– Мама доярка, на ферме работает, отец механизатор.

«Замечательно! Только родственничков из колхоза нам не доставало!»

Нина Сергеевна, выросшая в семье интеллигентов, в душе и на людях чувствовала и вела себя довольно демократично, так добренькие барыни любили своих слуг, но встать на одну ступеньку с ними – это было равносильно падению в пропасть.

– И ты наивно полагаешь, что моему сыну нужна такая спутница? – ехидно поинтересовалась она и, не дожидаясь ответа, продолжила: – Мой сын очень образованный, интеллигентный мальчик, и если он и проявил к тебе интерес, то это временно. И не для того я растила сына, чтобы отдать в руки какой-то, – она презрительно фыркнула, – свинарке. Это только в сказке замарашки становятся принцессами. Так что, милая, – официальным тоном заявила Нина Сергеевна, – вам лучше покинуть этот дом. И прямо сейчас!

– Нет, – Катя замотала головой.

– Что значит нет?! – взвизгнула женщина.

– Я никуда не уйду, пока не придет Федор, только он может меня выгнать, – она сказала это тихо, но твердо.

– Ну что ж, – процедила мать. – Подождем вместе.

Катя вернулась в комнату, взяла книгу и тупо уставилась на страницы. Нина Сергеевна тем временем проводила ревизию. Обнаружив в шкафу ее нехитрые пожитки, она опять громко фыркнула и бросила испепеляющий взгляд на девушку, которая от страха совсем сжалась и захотела на время стать невидимой.

Федор, как мудрый полководец, справедливо решил, что раз беду не удалось предотвратить, то ее нужно переждать. Он целый день, правда не «без дела» провел в квартире крошки, втайне надеясь, что когда он придет, его дом будет девственно чист.

Федор вернулся далеко за полночь и чуть не потерял дар речи: на пороге его встречала мать, позади маячила фигура Кати.

«Попал! – безнадежно подумал он. – Теперь уж точно не отвертеться, скуют цепями!»

– Заходи, что на пороге стоишь? – мать была сама нежность. – Устал? Проголодался?

– Мам, а ты чего так поздно?

– Ну, я решила, что в этой ситуации мне лучше тебя дождаться. А то ведь ты потом бегать начнешь, – она выразительно посмотрела на сына.

«Началось!» – Федор тяжело вздохнул и поплелся на Голгофу, по пути собирая свои силы в кулак. Он постарался как можно непринужденнее устроиться на диване и, вальяжно развалившись, посмотрел на «своих» женщин. Мать, как и следовало ожидать, сидела в позе обиженного «самовара». Катя понуро опустив плечи, старалась быть незаметной.

– Ну и как это понимать? – Нина Сергеевна строго посмотрела на сына.

– Что? – осторожно спросил Федор, он не знал, как далеко в своих откровениях зашла Катя.

– Вот это, – мать пренебрежительно махнула в сторону девушки.

– Ну… – Федор тянул время.

– Феденька, сыночек, – мать резко поменяла тактику.

Федор напрягся еще больше, он по опыту знал, что такие резкие переходы, не сулят ничего хорошего.

– Я тебя понимаю. Нет! – мать села рядом. – Я готова тебя понять. Хотя… – она опять бросила беглый взгляд на жавшуюся у стенки Катю. – Что тебя в ней привлекло? Фигура? – женщина поморщилась. – Ну, допустим. Но посмотри на ее лицо. Интеллектом здесь даже не пахнет! И потом, вы же такие разные! Не спорь!

Федор и не собирался, он просто еще никак не мог сообразить, что здесь происходит.

– Я старше и прожила жизнь, – продолжала выступать мать. – Она нигде не учится, ей нужна только московская прописка и твоя квартира, она двух слов связать не может! Ты слышал ее выговор?

Нина Сергеевна рассуждала о Кате, как о какой-то неодушевленной вещи, давая оценку и объясняя ее ненужность, не выбирая слов. Девушка изо всех сил, молча, сдерживала слезы.

– Федя, почему ты мне не отвечаешь? – возмущалась мать.

Федор взглянул на Катю и по дрожащим ресницам понял, что та недалека от истерики.

– Мам, я не думал, что ты такая ханжа. – Федор, приготовившийся к битве, даже не сразу понял, что мать на его стороне, и по инерции стал сопротивляться.

