Ещё в самом начале нового гетманства московское правительство спрашивало у украинских послов: «Кто у них в войску лютор Юрья Немирич, и для чего гетман подавал ему городы: Кременчук, Переволочио, Кишеньку, Кобеляк, Белики, Санжаров, и сколь давно ему гетман те городы дал, и для чего люторов в войску держит?» Посланцы Выговского говорили в ответ, что-де «лютор Юрья Немирич пришел в войско ещё при небожщике при прежнем гетмане Богдане Хмельницком, а нынешний гетман ему тех городов не давывал, а называл он те городы прежними своими изданными маетностями и хотел о тех городах бити челом великому государю». Рассмотрев сие дело, из Москвы прозорливо указали: «Гетману того лютора в войску не держать, и говорить, чтоб он его выслал…»
Однако в неблизкой Великороссии покуда ещё не догадывались, что и сам Иван Выговский, вкупе с ближним своим советчиком Немиричем, сделался уже душою самостийной партии, поведшей дело к разрыву решенного на Переяславской раде воссоединения Руси.
Юрий Немирич состоял довереннейшим лицом при зрадливом гетмане в самую острую пору скрытого отхода от Москвы — ему поручалось принимать царских послов и вести с ними переговоры, в ходе которых он во всем блеске показывал свое европейское обхождение, даже подымая здравицы в честь государя Алексея Михайловича. Когда же война с московитами началась в открытую, Немирич возглавил отряд, действовавший против войска воеводы Ромодановского, разбил стрелецкую конницу, осаждал русских в Лохвице, покуда сам Выговский был занят расправою с той частью казаков, которая осталась верна принесенной Хмельницким клятве.
Наиболее полным выражением чаяний противников единства России в казацком стане стал заключенный в 1658 году в Гадяче договор с Польшей, составленный лично Немиричем. По нему Малороссия вновь примыкала к Речи Посполитой на правах самобытного государства под названием «Великого Княжества Русского», со своим верховным трибуналом, сановниками, казначейством, монетой и войском. Предполагалось создать в нем две академии — одну в Киеве, другую в неназванном пока месте, где это впоследствии окажется удобным, а также множество школ со свободным преподаванием и совершенно вольное книгопечатание. Стремясь привлечь сочувствие казачества, Немирич предусмотрел в соглашении полное упразднение унии в новом государстве; для соблюдения внешних приличий он как будто бы тоже вернулся в отеческое православие, составив обращение к прочим польским «диссидентам» — то есть буквально «раскольникам», как именовались в Польше все некатолики от русских до кальвинистов и антитринитариев, за исключением придерживавшихся отъявленно нехристианских исповеданий, — последовать его примеру. Но вместе с тем чрезвычайно показательно, что и в Гадяче, и на последовавшем для утверждения договора польском сейме Немирича сопровождал его давний товарищ по секте, владелец Киселина Александр Чаплич…
Весной следующего, 1659 года Немирич с двумя сотнями значных казаков прибыл в Варшаву. В сенатской зале, где посреди старейшин восседал сам король, он выступил вперед и произнес на изысканной латыни велеречивое слово:
«Мы являемся в настоящий день перед престолом его королевского величества, перед собранием всей Речи Посполитой послами светлейшего и благороднейшего гетмана всего войска Запорожского и вместе с тем целого русского парода — признать пред лицом всего мира, пред грядущими веками его величество повелителем нашей свободы, Речь Посполитую и корону польскую нашею отчизною и матерью. Держава вашего величества во всем свете славится свободою и подобна Царствию Божию, где как огненным духам, так и человеческому роду даются божеские и человеческие законы, с сохранением их свободной воли без малейшего нарушения, на все времена от сотворения мира. Пусть другие государства и державы славятся своим тёплым климатом, обилием земных богатств, избытком золота, драгоценных перлов и камней, роскошью жизни; пусть красуются перед целым светом, подобно дорогим камням, оправленным в золотые перстни, — их пароды не знают истинной свободы: забывая, что одарены от Бога свободною волею, они живут как будто в золотой клетке и должны оставаться рабами чужого произвола и желания. В целом свете нельзя найти такой свободы, как в польской короне. Именно сия неоценимая, несравненная свобода и ничто иное привлекает нас теперь к соединению с вами: мы рождены свободными, в свободе воспитались и свободно обращаемся к равной свободе. За неё, за честь достоинства вашего величества, за благосостояние всеобщего отечества, готовы положить жизнь нашу. На ней да созиждется наше неразрывное единство, как и на сходстве религии, жизни и прав наших народов; свобода и братское равенство да будут основою нашего соединения для потомков наших.
Государства поддерживаются теми же средствами, какими они созидаются. Быть может, всесильная рука устрояла наше соединение для того, чтобы другие народы последовали нашему примеру, преклонились пред вашим величеством, обняли и облобызали этот драгоценный талант и клейноды польской короны. Да возрастает Речь Посполитая великою и могущественною державою, Божиим благословением, счастливым царствованием и попечением вашего величества и благоустройством соединенных земель. С нашим подданством приносим мы вашему величеству, королю и государю, свои просьбы и желания, в которых мы не могли быть удовлетворены посредством комиссаров на предшествовавших переговорах — только королевское величество и Речь Посполитая могут дать этому делу совет, окончательно решить возникшие вопросы, успокоить озабоченные умы верных подданных его величества и кроткою королевскою десницею привлечь их всецело к себе в объятия.
Мы не надеемся, чтобы нашёлся кто-нибудь в Речи Посполитой, кто стал бы смотреть на нас с завистью и недоброжелательством: благородные души свободны от этого порока, а низкие обвыкли скрывать свои постыдные побуждения!»
Здесь речь была приветствована общим плесканием рук, несколько запнувшим её гладкое течение; обождав, покуда плески утихнут, Юрий Немирич продолжил её искусными уподоблениями, позаимствовав для них распространенные евангельские образы-притчи:
«Вот блудный сын возвращается к своему отцу… Да примет его отец поцелуем мира и благословения! Да возложит золотой перстень на палец его, да облечет его в нарядные одежды, да заколет упитанного тельца и да возвеселится с ним на зависть другим!..
Обретается потерянная драхма, возвращается овца к пастырю, нашедшему её: да возложит он её на рамена свои, и понесёт, и возрадуется великою радостью!..
Не тысячи — миллионы душ стремятся к подданству его величеству и всей Речи Посполитой! Радуйся, наияснейший король! Твоим счастием, верностью и трудом совершилось это дело! Радуйся, наияснейшая королева, прилагавшая свою заботу об этом деле! Примите эту богатую землю, этот плодоносный Египет, текущий млеком и мёдом, кипящий пшеницею и всеми земными плодами, сию отчизну воинственного и древлеславного на море и суше народа русского! Радостно восклицаем от полноты души:
Пусть живет и да здравствует сиятельнейший король Ян Казимир! Да здравствует республика Польская!»
Засим послы были допущены к королевской руке. Спустя месяц договор получил утверждение, и 22 мая в сенаторской избе произнесена присяга. При этом по личному ходатайству Выговского Юрий Немирич получил «привилей» на должность канцлера Великого Княжества Русского.
…По возвращении из Варшавы он принял ещё начальство над «затяжным», то есть постоянным, войском в качестве его «рейментаря» и расставил его на постой в Нежине, Чернигове, Берзне и других местах.
Но уже в сентябре столь трудно выстроенное здание согласия между Украиной и Посполитою Речью дало осадку: лишь только казаки и селяне узнали о содержании договора, они восстали и начали избивать польские отряды по местечкам. Немирич пытался как-то усмирить поднявшийся пламень; затем понял безнадежность попыток и бежал, — однако был пойман казаками за Кобизчею, близ села Свидовца Козелецкого уезда на Черниговщиие и изрублен в куски…
