Только вчера, приехав в Санкт-Петербург, я узнал от самой Лизаветы, что оно так и не восстановилось после июньских событий.

Слишком высокая цена на мою жизнь… Или все-таки нет?

Вернувшись к себе, я попытался уснуть. Но сон не шел. За окном шумел город. Немного лениво, исподволь. Совсем не так, как в будний день шумит Москва. И мне вдруг нестерпимо захотелось стать частью этого города. Раствориться в его толпе, в шуме моторов, в людском гомоне, не смолкающим ни на миг. Я оставил фрамугу открытой, только дернул за шнур, вновь опуская тяжелую портьеру, и отправился в душ. Из огромного зеркала во всю стену на меня смотрел угрюмый, уставший мужик. В русых волосах тут и там мелькала седина, потемневшие от проступающей щетины впалые щеки, под глазами залегли синяки. Губа разбита, и рассечена скула. Но самое главное, рубиновый контур дракона, узор, покрывающий спину, плечи и даже предплечья, с каждым днем становился все бледнее. И я умирал вместе с ним.

Пусто! Как же холодно и пусто!

Струи горячей воды били по коже, разгоняя холод. Просторная ванная комната наполнилась паром, и я больше не видел в зеркале ненавистного отражения. Стало нечем дышать, но я упорно стоял под душем, надеясь, что усталость возьмет верх и я просто рухну на темный мраморный пол, а потом…

Знакомая мелодия вывела меня из оцепенения. Я выключил воду, набросил на бедра полотенце и вернулся в комнату. В такую рань мне мог звонить только один человек. Не без труда нашел брошенный среди подушек мобильный, упал спиной на кровать и только после этого ответил, не пытаясь смягчить тон:

– Да.

– Доброе утро, сын, – произнес отец. Я почувствовал в его голосе легкое недовольство, но не позволил себе устыдиться.

К черту! Все к черту!

– Здравствуй, пап. Что-то случилось?

– Пока нет, Егор. Но непременно случится в ближайшее время.

– Я знаю про совет. И про то, что старик Бергер снова требует Петьку.

– Он не отступится, Егор. Впереди непростые времена, он хочет вернуть власть своему роду. Настоящую власть и право голоса.

– Оно у него и так есть, – хмыкнул я.

– Уверен? – Голос отца звучал серьезно.

– За последние месяцы я неплохо узнал Баженовых. Они не способны на хладнокровное убийство.

– Егор, тебе тридцать лет! Откуда в моем сыне столько наивности?

– Это не наив…

– Будь осторожен, сын… И завтра особенно!

Прежде, чем я успел ответить что-то колкое, он нажал отбой.

Спать расхотелось окончательно.

Она вошла без стука. Просто дверь бесшумно приоткрылась, и Лиза скользнула в комнату, нерешительно замерев у стены. Я машинально попытался прикрыться, но только запутался в одеяле.

– Что-то срочное? – спросил я нарочито прохладным тоном.

– Нет… Да… То есть…

– Что ты хотела, Лиза?

– Мы можем поговорить? – твердо произнесла она и посмотрела мне прямо в глаза.

– Прямо сейчас? Проходи, располагайся! – ответил я и рывком поднялся.

Она немедленно залилась краской и уставилась на потолок. Честно говоря, я и не помнил, чтобы она так легко смущалась. Зато вспомнил другое… Тонкий изгиб поясницы, округлые коленки, капельки пота на обнаженной груди…

Она была моей.

Когда-то была.

Ее драконица каким-то образом почувствовала мое настроение и заурчала… странно. Не предупреждающе, а наоборот, словно приглашая к полету.

Глупая девочка!

Лиза, словно сама удивляясь своему поступку, нежно коснулась кончиками пальцев моего плеча. А в ответ – ничего! Абсолютная пустота…

Ни жара, ни огня, ни мурашек.

– Болит? – спросила Лизавета глухо.

– Немного, – хмыкнул я. – Ноет на погоду.

– Врешь, – прошептала она мне в губы.

– Лиза! Что происходит? – я схватил ее за плечи и слегка встряхнул.

Девчонка подняла на меня шальной, немного расфокусированный взгляд, и тогда я понял, что было не так…

Лунная… Кто-то обхаживал сейчас Лунную. И это явно был не Изумрудный дракон Бергера. Я чувствовал чужое присутствие, где-то совсем рядом и одновременно очень далеко. Абсолютно недосягаемо для простого человека.