– Да! Пусть я буду ханжой, пусть я буду кем угодно! – Нина Сергеевна исполняла роль с пафосом трагической актрисы. – Но я готова на любые жертвы и унижения, чтобы спасти тебя! Не хватало нам еще провинциальных родственничков! Ты даже не успеешь оглянуться, как здесь окажутся мамы, папы, тети, дяди…

– Мам, ну что ты говоришь, – Федор наконец расслабился и уже чувствовал сладкий вкус свободы. «Сейчас немного поиграю в хорошего парня и для очистки совести поддержу девушку. А потом… Уступлю маме». – Ты сама вышла замуж за провинциала, так что… – Федор уже вовсю наслаждался игрой и даже весело подмигнул Кате.

– Да! – гордо ответила мать. – Но в твоем отце была природная аристократичность, и к тому же, – она повысила голос, – он был подающим надежды ученым! И как ты можешь сравнивать своего отца, этого великого, образованного человека, с какой-то бездарной недоучкой!

– Я тебе сто раз говорил, – громко заорал Федор и со всего маху ударил по дивану так, что женщины вздрогнули. – У меня нет отца!!! У меня нет отца!!! – он уже не мог остановиться.

– Федор, посмотри правде в глаза, – спокойно начала мать. – Да, он не очень хорошо поступил, но отрицать его достоинства ты не имеешь права.

– Достоинства!!! – Федора понесло. – И ты хочешь сказать, что у этого мерзавца есть достоинство?!! И это говоришь ты?! Ты?!! – он в ярости посмотрел на мать.

– Да, – женщина спокойно выдержала взгляд. – Но мы отвлеклись от темы, – она уже и сама уже поняла, что это было неосмотрительно с ее стороны приводить подобные примеры. – Сейчас разговор не о нем, а о тебе.

– А что ты лезешь в мою жизнь? Что вы все от меня хотите?!!

– Ты мой сын, мне не безразлично твое будущее и мне важно, кто будут мои внуки.

– Но это моя жизнь! И я буду делать то, что захочу!

– Может, ты еще и женишься на этой…

– Уже женился.

Нина Сергеевна потеряла дар речи.

– Вот как? Ну, спасибо, сыночек, – на ее глаза набежали слезы. – Ноги моей здесь больше не будет! – и она, не забыв громко хлопнуть дверью, ушла.

Федор, тяжело дыша, только сейчас осознал, что же он наделал, и вдруг почувствовал, как к нему прижалась Катя.

– Я знала, я знала, что ты меня любишь! – глаза девушки горели от счастья.

«Свобода была так близка!» – горько подумал он.

Но судьба скорчила ему очередную рожицу.

1716 г. Франция. Париж

Отнести бумаги во дворец – дело, конечно, хорошее. Наконец он сможет обрести влиятельного покровителя и вести свою игру при дворе. Но все это слишком просто, а главное скучно. Скуку Филипп не любил больше всего на свете. Он любил ходить по острию бритвы, отыгрывая у Судьбы потерянное ранее.

Он слегка замедлил шаг, и выражение его лица изменилось, он стал похож на затравленного зверя. Филипп надвинул шляпу на глаза, чтобы никто не сумел разглядеть в его лице маленького испуганного мальчишку. И не потому, что терпеть не мог ныть и жаловаться, и не потому, что никогда и никому он не рассказывал всего, что тяжелым грузом давило на сердце. Просто он знал, что в игре «кто самый несчастный?» выиграет именно он. Филипп не жалел себя. Никогда. За прошедшие годы он научился думать о своей безжалостной судьбе холодно и трезво. Потому что знал – стоит только раскиснуть, и сразу же превратишься в страшное, бесполезное создание, из тех, что едят отбросы и ночуют в богадельнях. Он знал, что такое бедность, настоящая, жалкая, ему была известна безысходность и неизвестность, когда он стоял над пропастью и точно знал, какая тонкая грань отделяет благополучие от мрака и гибели. Он прошел через это! И если судьба дала ему шанс? То грех им не воспользоваться.

Погруженный в свой дерзкий план, Филипп поднимался по старой, скрипучей лестнице, грозящей провалиться не сегодня, так завтра. Наконец он добрался до чердака и громко постучал в обшарпанную узкую дверь.

– Добрый день, господин Обинье.

Ему открыла молодая девушка лет восемнадцати, пухленькая, с розовыми щечками, не очень красивая, однако милая и добрая, что делало ее привлекательной.