– Ужин вы пропустили, поэтому можно взять что-нибудь в буфете на первом этаже, он работает до десяти, – оповещает меня медсестра. – Только предупредите кого-нибудь, что уходите. И сильно не задерживайтесь. Купили, что нужно и сразу сюда. Завтрак вам принесут. Вода для смеси, – она пошире распахивает дверь, выглядывает в коридор и указывает куда-то, – вон там, в кулере. Все, располагайтесь.

– Спасибо.

Выдыхаю с облегчением, когда за спиной с тихим щелчком закрывается дверь. Бросаю сумку на кровать и кладу Сашу в кроватку. Следующие полчаса занимаюсь разбором вещей и кормлением малыша. В буфет не иду, вместо этого отправляю туда пойманную в коридоре санитарку. Она за небольшую плату соглашается принести мне воду и что-нибудь перекусить.

Санитарка возвращается через двадцать минут, когда я уже заканчиваю кормить Сашу и жду медсестру с капельницей. Ставит бутылку с водой на тумбу, кладет рядом со мной пластиковый одноразовый контейнер с салатом и какой-то пирожок, а затем оповещает:

– На входе в стационар тебя муж ждет. Иди, я присмотрю за малышом, а то он такой напуганный. Не дай бог удар хватит, мужики нынче слабые пошли…

Последнюю фразу я почти не слышу, потому что вылетаю из палаты и несусь по коридору с острым желанием убивать.

– Где ты был, Ветров?! – срывается с моих губ возглас, как только я нахожу глазами высокую фигуру у окна на площадке с лифтами.

Руслан оборачивается и смотрит на меня пустым взглядом, в котором мелькает отголосок вины. Опускает голову и молчит, пока я приближаюсь к нему и встаю напротив.

Секунда. Другая. Третья.

Судорожный вздох и тихий вопрос:

– Как Саша?

Ругательства, которые мне сейчас хочется обрушить на голову Руслана, застревают на полпути. Ветров выглядит абсолютно потерянным и напуганным. Я никогда еще не видела его в таком состоянии.

– Ждем медсестру, чтобы поставили капельницу. Сейчас с ним санитарка, поэтому времени на долгие беседы нет. Где. Ты. Был? – чеканю вопрос, и от каждого слова он будто вздрагивает.

Только сейчас поднимает голову и смотрит мне в глаза. С невысказанным вопросом во взгляде, словно пытается что-то понять, уцепить в моем облике.

– Я отвез документы в поликлинику, потом заехал к матери. В прошлый раз мы сильно поругались, хотел помириться. Поставил телефон на зарядку и слушал нотации о том, как просрал свою жизнь. Такое тебя устраивает?

Я удивленно хлопаю глазами. Заехал к матери? И она не сказала ему, что я звонила и писала ей?

– Я же… Я же пыталась ей дозвониться. Писала! Она прочитала мои сообщения и даже не ответила!

Дыхание снова срывается, легкие обжигает от нехватки воздуха. Вопросы, которые я давно уже хочу задать Руслану, начинают разрывать мне голову, и это мешает сосредоточиться. Поэтому озвучиваю обезличенное:

– Что происходит, Руслан?

– Я не знаю, почему она ничего мне не сказала. Видимо, была слишком занята выполнением родительского плана по нравоучениям, – с сарказмом откликается Ветров, пожимая плечами. – Хотя мать прекрасно знает, что я уже давно сам себя сожрал.

– Я не об этом. Забыли про твою маму, к ней вернемся позже. Что за ерунда с документами? – мотаю я головой и делаю шаг вперед, вплотную приблизившись к мужу. И тут же, уловив запах, рассерженно шиплю: – Ты что, пил?!

Руслан сглатывает. Отступает, прислонившись бедрами к узкому краю подоконника, и складывает руки на груди. Защищается от меня. Отгораживается. Он всегда так делал, когда мы спорили или ругались. Выстраивал стену, молчал, копил в себе обиды, а потом обрушивал накопленное на меня. Оглушающим штормом, сбивающим с ног.

Вот только сейчас мне уже плевать на то, что у него там в душе происходит. Сейчас меня оглушают не его переживания, а мои. Я чувствую, что мной пользуются, ощущаю себя инструментом в его руках, и это категорически мне не нравится.

Я нуждаюсь в ответах.

