Через хаос непременно придется пройти, потому что ты, какой ты сейчас, устроен совершенно неправильно. В этом состоянии любой, кто тебя утешает, – твой враг. Из-за него ты понапрасну теряешь время, жизнь, энергию. Утешения ничем не помогут. Когда близится смерть, ты все равно позабудешь обо всех утешениях.

Один старик, потерявший сына, пришел ко мне и сказал: «Успокой мою печаль!»

«Не могу, – ответил я. – Это грех».

«Я только за этим и пришел», – настаивал он.

«Я верю, но ничем не могу помочь», – сказал я.

«Но я уже был у такого-то шанкарачарьи, и он меня успокоил! Он мне так и сказал: “Не печалься, не горюй, твой сын родится заново на одном из высших небес!”»

Я был знаком с сыном того старика и не очень-то в это поверил. Его сын был политиком, а все они попадают только в ад. Мало того, он был политиком преуспевающим, он был министром, а для этого нужна огромная хитрость и честолюбие. Разве мог он попасть на небеса? Тот старик, его отец, тоже был политиком. Вообще-то, его печалила не смерть сына. Прежде всего, его огорчала гибель тщеславия, ведь если бы сын был жив, то продолжал бы карабкаться все выше и выше. Старик сам всю жизнь рвался наверх, но он был глупее сына, не такой хитрый, даже простоватый. Он бился изо всех сил, принес в жертву лучшие годы своей жизни, но так и не получил достаточно высокого поста. И это его мучило, эта неудача причиняла боль. Потом он начал добиваться того же с помощью сына, и сын поднялся намного выше. Но теперь, когда сын умер, тщеславие лопнуло, никаких надежд на карьеру не осталось.

И, когда я объяснил ему настоящую причину его печали, он очень разволновался. Он сказал: «Я пришел за утешением, а ты только бередишь мои раны. Да, может быть, в твоих словах есть доля правды. Может быть, боль вызвана честолюбием и я оплакиваю вовсе не своего сына, а свои тщеславные мечты. Но зачем говорить об этом сейчас, когда мне так плохо? Мой сын умер, а ты ведешь себя слишком жестоко. Я ходил к махатме такому-то и шанкарачарье сякому-то, к самым разным гуру, и все меня утешали. Рассказывали, что душа вечна и никто не умирает, а мой сын – душа незаурядная, он попадет на самое высокое небо!»

Вот что такое утешения. Выслушивая от всех только слова утешения, тот старик упускал большую возможность измениться. Он упускал шанс увидеть собственное тщеславие – а главная проблема была именно в нем. Он мог бы понять, что честолюбивые замыслы бессмысленны и тщетны: ты вкладываешь в них все силы, а потом приходит смерть – и всему конец. Он мог бы понять это. Но больше он ко мне не приходил. Прежде он частенько бывал у меня, но с того дня не появлялся ни разу. Он ходил к другим – к тем, кто его утешал.

А вы сюда не за утешением, случайно, пришли? Если да, то ошиблись адресом. Послушайте, что говорит Иисус:

Иисус сказал: Может быть, люди думают,

что я пришел бросить мир в мир,

и они не знают, что я пришел бросить на землю

разделения, огонь, меч, войну.

Когда бы ни появился такой, как Иисус, мир мгновенно разделяется на тех, кто с ним, и тех, кто против него. Человека, равнодушного к Иисусу, просто не найти. И, как только появляются подобные Иисусу, мир тут же делится надвое: одни за него, другие – против, но равнодушных нет. К Иисусу невозможно относиться безучастно. Стоит услышать его слова, увидеть его, как ты сразу становишься на ту или иную сторону, влюбляешься в него либо начинаешь ненавидеть, пристраиваешься следом либо идешь в противоположном направлении, веришь ему или возражаешь.

Почему так выходит? Такие, как Иисус, – явление великое. Они не от мира сего. Они приносят в наш мир что-то запредельное. Кто боится запредельного, тут же становится его врагом – только так он может уберечь себя. Но те, у кого есть мечта, потаенное зерно, желание искать, тоска по запредельному, – те сразу оказываются во власти его обаяния, он тянет их, как магнит. Они влюбляются с первого взгляда, поскольку ждали такого человека на протяжении долгих жизней.

