Забудь о прошлом,

Я вижу весны,

Нам – к ним.

Д. Ревякин

– Возьмите пассажирку без билета! Серебряная цепочка вместо оплаты. Пойдет?

 Проводницы отворачиваются, иду дальше. Почти последний вагон, два молодых проводника весело: «Да заходи!» Захожу. Скорый поезд Москва – Барнаул с шипением дергается.

– Меня Ма… короче, Марья зовут.

 Пока проходит осмотр, прячусь на багажной полке за матрасами. Какая-то возня, шаги под бряцание стаканов. Резкий хлопок двери, и в купе проводников полная тишина. Теперь только колеса скользят по рельсам. Мелькают за окном подмосковные перроны. Город машет мне вслед своим бесцветным зимним платком.

 Весь день не выпускаю швабру с тряпкой. Действует успокоительно, отгоняет тревоги. Да и не лишне отмыть истрепанный плацкарт. Почти все пассажиры дембеля. Проводники торгуют портвейном. Один спит беспробудно, другой просыпается только на остановках. Холодный полупустой вагон с бледным освещением напоминает конспиративную квартиру. Зато теперь чисто, я стараюсь. Нашла себе свободную боковушку, проспала почти сутки.

 Тридцать первое декабря, вечер, крупный город. В вагоне новые лица, с ними зашел пахнущий углем и жареными пирожками привокзальный воздух. Ко мне подсаживается сероглазая барышня, над красивыми бровями ровная челка: «Новый год, походу, вместе отмечать будем, я Света».

 А дальше тетенька в теплом халате, дед с кроссвордом, официантка из вагона-ресторана тоже подсела. Света снимает свое добротное пальто с меховым воротником, теплеет. На столе закуска. Начали подтягиваться дембеля: «Уматно, а я сразу вычислил, что она не проводница, Толян, тащи гитару».

 Веселье закончилось не начавшись. Тетенька, дедушка и официантка куда-то испарились, вокруг дембеля, проводники, Света. Я хочу превратиться в туман и как-то дотянуть до Барнаула. Кто-то хватает за рукав, обрывки несвязанных предложений. Пытаюсь скрыться, хватаю свои вещи, грохочут двери. Вырываюсь, бегу в соседний вагон, там опять «группа крови на рукаве». Наталкиваюсь на кого-то в форме, это проводник из купейного вагона тянет меня за стол.

 Оборачиваюсь, за мной бежит Света – в пальто и с сумкой. Ей, похоже, тоже не до шуток. Или они все сговорились? Я заскакиваю в туалет и запираю дверь. Слышу, как свистит поезд, предупреждая о скорой остановке. «Открой дверь! Сейчас Славгород будет, я выхожу. Открой, говорю! Этот, из купейного, тебя везде ищет. Ну, быстрее, остановка три минуты».

 Резко дергаю дверь, ее заклинило. Только этого не хватало. Все, открыла, сумка при мне. Быстрее! Прыгаю со ступеней поезда за Светой. Ощущаю, как мягко усыпан снегом перрон. Где-то вдалеке мерцают большие буквы – Славгород.

 Снежинки вздрагивает вокруг фонарей под шипение уходящих вагонов. На круглых часах полночь. В меня проникает воздух. С самого первого вдоха. Оживаю.

 Добрались до дома Светы. День прошел душно. Чувствую себя теледивой, улыбаюсь родне и соседям. Света волнуется за меня: «Ты в Сибири или где? Что за куртейка? Да она колом встанет и куржаком вся покроется».

 Через два дня уже еду долго и тихо вдоль бескрайних серебристых полей. Из приземистых домиков мягко струится вверх дым. Все события и я вместе с ними растворяются в небе.

 Перебираю последние встречи. Незнакомый человек помог добраться до Барнаула, имени даже не успела спросить, продавщица засыпанных снегом гуливерных конфет моего детства, нарядная девочка делится мандарином, парень уснул, положив голову на аккордеон.

 Полное ощущение, что еду почему-то домой. На меня смотрит яркое солнце. Невозможно оторваться. Смотрю и плачу. От солнца, конечно, отчего же еще.

– Да ты не вертайся, тудой иди, – выглядывает из окна водитель, закуривая папиросу. – Глядишь, кто и подхватит. Не резон, тридцать километров пехом. Нынче машин маловато, народ еще свое не отгулял.

