Население Европейской России и Царства Польского по народоисчислению 1870 г. составляло 71.731.000 лиц. К означенному количеству населения мы прибавляем примерно 3.269.000 вновь народившихся в течение 10 лет и берем для наших расчетов круглую цифру населения в 75.000.000. Исключая из этого 6 млн. достаточных лиц, весьма мало употребляющих хлеба, будем иметь хлебных едоков 69 млн., из которых 46 млн. взрослых и 23 млн. подростков. Полагая на взрослых для необходимого питания 2 1/4 четверти в год ржи или пшеницы и на подростков 1/2 четверти, получаем цифру необходимой потребности для народного продовольствия 115 млн. четвертей в год.
На винокурение в Европейской России употребляется ржаной муки, как это видно из ежегодника министерства финансов (выпуск IX, 1880 г.), 5 млн. четвертей.
Соединяя вместе цифры потребления хлеба в пищу и на винокурение, общий итог составляет 120 млн., а как чистый годовой сбор с полей пшеницы и ржи выражает 121 1/2 млн., то, очевидно, что у нас остается только 11/2 млн. четвертей для обеспечения себя в случае неурожая и стихийных невзгод. Этот остаток составляет пятидневную потребность народного продовольствия России! Итак, прежде чем помышлять о вывозе, нам надобно озаботиться о том, чтобы остаток за потреблением урожая в пищу составлял, по крайней мере, половину (до 60 млн. четвертей) годовой потребности, а затем можем безупречно вывозить лишь то, что будет превышать этот запас.
Мы не вводим в означенные расчеты сбор овса, потому что этот хлеб неприложим к употреблению в пищу для людей, но если подвергнуть ничтожное количество собираемого с полей овса (68 млн. четвертей) распределению на все количество имеющихся у нас лошадей, то едва ли придется на каждую лошадь по одному фунту к день. Вывод самый печальный и убийственный для сельского хозяйства. А между тем мы дерзаем вывозить и овес до 8 млн. четвертей в год, производя это в явное угнетение и погибель нашего хозяйства.
Затем разных яровых хлебов собирается 39 млн. четвертей, но из этого количества вывозится за границу ячменя, семени льняного и конопляного и прочего до 10 млн. четвертей, а затем в домашнем употреблении главное место занимает ячмень, идущий на пивоварение и на солод для винокурения и домашнего кваса, а потом кукуруза, греча и просо, употребляемые для каши, так что все эти хлеба, не заменяя собою ржи и пшеницы, служат только иногда добавлением к питанию, но не составляют основы продовольствия.
Хотя вышеозначенные цифры доказывают неопровержимо, что у нас нет излишнего хлеба для вывоза за границу, но между тем в 112 номере "Правительственного Вестника" 1880 г. и в сведениях департамента таможенных сборов видно, что отпускная торговля составляла в 1878 г. до 30 млн. четвертей в год по вывозу ржи и пшеницы, так что решительно не понятно, откуда мы взяли эти 30 млн., когда по вышеприведенным расчетам видно, что от урожая 1878 г. у нас осталось только 1 1/2 млн. четвертей. Нам могут сказать, что 30 млн. четвертей мы выпустили из накопившихся запасов, но это возражение опровергается тем, что 7 лет, предшествовавших 1878 г., имели урожай гораздо меньший; так, например, в 1878 г. собрано пшеницы и ржи, за вычетом семян, 121 1/2 млн. четвертей, а средний сбор за восьмилетие, начиная с 1870 г., составляет только 101 млн. четвертей. Из этого очевидно, что от прошлых лет никаких запасов образоваться не могло, и вопрос о том, откуда мы взяли 30 млн. четвертей для вывоза за границу, разрешается просто тем, что мы вывезли то, что самим необходимо нужно, и через это поставили себя в голодающее положение.
