Отдам...»
— Да как я вас через вахту проведу? — сержант нереши тельно почесал затылок. — И много ли пользы в одном
кольце?
— В обиде не оставлю, Коновалов... — «Лишь бы не раз думал... Мнется... Солгать! Да!» — Y меня еще золотишко
есть.
— Откуда?
— Спрашиваешь. Я столько лет старшим лепилом прора ботал... К рукам у меня немало прилипло. Я с каждого поли тического брал. Думаешь, задаром их в больницу клал? За это
меня и на этап отправляют: майор рассерчал, что я делился с
ним нечестно и нажаловался на меня.
— Ядрена вошь! — удивленно воскликнул сержант. — Мы-то полагали, что ты из сочувствия фашистам помогаешь.
А оно вон как на поверку вышло...
— Нашел сочувствующего! Я без денег шагу не ступлю.
Пойдем, сержант.
— Майору доложат... И вахта... Как провести вас? Обска жите, где заначка, я мигом один слетаю.
— А меня на кого оставишь?
— Не уйдете вы. Сколько лет без конвоя.
338
— Тогда я главврачом был. Золотишко собирал по ка пельке. Килограммчика полтора наскреб, да и деньжонок не
меньше. Честно поделим...
— А как я доложу на вас?
— Невыгодно, Коновалов. Донесешь, у тебя все отнимут.
В зоне со мной не поделишься, я скажу майору, опять ж е ни
при чем останешься. Нам прямая выгода крепко друг за друж ку держаться.
— Кила полтора, ты говоришь? И деньжата? Верно ли?
— Какая мне польза тебя обманывать? Не на волю про шусь — в зону. Совру — не выиграю, а бока ты мне нало маешь.
— Оно-то и так. Майору донесут. А деньжищ-то, деньжищ-то сколько! Мне этой осенью демобилизация выходит. С пу стыми руками ехать домой несподручно. Мать бедно живет.
Хлеб — по карточкам, картохи — и той вволю не поешь. А с
деньгами бы я прожил голодные годы... Дальше — облегчение
выйдет. С майором худо...
— Не съест ж е он тебя.
— Под суд отдаст.
— За что? Ты же не в побег меня отпускаешь. На губу на
пять суток посадят и все.
— Рыжье дербанете? И гроши? Без меня? — злобно про шипел ефрейтор, неожиданно вынырнув из темноты. — Я все
слышал. Притворился, что спал, а вы и поверили мне. За каж дым шагом вашим слежу. Попался, Коновалов! Я с тебя, суки, живьем не слезу!
— Не шуми, Васька! Зашибу. — Но в голосе сержанта
Игорь Николаевич уловил растерянность и страх.
— Я тебе не Васька! Ефрейтор Блудов Василий Карпович, вот кто я! С врагами народа снюхался, сержант Коновалов? На
место Седугина захотел? Отправим!
Что за человек Блудов? — лихорадочно раздумывал
Игорь Николаевич. — Фанатик? Готов предать кого угодно?
Но почему же он говорит шепотом? Почему не угрожает ору жием?
— Вы не горячитесь, ефрейтор. Вредно для здоровья. Это
я вам как врач говорю.
— Молчать, фашист! — приказал ефрейтор.
339
Ого! Я смеюсь ему в глаза, а он не повышает голос. — Y
Игоря Николаевича затеплилась надежда. — Ждет дележки?
Можно и поделиться... Я не скупой. — Ты, ефрейтор, парень
деловой! Стоит ли попусту поднимать шум? Я согласен, мы
поступили нечестно, хотели поделиться на двоих. Кому боль шой кусок не по вкусу? Я ж е годы копил рыжье и гроши. На
глубинку за взятки иду. Вот и придумал, что на двоих.
— Подохнешь ты на глубинке... Мертвяку рыжье без дела, — прорычал Блудов.
— Живой о живом думает. Бабушка надвое сказала — либо дождик, либо снег, либо сдохну, либо нет, — перефрази ровав известную пословицу, Игорь Николаевич украдкой вытер
со лба пот. Дождь перестал, но, как это обычно бывает в си бирской тайге, заметно похолодало.
— Ты и меня подкупить хочешь? — с вызовом спросил
Васька, сглатывая обильную слюну.
— Все берут, ефрейтор. Такой куш до конца жизни тебе
не обломится. На каждого грамм по шестьсот рыжья попадет.
И грошей кусков по пятьдесят.
— Без тебя найдем, Игорь, — неуверенно возразил Блудов.
— Всю зону с собаками перероете и не найдете, — отру бил Игорь Николаевич.