– Мой вопрос не относится к твоей матери, Ветров, – жестко высекаю я. Повторяю уже озвученное, чтобы он понял – я не отступлю. – Объясни мне, что за катавасия с документами. Сейчас же.

– Ксюша…

– Нет. Убери эти успокаивающие нотки из голоса. Отвечай на вопрос.

– Нет никакой катавасии. Я просто перепутал папки, забрал на работу…

– Почему не согласился прислать фото? Медсестра же говорила, что их будет достаточно.

– Потому что у меня садился телефон! – повышает он голос, но, опомнившись, поджимает губы и добавляет уже тише: – Зарядку я тоже оставил дома.

– Ты понимаешь, насколько все это дурно пахнет? – спрашиваю, иронично усмехнувшись.

– На что ты намекаешь?

– О, я не намекаю, Ветров. Я говорю прямо. Ты просишь меня нянчить твоего ребенка от другой женщины и словно намеренно скрываешь любую информацию…

Руслан рывком хватает свой рабочий портфель, который лежит на подоконнике, щелкает застежками и достает красную папку. Очень похожую на ту, что осталась лежать дома, с его графиками и таблицами по работе. Еще один щелчок, когда он расправляется с кнопкой, вырвав ее с мясом из алого пластика. И протягивает мне свидетельство о рождении на имя Ветрова Александра Руслановича.

Ощущаю пальцами гладкость бумаги, когда беру документ в руки. Сразу же смотрю в графу «Отец». Ветров Руслан Георгиевич.

Подписи. Печать. Все, как положено.

– Это мой сын. Я его законный отец. Довольна? – устало спрашивает Руслан. Сухо киваю, возвращая ему свидетельство, и задаю следующий вопрос:

– Вы с… Лидой не были женаты. Как ты доказал отцовство?

– Мы сделали тест ДНК, когда Лида была беременна. И заранее обратились в ЗАГС, чтобы написать совместное заявление, в котором она указывает меня отцом ребенка. Ксюша… – выдыхает он дрогнувшим голосом. – Я действительно перепутал папки.

Мы молчим, глядя друг другу в глаза. Тишину, которая повисла между нами нарушает только гул работающих лифтов и противный скрип от мерцающей над головой лампы. Я нервно потираю вспотевшие ладони и первой прерываю наше с Русланом молчание:

– Я пас, Ветров. Не могу.

– Что не можешь?

– Не могу выполнить данное обещание. Помочь.

– Ксюш…

– Нет, дай мне договорить. Я купилась на твои слезы и спектакль с падением на колени. Действительно вошла в положение и хотела помочь. Но все это для меня слишком. Мне тяжело. Я не выдерживаю. Сначала меня накрыло злостью и я не могла даже взять твоего сына на руки. Потом эта история с документами, от которой я чуть не поседела! Ты хоть представляешь, что я пережила, когда поняла, что у Саши жар, а я даже не знаю, могу ли рассчитывать на помощь медиков? – Делаю паузу и продолжаю смотреть Ветрову в глаза. Вижу, как они начинают блестеть. Руслан держится из последних сил. Ему больно, тяжело, страшно, но меня это больше не должно касаться. Не должно! – Сейчас я иду в палату и забираю свои вещи. С ребенком остаешься ты, Руслан. Ты его отец, ты должен его любить и заботиться о нем, понимаешь? Эта просьба о помощи… Она упрощает тебе жизнь, несомненно, но одновременно ломает психику мне и Саше. Да, он совсем крошечный, да, ничего еще не понимает. Но чувствует! Твой сын чувствует, что рядом с ним человек, которому, по большему счету, плевать на него! Найми няню, отвези ребенка к своей матери, в конце концов! Дай сыну тот уход, который он заслуживает. И прекрати измываться надо мной.

– Ксюша… – Руслан отталкивается от подоконника и подходит ко мне. Его пальцы обхватывают мои дрожащие ладони. Кожу в этих местах начинает покалывать, тело словно отвергает контакт с этим человеком, выдавая не эмоциональную, а физическую реакцию. По эмоциям как раз-таки… Пугающе пусто.

Я пытаюсь вырвать руки, отстраниться, но в который раз проигрываю сильной хватке мужских рук. Замираю. Впиваюсь взглядом в родное до боли лицо. Мы впервые так близко друг другу с момента разрыва, и я теряюсь. Несколько хрупких стен, которые я выстраивала пару часов назад, репетируя этот разговор на кухне, начинают крошиться у основания.