 Шагаю по уходящей за горизонт узкой дороге. Точно знаю, пока будет светить солнце смогу идти, а потом… не знаю ничего про «потом». Вверху солнце, под ногами – снег, вокруг – горы.

 Останавливается трактор с прицепом. «Полезай в тележку, до своротка подкину». Сразу нравится слово «свороток». И ехать весело. Ресницы покрываются льдом и накрепко слипаются. Доносится на прощание: «Километра три до моста, ну, бывай».

 Ворчит вдалеке ворон. Почти бегу. На ходу ощущаю, как же тонка моя куртка и прозрачна вязаная шапка. Мороз проникает через подошвы как сквозь тонкую бумагу. Света была права – «ты в Сибири или где».

 Перестаю чувствовать тело. На ходу ведь нельзя заснуть, нет? Под монотонный скрип шагов. Надо успеть затемно дойти до тепла. Успеть. Затемно. Дойти. До тепла. Успеть.

 Вот и мост, он похож на сон. Вернее, мост похож на мост, подвесной, стальной. На сон похоже все остальное. Река и лед, берега и горы. Прохожу по гладкому настилу. Ощущаю странную невесомость.

 Сразу после моста слышу движение чьих-то шагов. Еще не вижу, только звук приближается. На широких лесных лыжах девушка. Из-под шапки выбиваются светлые пряди волос. Глаза кажутся почти бирюзовыми, и лицо с морозным румянцем выглядит в сумерках театрально прекрасным. Герда из «Снежной королевы», нет, сама королева.

 «Ты куда? – слету спрашивает “королева”. – Погоди, дай угадаю, – смотрит с полсекунды, – ты в Кирин дом, не иначе? Мне тоже в ту сторону. Сейчас свернем с дороги, срежем по снегу, чтобы в темноте по деревне не шарохаться».

 Я счастливо киваю, ускоряю шаг, проваливаюсь в сугробы, временами глубоко, неважно. Нет, жизнь не театр, она гораздо круче. И вот уже стоим перед серым домом с четырехскатной крышей. Во дворе сердито лает лохматая собака. Тонкий лунный серп поблескивает эмалевой брошью на морозном небе. Добралась, неужели я все-таки добралась.

 «Нагор, цыц, да замолчи ты наконец», – из дома появляется женщина с накинутой наспех шалью цвета топленого молока, за ней мальчик лет шести. «Нет, меня не предупредили, ну проходите же, холодно, дверь плотнее закрывайте за собой».

 Оказываюсь посреди теплого незнакомого дома. Потрескивают дрова, за столом пьют чай, здороваюсь, пытаюсь улыбнуться, но от мороза застыло лицо. Похоже, никто не удивлен, наверное, здесь каждый день появляются какие-то люди.

 Сознание плывет, как будто минутой раньше приземлилась на звездолете и еще не стряхнула космическую пыль с серебристого скафандра. Сажусь на низкую лавочку возле печки. Так не бывает.

 Что первое надо сделать поутру, когда ты проснулась в горах, в Сибири, на дворе минус тридцать и окна в остывшем за ночь доме еще не растаяли? Само собой встать и принести воды.

 Откуда? «А там, выйдешь за дальнюю ограду в конце огорода, спустишься с пригорка в лес, пройдешь по речной наледи, увидишь – возле упавшей пихты незамерзающий родничок. Возьми ковшик, без него не набрать. И да, валенки вон надень, а то снега местами по пояс. Ну и коромысло, конечно, оно у двери в сенях».

 Дом той самой Киры, куда я вчера добралась, принадлежит творческим знаменитостям, которые сейчас в отъезде. Это крепкая деревенская изба, слегка измененная в нечто напоминающее творческую студию. Сейчас тут зимует приятельница знаменитостей пианистка Алена с сыном Богданом, и у них каждый день гости.

 Алена варит Богдану пшенную кашу и попутно мне объясняет дорогу к роднику.

– Богдан, каша на столе, я тебя жду!

– Алена, я не буду пшенную кашу, я же говорил. Ты обещала принести от бабы Капы творога, сделать сырники.

– Богданчик, что ты предлагаешь? Она велела мне прийти, когда закончится рождественский пост.

 Этот диалог доносится до меня уже в сенях. Рассудительному Богдану скоро семь. Он всех называет по имени, включая свою маму, особо интересным гостям подбирает новые имена. Он мне сразу понравился.