— Не такие заначки находили, — не сдавался ефрейтор.
— А тебе какая польза от находки? Самому искать не по зволят, придется уведомить майора. Найдете с его помощью, узнают другие. В лучшем случае поделитесь. Майор хапнет
себе дай боже, а вам оставит — кот наплакал.
— Он, жадюга, не поделит по-честному, — охотно согла сился Блудов.
— Ограбит он вас, а вам слезы сиротские достанутся, — посочувствовал Игорь Николаевич.
— Можно и на майора стукнуть куда следует. За мягкое
место возьмут и его, — задумчиво сказал ефрейтор.
— Это так, но вам с сержантом польза маленькая. Отни мут рыжье — и вас всех, как соучастников, на глубинку уго нят. Ну, допустим, майор настолько честный, что все мое зо лото и деньги сдаст в пользу государства...
— Кто?! Майор?! — Блудов сплюнул. — Не смеши, Игорь!
Он за копейку удавится. За полтора килограмма рыжья бабу
340
свою под хор Пятницкого пустит. Отдаст он государству!
Разевай пасть шире!
— Выходит дело, что только ты один неподкупный? — Игорь Николаевич усмехнулся. — Вернемся в дом и разговор
окончим. Было бы предложено...
— Кто же от добра нос воротит? — горестно спросил Ко новалов.
— Ты, сержант, так думаешь, а ефрейтор подвигом нас
удивить захотел.
— Какой там подвиг?! — Блудов сердито выругался. — Подвиг! Мне что ль рыжья неохота. Нельзя... Майор...
— Сержант не боится, а ты как девица красная, испу гался. Трусишка ты, ефрейтор.
— Тебе хорошо говорить, Игорь. Сержанта на губу, а ме ня — в зону. Два червонца припаяют.
— Почему ж е такая разница?
— Почему? Почему? — огрызнулся Блудов. — Зад у меня
запачкан, вот почему. Майор знает за мной много.
— За один раз майор не рассердится, — попытался успо коить Игорь Николаевич оробевшего ефрейтора.
— Майор послал меня за сержантом следить, — признался
Блудов. — Сказал так: «Коновалов — теленок. Упущение ка кое будет с твоей стороны, послабление дашь Игорю, на себя
пеняй. Коновалова на губу, а тебя — в глубинку». Угонит он
меня. У-у-у, сука! Им одним воровать можно. А я не смей и
крошки занюханной взять. Где же справедливость?! Еще о рав ноправии говорят!
Как же его уговорить? — мучительно раздумывал Игорь
Николаевич. — Картина ясна: Блудов где-то проворовался...
Майор держит его на привязи... Только ли проворовался? Мо жет, анекдот слышал и не донес вовремя. Но золото... Неуже ли он и впрямь так запуган? Почему же майор не послал двух
сексотов? Не нашел? Скорее всего, Коновалова за кулаки, а
Блудова как своего человека приставили ко мне. От сержанта
не вырвешься: и сила, и глаза. Научился работать майор...»
— Идешь, ефрейтор?
— Два червонца ломятся...
— И рыжье... Подумай, ефрейтор!
341
— И думать не буду. Говори, где рыжье притырил? Не
скажешь — продам тебя и сержанта, — пригрозил Блудов.
— Ах, так... — медленно протянул Игорь Николаевич.
«Мне они ничего не сделают... Леонид предал... Все кончено...
Надо выручить хотя бы этого Митьку. Сожрет его Блудов...»
— Говори, гад! Обоим крышка!
— Не грози, ефрейтор! Майору скажу...
— Дурак ты, Игорь! Он тебе грамма рыжья не оставит.
Сгнить мне на этом месте! Курвой последней буду! — забо-жился ефрейтор.
— Я ему не о рыжье скажу... Про тебя.
— Что ты про меня знаешь? — взорвался ефрейтор. — Нинка Скворешня стукнула тебе?
— Стукнула, — машинально подтвердил Игорь Николае вич, еще не понимая, о чем говорит ефрейтор.
— Что огулял я ее на чердаке? Да? Майору донесли об
этом. И добровольно она.
— Ты ее припугнул глубинкой. Сказал, что убьют воров ки, — проговорил Игорь Николаевич, хорошо знавший, как и
с помощью чего надзиратели получают «добровольное» со гласие заключенных женщин.
— Ну и грозил. Пускай не верит. Не я же убивать соби рался. Всех вас на одной веревке перевешать! Y-y-y, морда! — ефрейтор потряс кулаками перед лицом Игоря Николаевича.
