И потом ещё одно немаловажное замечание. Допустим, Иисус считал себя жертвенным агнцем, беспорочным, приносимым в жертву во искупление грехов Израиля и всего человечества, ибо так сказал Иоанн Креститель: “Вот Агнец Божий, который берёт на Себя грех мира” (Ин. 1:29). В принципе, есть мясо жертвенных животных можно, что там оставалось после жертвы всесожжения. Но ведь Иисус умер от удушья, а удавленину есть категорически запрещено, ибо в ней осталась кровь, и прокол копьём Лонгина в подреберье не сделал Иисуса ритуально чистым жертвенным животным.
Когда на все эти темы начинаешь разговаривать с людьми, считающими себя христианами, они начинают беситься и сходить с ума, кричать, что я – жидовская морда и ничего не понимаю. Мне это странно слышать, июо Иисус был верующим иудеем, как и все Его ученики, и это было сугубо еврейское течение, новая волна, еврейский New Age. Потом туда намешали митраизм, эллинистические культы и философские понятийные сетки из Аристотеля, потом туда намешались александрийские философы, то есть евреи, думающие и говорящие по-гречески, подмешался римский практицизм и византийская амбивалентность, появился концепт Троицы, появилось монашество, культ святых, угодников и мучеников, поклонения изображениям и предметам, и вот так из иудейского ствола выросло непонятно что за гибрид чего с чем. И люди в это верят, и даже вроде как этот нарратив им строить и жить помогает.
Иудеи, особенно ортодоксального толка, тоже на стенку лезут, если начинаешь говорить с ними о Торе, и о всяких интересных местах. Но если у христина есть убежище от скользких вопросов в Святоотеческих преданиях, то у иудеев таким убежищем служит Талмуд и книги Каббалы.
Ну как художнику пройти мимо мракобесия и невежества, и не пнуть ? Суть моей художественной парадигмы в том, что, по меткому выражению Климента Гринберга, “высокая культура – одно из наиболее неестественных порождений человека”. Но только я подхожу к демонстрации, экспозиции естественного, физиологического, как акта высшей духовности. Например, есть такое выражение – “семя авраамово”. Люди понимают это метафорически, как народ, пошедший от Авраама. Но ведь за этим стоит прежде всего физиология – и я выставляю в специальной раке священный предмет – презерватив, наполненный еврейским эякулятом. Это и есть семя авраамово. Чем не святые мощи? Почему нельзя их целовать, прикладываться, просить о заступничестве, как это делают десятки миллионов верующих по всему миру, прикладываясь к фрагментам тел давно усопших людей. Или я выставляю сушеный кусочек крайней плоти – это Священный Препуций, тоже можно целовать, ведь обрезание полового члена – это символ Завета между человеком и Богом, и Иисус был обрезан, и все апостолы, и ничто не мешает приобщаться к благодати как с препуцием, которые я со всем трепетом выставляю в раке, так и припадать устами со сладким поцелуем к самим мужским достоинствам, с которых препуции были срезаны. Именно обрезанный член есть символ завета, то есть вековечного договора о дружбе, сотрудничестве и любви между Богом и человеком. Одна из моих работ – это раввин Соловейчик, большой деятель иудейского миссионерства, рядом с ним стоят Ктулху, Чужой и Хищник, все они с перебинтованными пиписьками – они прошли гиюр, моэль сделал им обрезание, и теперь они полноценные евреи и тоже в завете с Господом Богом.
В священном сосуде я выставляю израильскую грязь, смешанную со слюнями и соплями – это Святое Брение, которое лечит не только от врожденной слепоты (Ин. 9:6-7), но и от любых других болезней, включая слабоумие и геморрой. Разве это как-то противоречит практикам разнесения освященных куличей, святой воды или специальных исцеляющих кусочков ткани, которые можно прикладывать к больным местам и они снова будут здоровы?
Является ли подобное моё творчество святотатством? Отнюдь! Я следую в точности духу и букве Священных Писаний, и, более того, сложившимся практикам богослужений и приобщения Святых Даров. Обрезание, елеопомазание, причастие, крещение, соборование, возжигание свечей или каждение благовониями, это всё суть таинства, и мы не понимаем, как работает Евхаристия или исповедь под епитрахилью с последующем отпущением грехов.