Неоспоримо, что наше богатство скрывается в земле, но к возделыванию ее надобно приложить руки, а чтобы руки могли направиться на этот труд, нужно усвоить сельскохозяйственному делу интерес, выгоду и тогда угнетающее русскую жизнь праздношатание, служащее источником многих преступлений, обратится к честному и полезному труду. Без этого нам не видать ни радостных дней, озаренных довольством и спокойствием, ни того государственного значения, какое подобает иметь великой русской земле по ее великому объему.
Возвращаясь к мерам выше сего изложенным относительно устройства сельского хозяйства, не можем не сказать, что меры эти не представляют ничего нового. Все, что предложено, уже давно существует, но только в раздробленном виде и с распределением по разным ведомствам, а именно: винокурение - в министерстве финансов, земледелие - в министерстве государственных имуществ, народное продовольствие - в министерстве внутренних дел, страхование и т. п. - в земствах, общее попечение и направление - в сфере случайностей.
Эта разбросанность и составляет ту причину, почему Эстляндия может выкормить ежегодно 60 тыс. быков, а Петербургская губерния - только около одной тысячи. Нет надобности повторять то, что где мало скота, там мало и хлеба. Мы надеемся в отношении мяса на донские и другие степи и бездействуем на севере, вовсе не задавая себе притом труда обдумывать общее устройство нашего экономического положения. Самый громогласный порицатель нашего экономического порядка, относительно винокурения и сельского хозяйства, это - черноморский бык, шагающий 2000 верст с берегов Кубани на берега Невы, чтобы продовольствовать своим мясом петербургских экономистов с предвзятыми теориями. Бык этот может служить верным барометром нашего экономического положения: когда он будет направлять свои шаги с Кубани к черноморским портам для ростбифов в Лондоне, тогда экономический барометр будет выражать перемену к лучшему; но когда и донской бык направится вместо Невы к Черному морю, тогда барометр покажет "ясно" и тогда мы будем, подобно Эстляндии, иметь свое местное мясо. Вне этого барометра не существует никаких доказательств нашего сельского благоустройства, и, как бы мы себя ни превозносили в отчетах и какие бы ни приводили цифры, удостоверяющие наше благополучие, все это будет или ложь, или самообман, если бык своими шагами в обратную сторону, т.е. к Черному морю, не засвидетельствует нашу экономическую зрелость.
Мы неоднократно встречали в литературе известное выражение: "дайте нам хорошую политику, мы вам дадим хорошие финансы". Это неверно и неприменимо к России, да и на каких весах можно взвесить достоинство политики? Позволяем себе вместо этой нерусской фразы привести народную поговорку: "Коли на гумне не густо, так в кармане пусто".
А для того чтобы покрыть гумно России густым слоем хлебных колосьев, необходимо, кроме усиленного труда земледельца, споспешествуемого мероприятиями, ему благоприятствующими, такое учреждение, которое, соединив в себе все элементы, создающие народное продовольствие, приняло бы за правило пользу своих действий измерять не количеством предписаний и всяких бумажных указаний, а барометрическим показанием, основанным на направлении быка из степи к морям и ценами рынка, выражающими удешевление хлеба и мяса.
При теперешней разбросанности народопродовольственного дела по разным ведомствам, при всей благонамеренности лиц, ведущих это дело, и даже при их примерном трудолюбии будет постоянно выражаться то, что существует, т.е. на гумне не густо, а в кармане пусто. И это пусто, чтобы мы ни придумывали, будет день ото дня пустее и пустев, до того времени, пока народная жизнь не приобретет хлебного довольства и простых (говоря словами Посошкова) "домовных богатств", составляющих единственную основу финансовой и политической силы, проявление которых немыслимо там, где "хлеб не укрепляет сердце человека".
В этом-то укреплении и состоит тот высший экономический закон, который один только силен вложить в наши сердца стремление к общему порядку и убеждение в благотворном влиянии власти на нашу жизнь и на этих началах создать величие государства. Путь к укреплению хлебом чист и ясен; составьте карту России с показанием всех ни кем не владеемых земель, и напишите на них четко глагол, возгремевший в первые дни мироздания: "раститесь и множитесь, наследуйте землю и обладайте ею".