– Лиза, девочка моя! – позвал я.

Она не откликнулась. Мои пальцы зарылись в ее темные распущенные волосы, скользнули на затылок, коснулись серебристого контура Лунной. Я сжал руку на ее шее, и Лиза испуганно распахнула глаза. Драконица деловито засопела, пытаясь вырваться, но тщетно. Я держал крепко, из последних сил укрепляя ментальный щит. Лиза рыдала от боли в моих руках, но все еще была далеко.

И тогда, в душе проклиная себя за это решение, я заорал. Заорал в голос… Завыл, надеясь, что меня услышат.

Услышали…

Петька и Баженов ворвались в мою спальню почти одновременно и замерли, не понимая, что происходит.

Я и сам не знал. Просто стоял абсолютно голый, на холодном полу, удерживая в удушающем захвате чужую жену.

Первым пришел в себя Бергер. Лиза уже не плакала, только тихо поскуливала, спрятав лицо у меня на груди. Я собрался сдать ее с рук на руки законному супругу, когда мне в челюсть прилетел тяжеленный джеб. Я устало тряхнул головой, пытаясь удержать равновесие. А заодно и щит. В тот же момент Лизавета обмякла в моих руках, теряя сознание. И я почувствовал странную пустоту там, где еще совсем недавно билась Лунная.

Бергер подхватил жену на руки и бережно уложил ее на кровать.

– В ход пошла тяжелая артиллерия, – проговорил Аркашка, протягивая мне штаны. – Так топорно действовать… В нашем доме…

– Отнюдь, – перебил я его. – Там был кто-то еще. Точно был. И глупышка Лунная им заинтересовалась.

– Как ты живешь с этим? – спросил Баженов-младший, вглядываясь в темноту за моей спиной.

– А я и не живу… Так, пытаюсь выжить. Без особого успеха.

Аркашка не ответил. Только легкое касание его Черного говорило о том, что он все понял.

Когда я вышел из метро, день уже клонился к закату. Погода стояла невероятно теплая для конца октября. И удивительно солнечная для Питера. У Горьковской, как всегда, было полно людей. Я потянулся до хруста и достал из кармана сигарету. Нетерпеливо прикурил и затянулся. Странно, но курить не хотелось. Я с удивлением уставился на сигарету, покрутил ее в руках, сделал еще одну торопливую затяжку, потом еще одну.

К чему все это?

Странный, и очень важный вопрос.

Вдруг появилась шальная мысль, бросить все, сесть в самолет, чтобы уже завтра оказаться… в шумном Гонконге, например. Чтобы не слышать их. Не ощущать! Забыть!

Но я не мог.

Отец, Лиза… Даже Бергер.

Они не отпускали. Как не отпускал этот каменный, холодный город.

Я приехал сюда, чтобы найти выход.

Я приехал сюда, чтобы, гордо задрав подбородок, посмотреть в глаза тем, кто ждет падения рода Демидовых.

Ждет. Но не дождется.

Мальчишка на трехколесном самокате, от силы лет пяти, в яркой голубой куртке и смешной шапке в виде дракона, врезался в меня на полной скорости, свалился на асфальт и зашелся в обиженном крике. Его до неприличия спокойная мать дернула сына за капюшон, заставляя подняться, и бросила мне ленивое:

– Извините.

– Не смею вас задерживать, – ответил я.

Кажется, мамаша удивились. Ее отпрыск уж точно прекратил орать и уставился на меня огромными обиженными глазами. Я подмигнул малышу и пошел вдоль Кронверкского проспекта в сторону зоопарка.

Трамваи. Люди. Машины. Собаки.

Город жил. Дышал. Пыхтел.

И одновременно казался погруженным в послеобеденную дрему. Москва себе такого не позволяла даже ночью.

Девчонку я заметил, когда свернул на пешеходный переход, чтобы забежать за кофе. Честно говоря, ужасно хотелось чего-нибудь покрепче. Но я решил быть паинькой и не доставлять Баженовым новых хлопот. Это совершенно точно была та самая белобрысая девица, что сегодня утром сидела на набережной Фонтанки. Только тогда ее скрывал безразмерный худак, а сейчас миниатюрную задницу обтягивала узкая черная юбка до колена, а из-под короткой кожаной куртки выглядывал ворот алой водолазки.