Мир мгновенно делится надвое: ты либо за Христа, либо против него. Третьего не дано: он никого не оставляет равнодушным. Никто не скажет: «А мне все равно» – это невозможно, ведь тот, кто окажется ровно посередине, станет самим Иисусом. Тот, кто посередине, не любит и не ненавидит – он уже выше разума. Удержаться на разделяющей черте практически невозможно: ты просто упадешь вправо или влево, окажешься на той или иной стороне. Иисус волнует – и не только отдельных людей, но и все общество, всю планету. Повсюду возникают столкновения, начинаются большие войны. С тех пор как пришел Иисус, на земле не было мира. Иисус создал религию. Он принес нечто новое, из-за чего мир разделился надвое, а в умах началось брожение. Он стал центром истории. Так и говорят: «до Рождества Христова», «после Рождества Христова» – он стал началом отсчета.

Иисус разделил историю, разделил собой само время. Он стал границей, как если бы до него время имело одни свойства, а после обрело другие. Иисус стал началом истории. Его отношение, его подход к человеческому уму совсем не похож на взгляды Будды или Лао-цзы. Конечная цель та же, завершающее цветение будет таким же, и все же у Иисуса совершенно иной подход. Он ни на кого не похож.

Что же он говорит? Он говорит, что роста добиваются в борьбе, равновесие обретают в столкновении противоположностей, войной утверждают мир. Но не нужно понимать это слишком буквально: что бы он ни говорил, это притча. В христианстве его слова восприняли буквально – и упустили самое важное. Христиане взяли в руки меч и без нужды убили миллионы людей, хотя Иисус имел в виду совсем другое. Но церковь Иисуса стала воинственной церковью и пошла в крестовый поход. Христиане бились с мусульманами, индуистами, буддистами – они сражались везде и со всеми. Но они упустили главное.

Иисус говорил о другом. Он не призывал взяться за обычное оружие. Он принес меч из другого мира. Что это за меч? Это просто символ. Нужно рассечь себя надвое, потому что в тебе слились две части: этот мир, эта земля – и небеса. В каждом есть то и другое. Одна часть тебя слеплена из грязи, другая – божественно чиста. Ты – место их соединения, а Иисус принес меч, которым каждый может разрубить себя пополам, чтобы земное приникло к земле, а божественное вознеслось к небу.

Но человек не может различить, что принадлежит земному. Кто именно хочет есть, когда чувствуешь голод? Иисус сказал: «Вот, возьми мой меч и рассеки!» Голод относится к телу, это телесная потребность. Сознание не испытывает голода, оно просто сознает его, так как у тела сознания нет.

Вы, может, слышали эту старую историю из «Панчатантры»…

Случился как-то в большом лесу пожар. А в лесу были тогда двое – слепой и безногий. Хромой не мог ходить, но был зрячим, а слепой мог бегать, но ничего не видел. И они договорились так: слепой усадит хромого на плечи, а тот будет подсказывать, куда идти. Один видел, другой мог ходить – так они вдвоем стали одним полноценным человеком, выбрались из леса и спаслись от огня.

Это не просто сказка. Именно так устроен каждый. Одна его часть ощущает голод, но не понимает, что это. Тело хочет есть и пить, тело испытывает половое влечение, тело хочет отдохнуть – это исключительно телесные нужды, но глаза есть только у сознания, все это понимает только «я». Они тоже по-своему договорились: без тела сознание не может передвигаться, вообще что-то делать, а тело без сознания не понимает, что ему нужно – еда или вода.

«Меч» Иисуса означает, что нужно постичь этот договор, провести разделение. Земное – от земли, и потому о земном надо заботиться, только без одержимости. Когда хочешь есть, еды требует тело. Твое дело – понять это и утолить голод, но без излишеств. Однако многие слишком увлекаются. Они едят, едят и едят, а в один прекрасный день им так надоедает есть, что они бросаются голодать – и голодают, голодают, голодают… То и другое – одержимость, переедать – так же глупо, как и не есть ничего. Нужно равновесие. Но как его добиться? Надо разделить себя на две части и хорошенько понять, что земное, а что – нет. Это и есть «меч» Иисуса. Он говорит: