, как гранит. В тот день, когда ты горько пожалеешь о своей покинутой планете, я сумею тебе помочь. Я могу…

– Я прекрасно понял, – сказал Маленький принц.

«Маленький принц» Антуан де Сент-Экзюпери

Я сидела на полу посреди комнаты, стены которой были обиты бордовой парчой, а пол инкрустирован наборным дубовым паркетом, передо мной стоял антикварный секретер конца восемнадцатого века. Я была занята тем, что рисовала схемы. Рисование нельзя было назвать одним из моих талантов и схемы получались кривенькие и переполненные текстом, обведенные по десять раз смешные буковки, и забавные стрелочки. Я бессмысленно водила карандашом по бумаге и не могла объяснить, что чувствовала в этот момент.

Это было будто напечатано огромными черными буквами, где-то в середине моей головы, это было нечто отрезвляюще холодное, реальное, гораздо более реальное, чем труп, запертый в подвале этого ужасного шикарного дома: я потеряла все. Эти люди, этот дом, все это было последним шансом чего-либо добиться в жизни, чего-то достичь. Как говорят: вскочить в последний вагон. Я в вагон вскочила, только меня из него вытолкали, просто выкинули. Я тупо смотрела в потолок и плакала. Плакала так, как иной раз плачет ребенок от своей беспомощности, когда у него отнимают любимую игрушку. У меня отняли не игрушку, а целую будущую жизнь. Я теперь никто.

Я плакала так же, как несколько часов назад, когда вернулась в эту свою комнату: слезы текли из моих глаз сами по себе, независимо от моей воли, словно мне не принадлежали. Я плакала так же как два года назад, когда я лгала себе и тому, кого люблю, в душе, прекрасно сознавая, что у меня не хватит мужества и стойкости сохранить наши отношения. В общем, все сейчас кончилось так же ужасно, как и тогда, так ужасно, что хуже и быть не может.

Странно, но в первый момент, когда попадаешь вот в такие ситуации, находящиеся за гранью твоего представления о жизни, кажется, что это происходит не с тобой. Еще немного и кошмарный сон кончится, и ты вернешься-проснешься назад в свой уютный мир, в свою квартиру, где вокруг привычные вещи, пусть и не такие вызывающе шикарные, как здесь… А потом ты понимаешь, что все реально и просыпаться некуда…. Все идет прахом, все мечты и надежды разом смахнули – как крошки со стола.

Так, сейчас самое главное – это держать себя в руках и не поддаваться панике – снова попыталась я взять себя в руки.

– Что в этой ситуации самое плохое? Если я не доведу до конца то, собственно ради чего мы все здесь собрались, или мероприятие закончится скандалом, меня не примут в Ассоциацию, ради которой все это и затевалось. Я снова стану нулем. Пустым местом. Серой тенью. Только теперь я стану всем этим навсегда. На мне появится клеймо: неудачница и тупица.

Итак, что мы имеем… Он умер. Он сыграл свою последнюю сцену и умер. Как собственно и было определено в сценарном финале. Только там это была роль, игра, а здесь все это произошло наяву. Игра перешла в жизнь, разве такое бывает? Что это было, роковая случайность или очевидный исход событий? Все это слишком явно витало в воздухе с самых первых дней…

В то же время в моей памяти зашевелилось что- то очень важное, я никак не могла определить, что именно, но оно сильно тревожило меня… Срочно вытащить это на поверхность!.. Вдруг я вспомнила….

Ну конечно, у меня есть видеоматериалы, я же все снимала для отчета в Ассоциацию, можно их просмотреть и увидеть! А что я собственно хочу увидеть? Может то, что я упустила из вида, не обратила внимания, а сейчас чудесным образом все сойдется в одной точке и я все пойму? Некая доля реализма была в этой идее, все же лучше, чем бесцельно рыдать и грызть карандаш.

Я пересела ближе к окну на смешную, обитую золотым шелком кушетку со странным названием «Канапе». В детстве, когда меня в первый раз привели в театр, я ела бутерброды с таким же названием. Теперь ничего не могу с собой поделать – сижу на диване, вспоминаю бутерброд. С этими мыслями я достала ноутбук из своей любимой потертой сумки. Пока он загружался, я вспоминала, как здесь же, в этой комнате, но только несколькими часами раньше, я собиралась на этот последний финальный день спектакля, и все никак не могла выбрать, что же мне одеть. Вещи эти до сих пор валялись неубранной кучей на струящемся кашемировом покрывале кровати, напоминая странных нелепых зверьков, вцепившихся в алую нежную ткань. Странно, какие пустяки иной раз лезут в голову, когда нужно заставить себя заниматься серьезными и важными вещами. "Не волнуйся, подожди, ты уже начала защищаться – сказала я себе. – Я совсем одна, это правда, но ведь я всегда была одинока, и пусть даже весь мир будет воевать против меня, он меня не одолеет". Через несколько минут, я собиралась с силами и твердо решила, что разберусь с этим делом сама и никому не позволю выпихнуть меня на скамью запасных.

Я с трудом отыскала файл с записью первого дня. С трудом, потому что файлы я подписать не удосужилась, мне вообще было не свойственно обращать внимание на подобные мелочи. Зато мне было очень свойственно подолгу искать нужные вещи…

Я открыла файл. Если бы можно было бы вернуться в тот день и все изменить!

***

Теплым летним днем, когда солнце уже начало склоняться к закату, у входа на один из частных причалов реки Волги остановилось сразу три длинные черные машины с черными же тонированными стеклами. Из них, слегка нарушая торжественность момента, шумно и суетливо начали высыпаться невообразимо странные и весьма разнокалиберные пассажиры. Момент же прибытия к этому дому на подобном транспорте предполагал по одному пассажиру на машину, услужливую торопливость водителей и непременные темные очки у невозмутимых чернокостюмных охранников. Пассажиров было аж девять, шоферы не торопились услужливо распахивать им двери своих авто, а охранники отсутствовали вовсе.

Первой вышла эффектная девушка лет двадцати восьми, с темными, рыжеватого отлива волосами, одетая в желтое облегающее платье. Красавица сразу умудрилась, милейшим образом, улыбнутся кому–то, и одновременно шикнуть на кого-то еще. Девушка могла вполне составить конкуренцию победительницам различных конкурсов красоты, только ее властный взгляд выдавал совсем другие амбиции. Огромный антикварный рубин на указательном пальце лишь подтверждал ее претензии как минимум на Королеву мира.

Лучше на роль Змеи не найти. Да ей даже и предлагать не надо было, она сама поставила это условие: «Если я буду играть в твоей пьеске, то только Змею, королеву пустыни».

За ними следовали: мужчина, лет тридцати пяти, миролюбивый, мудрый и очень печальный. Мужчина был одет в черную майку и голубые джинсы, такие неброские и незаметные, какие может себе позволить человек, самооценка которого никогда не зависит от мнения окружающих. Так обычно одеваются миллионеры, или люди творческих профессий, которые уже все и всем доказали. Стильный портфель с блестящими замками он нес в правой руке. Портфель абсолютно не вязался с его образом. Пронзительные голубые глаза и светлые волосы. Тонкие черты лица. Благородная осанка и манеры из позапрошлого века. Как будто он только что вернулся с приема, проходившего где-нибудь в Вене, Париже или Лондоне. Я бы еще добавила камзол и шпагу для полноты картины.