Многие обожают иконы, ибо они суть образы невидимого. А что нарисовано на иконе? Весьма условные лица, которых живьём никто никогда не видел, и таковыми ли были царь Давид, Иоанн Креститель, Иисус, дева Мария, Николай Угодник, какими они изображены на иконах? Ясное дело, нет. Мария – юная девочка, лет четырнадцати, по нынешним понятиям, малолетняя роженица, подросток несовершеннолетний. По нынешним временам, любого, кто осеменил бы такую юницу, законопатили бы в тюрягу как педофила на четыре года (статья 134 УК РФ), и там бы зэки его опустили. В те времена девчонок рано выдавали замуж. Может, ей вообще тринадцать лет, она только прошла бат-мицву в двенадцатилетнем возрасте, по закону она совершеннолетняя и уже вполне фертильная в свои годы, а внешностью похожа на юную Натали Портман в фильме “Леон”, совсем ещё доченька. А апостол Павел – не здоровый такой седой благообразный дядька, а рано полысевший чернявый маленький плюгаш, с огромный шнобелем, оттопыренными ушами, небритый, грязный, склочный, сварливый, психически неуравновешанных, неистовый в гневе и в вере, на тоненьких и кривеньких ножках понесший своё внезапное озарение по всей Ойкумене, со всей своей еврейской мессианской страстностью. То есть верующие поклоняются образу в виде иконы, а образ у нас произволен, и достаточно условен. Как далеко заходит условность? Если нарисовать смайлик – кружочек, две точки, скобку как рот,, и подписать I.N.R.I., будет ли это икона Спаса Вседержителя, Христа Пантократора? Что надо дорисовать? Усы метелками и бороду лопатой? Нимб над головой? Что делает икону иконой? Неизвестно кем установленный живописный канон? Окропление святой водой? Признание этого изображения священным предметом, как оберега или амулета? До этого Господь нас не слышал, мы молились в пустоту, теперь на доске нарисовали рожицу, и Господь тут же склонил Своё ухо к нам и благосклонно внимает нашей просьбе дать денег?
Лично я тонко чувствую присутствие Божье, шехину, и никогда не переступаю грань, чтоб обидеть Духа Божьего, а широта мысли в иудаизме никак не ограничивается. Более того, известен случай, возможно, это предание, но похоже на правду, что где-то в начале 20 века в белорусском местечке выросли цены на всё, и работающим иудеям перестало хватать денег на необходимое, на содержание семей. Тогда они обратились в Раввинский суд, и тот вынес решение, что Бог не прав. И тогда, неизвестно откуда, появились подводы с дешёвым хлебом.
В своих работах я стремлюсь выразить суть предметов, суть вещей, их тайный смысл сделать явным, постигаемым. Что толку в непостигаемом? Как можно приспособить непостигаемое? Только путём проб, ошибок, то есть экспериментов с непредсказуемым результатом. Во многих своих работах, через искусство, я веду диалог вовсе не со зрителем, ибо чтобы о чём-то полноценно говорить и обмениваться соображениями, надо быть на одной волне и говорить на одном языке. Я беседую с Господом Богом. Я Его вопрошаю: я правильно Тебя понял? Ты именно это имел в виду в Своём Слове? Если я ошибаюсь, то наказывать меня не за что. Ученик не подлежит наказанию за ошибки, это неизбежно, когда учишься что-то делать, а внятных инструкций и протоколов действий на все случаи нет.
Ясное дело, что моим стилем не может быть академизм и социалистический реализм. Тем задачам, которые я ставлю перед собой, как художник, должен соответствовать особый художественный стиль. А какие задачи я ставлю? Отделение зёрен от плевел, выявление здорового ядра, сути, смысла, обоснованности, возможности понять и пользоваться даже вещами невидимыми, неосязаемыми, такими как вера, как глубокая уверенность, что Творец видит нас, слышит нас, пребывает с нами, и мы Ему небезразличны, хотя порой у меня закрадываются подозрения, что не так уж мы дороги Ему, скорее, мы Его игрушки, Он через нас что-то постигает о Самом Себе, если Ему ещё не надоело за столько лет и с Его возможностями влиять на мир и с Его вычислительными и интеллектуальными возможностями.
