– Отставить пулемёт! Будем экономить боезапас. Первослава с отделением сюда! – произнёс Яросвет, отдышавшись. – И чтобы ни одна тварь из этого гадюшника не вышла живой!

Чур отдал распоряжение одному из бойцов. Тот убежал.

– Лейтенант, – обратился к Яросвету Первослав, – что делать с этим? – Он указал на тихо скулившего Волка стволом автомата.

– Этого… примотать проволокой к во-он тому столбу, – Яросвет указал взглядом на первый попавшийся столб, – пускай подыхает медленно.

Спустя десять минут, обнажившие короткие мечи отделения Чура и Первослава вошли в котельную…

26 февраля 2077 года, ж/д станция Узловая, четыре часа пополуночи

Болело всё. Каждый сантиметр израненного тела. Левая рука распухла в кисти и сильно ныла, правая просто занемела. Затёкшие ноги тоже ничего не чувствовали. Хотелось пить. Правый глаз наполовину заплыл синяком и смотреть можно было лишь через узкую щёлочку, левый вовсе не открывался. Хотелось сглотнуть, но слюны не было. Во рту засохшее, вперемешку с кровью костяное крошево от выбитых зубов, не сплюнуть.

Сколько зубов ему выбили эти лысые? Два или три? – понятно не было. Передние, вроде как, целы, – и то хорошо! Челюсть вроде бы тоже… не хрустит. Волк потрогал языком левые верхние… «Точно, нету двух… Суки!..»

«Пить… Пить… Как же хочется пить… Суки, бляди…»

Перед единственным рабочим глазом нависла пелена, всё расплывалось.

Где-то рядом эти лысые ублюдки. Жгут костёр возле здания вокзала.

«Не спят, суки…»

Волк слышал, как раз в полчаса мимо проходил патруль. Один раз он не вытерпел и попросил воды. Всего лишь глоток воды. Лучше бы не просил… Похоже, сломали ещё одно ребро. Прикладом. Уже четвёртое или пятое – точно и не скажешь. Казалось, что целых рёбер у него вообще больше не осталось.

Рядом хрустнула ветка.

– Волк, – послышался рядом знакомый манерный голос, – это я, Белка,

«Вот, блядь, тебя-то, козла дырявого, я только и ждал…»

Белка был местным пидором, которого Волк сильно недолюбливал и под настроение мог отвесить тому подзатыльник-другой. Волк вообще таких не любил. Раньше, до Войны, либеральные толерасты назвали бы Волка «гомофобом» (то есть, нормальным в сексуальном плане человеком), а теперь таких словечек почти никто не знал. Но многие в племени, вождём которого харизматичный Волк был последние три года, Белку очень даже любили… Ну а Волк особо тому не препятствовал. Лишь иногда являл свою «гомофобность» через подсрачники и подзатыльники.

– А, Бельчонок… – осклабился, привязанный к столбу Волк, – давай, развяжи скорее дядю Волка, пока эти пидоры лысые сюда снова не подошли…

– Да, да, сейчас! Я тебя развяжу! – Белка кинулся помогать пострадавшему вождю.

Как позже выяснилось, всё время, с момента как на станции послышались первые выстрелы и до глубокой ночи, Белка прятался на крыше той самой котельной, напротив которой висел Волк. Происходившее внизу Белке было хорошо слышно, и когда по ведущей на крышу лестнице стал кто-то подниматься, Белка забрался в рухнувшую когда-то давно на крышу котельной ржавую стальную трубу. Его не заметили. Бедный напуганный педераст несколько часов просидел в холодной трубе в мокрых, провонявших мочой штанах. Глубокой ночью, основательно промёрзнув, он всё же вылез из своего укрытия и ещё какое-то время боролся со страхом, пока наконец не решился спуститься с крыши. Может быть, он и бросил бы Волка висеть на столбе, да страшно было уходить в лес одному. Белка – одно название: «мужик»… иные бабы в племени посмелее были! – был труслив настолько, что при малейшей опасности его ноги и руки начинали трястись. И он очень боялся боли. Потому и был готов исполнять все пожелания и прихоти соплеменников, только бы те его не били.

– Ай, блядь… Аккуратнее! Р-рука…

– Ой, прости! – запричитал Белка и пугливо заозирался по сторонам, продолжая раскручивать проволоку. – Сейчас… Вот так…

«Блядь, да скорее же ты, педрила ёбаная!.. Вот так свезло! Ну, ничего… Уйти бы, а там… сорок кило свежего мяса всегда пригодятся…»

Тощий и мелкий как глист Белка провозился минут пять с проволокой. Когда он всё-таки справился, обессиливший Волк навалился на него, не в силах держаться на ногах.

– Пить, пить дай!

– Да, конечно, конечно, Волчок. Вот… – Белка протянул вождю пластиковую баклажку с водой, – из тех, что делали ещё до Войны, и которые, при должном уходе, вполне можно использовать ещё не одну сотню лет.

За «Волчка» Волку сильно захотелось пнуть Белку, но тело не слушалось. Он прополоскал рот, выплюнул зубное крошево, потом напился, кривясь от боли.

– Давай, пошли скорее! Пока эти… не вернулись. Здесь недалеко, километров семь…

– Кило… чего?

– Пошли, пошли, Бельчонок! К рассвету дойдём.

На рассвете они добрались до места, бывшего когда-то дачным посёлком, где у Волка имелся схрон в подвале разрушенного до основания временем и непогодой дома. Больше всего логово Волка походило на… да на волчью нору и походило. Заросший бурьяном холмик, вокруг – сплошной лес из одичавших садовых деревьев. На верху холмика – старая бочка, под ней – дымоход. Нора прикрыта куском жести и присыпана землёй, дальше – дверь в подвал.

Подвал… Апартаменты! Белка такого обилия роскоши в жизни не видел.

В центре помещения – печь, вокруг – мебель: кожаный диван, кресла, стол, шкаф, на стенах – картины, множество книг.

Волк был, конечно, ублюдком редкостным: убийцей, насильником и каннибалом, но, ублюдком он был грамотным и даже начитанным. Потому и дожил до сорокá. Потому и стал вождём племени. Вначале их было всего пятнадцать, год спустя – уже тридцать, а через два – почти шестьдесят… а через три… А через три года пришли лысые вояки-солнцепоклонники, поломали Волку рёбра, выбили зубы и примотали проволокой к железобетонной опоре контактной сети, и, если бы не педераст Белка, подыхал бы Волк сейчас в беспамятстве на холодном февральском ветру…

Но теперь самое худшее было позади. Волк лежал на сухом диване. Белка суетился вокруг печки, разогревая в ведре воду, старательно выполняя все указания пострадавшего вождя.

В норе имелись кое-какие лекарства и припасы солёной человечины. Имелась сменная одежда и обувь. Кроме того, здесь хранился ещё один старинный довоенный лук для спортивной стрельбы – точная копия оставшегося у лысых, и ещё кое-что… Но это всё предметы физические. Главное, что имелось теперь у Волка, это – цель. Нет, не так! У Волка теперь была ЦЕЛЬ – настоящая, такая, которая овладевает человеком, подчиняет все его мысли и чувства. ЦЕЛЬ опасная, при первой оплошности убивающая.

Волк мог бы уйти дальше на юг, или на юго-восток, сколотить банду, собрать новое племя… но это бы означало: сдаться, проявить трусость и слабость характера… И какой он тогда Волк? Тогда уж лучше сразу Шакалом назваться… Нет. Менять имя Волк не станет.

16 марта 2077 года, бывшая Россия, Ростовская область, Ростов-на-Дону, Новый Город, середина дня

Стояли первые дни весны, когда с неба уже не летели «белые мухи», а от зимних сугробов остались лишь мелкие серые кучки грязного снега по тенистым углам. В этот день весна в Новом Городе чувствовалась по-особенному, во многом благодаря царившей с раннего утра атмосфере праздника.

Народ прибывал, постепенно заполняя главную городскую площадь. Сегодня Фюрер будет говорить со своим народом, и каждый житель Нового Города, если только он не был на смене, или на службе, считал своим долгом находиться здесь. Исключение составляли лишь те немногие, без кого никак не могли обойтись производства (сталелитейное, автотехническое и оружейное, а также животноводческие фермы, пекарни и городские службы)…