– Молодец, молодец! – похвалил его папа, беря у него дичь. – Посмотрите, ребята, как он осторожно её принёс, ни одного пёрышка не помял.

Мы подбежали к папе и стали осматривать утку. Она была живая и даже совсем не ранена. Дробь только перебила ей перья в крыле, оттого она и не смогла дальше лететь.

– Папа, можно мы её домой возьмём? Пусть она у нас живёт! – попросили мы.

– Ну что ж, берите. Только несите поосторожней, чтобы она у вас не вырвалась.

Мы пошли дальше. Джек лазил по болоту, искал дичь, а папа стрелял. Но нам уже это было не так интересно. Хотелось поскорее домой, чтобы устроить получше нашу пленницу.

Когда мы вернулись домой, то сейчас же принялись устраивать для неё помещение. Мы отгородили в сарае уголок, поставили туда таз с водой и посадили утку.

Первые дни она дичилась. Всё сидела, забившись в угол, почти ничего не ела и не купалась. Но постепенно наша утка стала привыкать. Она уже не бежала и не пряталась, когда мы входили в сарай, а наоборот, даже шла к нам навстречу и охотно ела мочёный хлеб, который мы ей приносили.

Скоро утка стала совсем ручная. Она ходила по двору вместе с домашними утками, никого не боялась и не дичилась. Только одного Джека утка сразу невзлюбила, наверное за то, что он гонялся за ней по болоту. Когда Джек случайно проходил мимо неё, утка растопыривала перья, злобно шипела и всё старалась ущипнуть его за лапу или хвост.

Но Джек не обращал на неё никакого внимания. После того как она поселилась в сарае и ходила по двору вместе с домашними утками, для Джека она перестала быть дичью и потеряла для него всякий интерес.

Вообще домашней птицей Джек совсем не интересовался. Зато на охоте искал дичь с большим увлечением. Он мог по целым дням без устали в жару и в дождь рыскать по полю, отыскивая перепелов, или поздней осенью в холод часами лазить по болоту за утками и, казалось, никогда не уставал.

Джек была прекрасная охотничья собака. Он прожил у нас очень долго, до глубокой старости. Сперва с ним охотился отец, а потом и я с братом.

Когда же Джек постарел совсем и не мог уже разыскивать дичь, его сменила другая охотничья собака. К тому времени Джек уже плохо видел и слышал, а его когда-то коричневая морда стала совсем седой.

Большую часть дня он спал, лёжа на солнышке или на своей подстилке возле печки.

Оживлялся Джек только тогда, когда мы собирались на охоту, надевали сапоги, охотничьи куртки, брали ружья. Тут старый Джек приходил в волнение. Он начинал бестолково суетиться и бегать, тоже, вероятно, по старой памяти, собираясь на охоту. Но его никто не брал.

– Дома, дома, старенький, оставайся! – ласково говорил ему папа и гладил его поседевшую голову.

Джек будто понимал, что ему говорят. Он взглядывал на папу своими умными, выцветшими от старости глазами, вздыхал и уныло плёлся на свою подстилку к печке.

Мне было очень жаль старого Джека, и иногда я всё-таки ходил с ним на охоту, но уже не для своего, а для его удовольствия.

Джек давно потерял чутьё и никакой дичи найти, конечно, не мог. Но зато он делал отличные стойки на всяких птичек, а когда птичка взлетала, стремглав бросался за нею, стараясь поймать.

Он делал стойки не только на птичек, а даже на бабочек, на стрекоз, на лягушек… Вообще на всё живое, что ему попадалось на глаза. Конечно, на такую «охоту» я ружья не брал.

Мы бродили до тех пор, пока Джек не уставал, и тогда возвращались домой – правда без дичи, но зато очень довольные проведённым днём.

Жил у нас в доме огромный, толстый кот – Иваныч, ленивый и неповоротливый. Целые дни он ел или спал. Бывало, заберётся на тёплую лежанку, свернётся клубком и уснёт. А потом распарится, лапы раскинет, сам вытянется, а хвост вниз свесит. Из-за этого хвоста Иванычу часто от нашего дворового щенка, от Бобки, доставалось.

Жил Бобка в сарае. Он был очень озорной щенок. Как только дверь в дом откроют, шмыгнёт в комнаты и прямо к Иванычу. Схватит его зубами за хвост, стащит на пол и везёт как мешок. Пол гладкий, скользкий, Иваныч по нему, словно по льду, катится. Спросонья сразу и не разберёт, в чём дело. Потом опомнится, вскочит, даст Бобке лапой по морде, а сам опять спать на лежанку отправится.

