Общественным фоном Одиссеи Гомера является греческое рабовладельческое общество. Записанная в XIX веке былина, сделавшаяся всемирно известной благодаря опере Римского-Корсакова, сохранила в устном предании русского народа исторические воспоминания о раннем феодализме на Руси. Следует, однако, сказать, что в развитии ионических торговых городов и средневекового Новгорода существовала общая черта – то значение, которое имела в этих местах торговля. Естественные условия малоазийского греческого побережья так же способствовали морской торговле, как и благоприятное положение Новгорода близ озера Ильмень, откуда по реке Волхову, соединяющему озеро Ильмень с Ладожским озером, и по Неве, вытекающей из Ладожского озера, открывался выход в море. Условия плавания новгородцев под парусами и еще без компаса не отличались по существу от условий плавания малоазийских греков. Эти условия превращали морскую торговлю в героические походы, которые в случае благоприятного исхода обещали герою, кроме богатой прибыли, славу и чудесный опыт. Двойственность морских чар, суливших и далекие красоты и смертельную опасность, непримиримые противоречия сменяющих друг друга в душе морехода жажды приключений и тоски по родине – вот те переживания, которые возникали если и не в тождественных, то с известной точки зрения в аналогичных общественных условиях и нашли для себя, независимо друг от друга, по существу тождественное мифологическое выражение при новой группировке древних мифологических элементов.

Однако в исторической обстановке греческой мифологии было присуще некоторое своеобразие. Такого рода искусство, основанное на свободном развитии мифологии, нигде не могло существовать в Европе Средних веков и Нового времени. Это станет само собой понятным, если мы примем во внимание роль церкви. Ролью церкви объясняется по крайней мере состояние литературы указанного периода: господствующий класс в Средние века повсюду обладал более или менее международной по своему характеру литературой, которая основывалась именно на традициях греко-римской культуры, но в пределах этой литературы классическую мифологию самое большее можно рассматривать как систему образов, лишенных свободной гибкости живой мифологической традиции. Те элементы мифологии, которые могли еще продолжать свое существование в изменившихся условиях, жили, постоянно меняя свои образы, лишь в эпической устной традиции народа. По крайней мере, кельтские и германские мифы в Средние века получили даже литературную обработку, но они не имели такого исключительного значения, какое имела греческая мифология в свое время. Важнейшим источником мифологии различных народов являются те устные предания, которые были записаны учеными-собирателями в Новое время или обработаны такими великими поэтами, как Пушкин или Петефи, которые этой обработкой выражали свои демократические чаяния.

Таким образом, мы можем сравнивать своеобразие греческой мифологии лишь с мифологией народов древности. У каждой подлинной поэзии и у каждого подлинного искусства есть что высказать о человеке и для человека. Греческую мифологию пригодной для такого высказывания о человеке и для человека делало в первую очередь именно то, за что осуждал ее Ксенофан: пластичный антропоморфизм ее богов, то есть их человеческий облик, в сущности, человеческие рамки их деятельности. Греческая мифология быстрее других мифологий прошла стадию териоморфизма. Неясные упоминания в отдельных мифах о Посейдоне в образе коня, о Зевсе в образе древнего быка, о «совиных глазах» Афины Паллады, о «коровьих глазах» Геры, а также и другие подобные этим пережитки, свидетельствующие о териоморфном происхождении антропоморфных богов, уже в самых древних памятниках греческой поэзии не мешали поэтам выражать в поступках богов столкновения подлинно человеческих страстей, видеть человеческие возможности в божественных деяниях.

Боги греческой мифологии не давили кошмаром на человеческую душу в отличие от образов, созданных религией. Так, например, в легенде о происхождении фессалийского праздника Пелории дана разновидность Зевса в образе чудовища-гиганта Зевса Пелора. У Гомера этот эпитет (пелор, peloros), несомненно, как остаток древнего наслоения мифологии, только в особом случае относится к Аресу, кровожадному богу войны, и к Гефесту, хромому богу-кузнецу, которым противопоставляется прекрасный девический облик Афины Паллады, покровительницы достойной человека организованной борьбы, богини, разумно управляющей тонким искусством ремесла в противовес грубой физической силе бога-кузнеца. В греческой мифологии, поднявшейся над уровнем религиозных представлений, чудовищные образы фигурируют лишь в исключительных случаях, большей частью в качестве врагов богов; их побеждают или сами боги, или сыновья богов – герои, так что эти образы не подавляют человека. Наоборот, их падение освобождает человека от гнета ужасов, связанных с религиозными верованиями. Греческая поэзия и греческое искусство, наставники поэзии и искусства всех более поздних эпох, неизгладимо запечатлели в памяти людей самые прекрасные сны детства человечества, греческие мифы.

Нашу книгу мы посвятили прежде всего греческой мифологии и непосредственно к ней примыкающей римской, которая в ряде случаев выступает в качестве посредницы между греческой мифологией и нами. Однако перед изложением греческих мифов приводим несколько примеров из мифологии других народов для сопоставления с ними.

Первая чета богов – «господин и госпожа нашей плоти» – Шочикецал – долго жила на тринадцатом небе, о происхождении которого никому никогда не удалось узнать. У них родилось четверо сыновей; самым старшим был Красный Тескатлипока, которого назвали так потому, что он был совершенно красный, когда родился. Вторым сыном был Черный Тескатлипока – из всех сыновей он был самым большим и самым злым, ибо обладал наибольшей силой, он все знал и на многое был способен, в отличие от остальных троих сыновей, так как находился в центре всего сущего; был он совершенно черный, когда родился. Третьим сыном был Кецалкоатль, которого называли также Ночью или Ветром, а самым младшим, четвертым сыном был Уицилопочтли, которого звали также Двуглавой Змеей и которого мексиканцы почитали самым главным своим богом.

Уицилопочтли, когда он родился, представлял собою совершенно голый скелет, мяса на нем не было, и таким он оставался в течение шестисот лет. За это время боги ничего не совершали.

По прошествии шестисот лет четверо богов собрались на совет и сочли нужным принести в мир порядок и законы. Кецалкоатлю и Уицилопочтли поручили установить порядок в делах. Эти двое богов по поручению двух других и в согласии с ними прежде всего сотворили огонь, а затем одну половину солнечного диска, но Солнце, так как оно не было еще полным, светило слабо.

Богиню Земли спустили с неба двое богов – Кецалкоатль и Тескатлипока. Вода уже существовала ранее, и никто не знает, кто ее создал. Сначала богиня лишь плавала по поверхности этой воды, и когда увидели это боги, то сказали друг другу:

– Пришло время создать землю.

Тогда двое богов превратились в огромных змей, одна из них схватила богиню за правую руку, вторая – за левую ногу, и, разорвав ее таким образом, они создали землю из той ее половины, которая начинается у лопаток, а вторую половину возвратили на небо. Разгневались за это остальные боги, и, чтобы умилостивить богиню Земли, они решили, что из нее произойдет вся та пища, в которой будет нуждаться человек для сохранения своей жизни.

Затем боги создали из волос богини Земли деревья, цветы и травы, и из ее покрытой пушком кожи – все мелкие растения и небольшие цветочки, из ее двух глаз – источники, ручьи и маленькие пещеры, из ее рта – реки и большие пещеры, из ее носа – долины, из ее плечей – горы.

Иногда богиня Земли кричала в ночи и тосковала по человеческим сердцам. Она не могла успокоиться до тех пор, пока ей не дали того, чего она просила, и она не желала приносить урожая, пока не напилась крови.