Иваныч любил улечься так, чтобы ему было и тепло и помягче. То к маме на подушку уляжется, то под одеяло заберётся. А однажды вот что натворил. Замесила мама тесто в кадушке и поставила на печку, чтобы оно лучше поднялось, а сверху ещё тёплым платком прикрыла. Прошло часа два. Мама на печь полезла поглядеть, хорошо ли тесто подходит. Глядит, а в кадушке на мягком тёплом тесте, как на перине, Иваныч спит. Всё тесто примял и сам измазался. Так мы без пирогов и остались. А Иваныча мыть пришлось.

Налила мама в таз тёплой воды, посадила туда кота и начала мыть. Мама моет, а он и не сердится, мурлычет, поёт на весь дом. Вымыли его, вытерли и опять на печку спать положили.

Вообще Иваныч был очень ленивый кот, даже мышей не ловил. Иногда мышь скребётся где-нибудь рядом, а он и внимания на неё не обращает.

Как-то зовёт меня мама в кухню:

– Погляди-ка, что твой кот делает.

Гляжу – Иваныч растянулся на полу и греется на солнышке, а рядом с ним целый выводок мышат гуляет; совсем крошечные, бегают по полу, собирают хлебные крошки, а Иваныч будто пасёт их. Поглядывает да глаза от солнца жмурит.

Мама даже руками развела:

– Что же это такое делается!

А я и говорю:

– Как «что»? Разве не видишь? Иваныч мышей караулит. Наверное, мать-мышиха попросила за ребятами присмотреть, а то мало ли что без неё может случиться.

Но иногда Иваныч любил ради развлечения и поохотиться. Через двор от нашего дома был хлебный амбар, а в нём водилось много крыс. Проведал об этом Иваныч и отправился как-то после обеда на охоту. Сидим у окна, вдруг, видим, по двору бежит Иваныч, а во рту – огромная крыса. Вскочил он в окно, прямо к маме в комнату. Сел посреди пола, выпустил крысу, а сам на маму смотрит: «Вот, мол, каков я охотник!»

Мама закричала, вскочила на стул, крыса под шкаф шмыгнула, а Иваныч посидел-посидел и спать на печку отправился.

С тех пор от Иваныча житья не стало. Утром встанет, вымоет лапой мордочку, позавтракает и отправится в амбар на охоту. Минуты не пройдёт, а он уж домой бежит и крысу тащит. Принесёт в комнату и выпустит. Полон дом крыс развёл. Потом уж мы так приладились – как он на охоту, сейчас все двери и окна на запор. Иваныч поносит, поносит крысу по двору и пустит, а она назад в амбар убежит. Или, бывало, задушит крысу и начнёт с нею играть: подбрасывает, лапами ловит, а то положит её перед собой и любуется.

Вот однажды играл так, вдруг, откуда ни возьмись, две вороны. Сели неподалёку и начали вокруг Иваныча скакать, приплясывать. Хочется им крысу у него отнять – и страшновато. Скакали-скакали… потом одна как схватит сзади Иваныча клювом за хвост! Тот кубарем перевернулся да за вороной, а вторая подхватила крысу – и до свиданья! Так Иваныч ни с чем и остался.

Впрочем, Иваныч хотя крыс и ловил, но никогда их не ел. Зато он любил полакомиться свежей рыбой. Как приду я летом с рыбалки, только поставлю ведёрко на лавку, а он уже тут как тут. Сядет рядом, запустит лапу в ведёрко, прямо в воду, и шарит там. Зацепит лапой рыбу, выкинет на лавку и съест. Иваныч даже повадился из аквариума рыбок таскать.

Как-то раз поставил я аквариум на пол, чтобы воду сменить. А сам ушёл в кухню за водой. Прихожу обратно, гляжу и глазам не верю. У аквариума Иваныч – на задние лапы привстал, а переднюю в воду запустил и рыбу, как из ведёрка, вылавливает. Трёх рыбок я потом недосчитался.

С этого дня с Иванычем просто беда – так от аквариума и не отходит. Пришлось сверху стеклом закрывать. А как забудешь, сейчас двух-трёх рыбок вытащит. Уж мы и не знали, как его отучить от этого.

Но только, на наше счастье, Иваныч и сам очень скоро отучился. А случилось это вот как.