О туалете говорить практически нечего. Его помещение я называл уборной. В туалете белый фаянсовый унитаз был соединен зеленой вертикальной примерно пятисантиметровой толщины трубой с расположенным почти под самым потолком таким же зелены, очевидно, чугунным, наполняемой самотеком водой из подключенной к нему водопроводной трубы, бачком с зеленой чугунной крышкой; к рычажку слива воды ,расположенному сбоку ближе к крышке бачка, была прикреплена металлическая, около метра длиной, собранная из, по-моему, треугольной или вытянутой трапециевидной формы звеньев цепочка, свисавшая вниз и завершавшаяся белой фаянсовой в виде неширокого десяти-двенадцати сантиметрового округлого усеченного конуса рукояткой.
Кухня была, по-моему, квадратная и использовалась не только по назначению по крайней мере, после рождения моего брата Сергея. Почему? Потому, что по левой стене кухни сразу, как входишь, стояла большая, сохранившаяся и по ныне, металлическая кровать с пружинной панцирной сеткой, казавшаяся мне, маленькому, тогда очень высокой. Эта была кровать бабушки. Боком к окну между кроватью и плитой стоял квадратный стол, кроме приготовления пищи, его бабушка использовала для шитья: ставила на него сохранившуюся до сих пор ручную швейную машинку «Зингер». Бабушка была настоящая рукодельница. Мне нравилось смотреть, как она шьет: вращает ручкой колесо швейной машинки, игла ходит вверх-вниз, ритмично постукивая, ткань выползает все больше и больше из-под иглы, бабушка придерживает и направляет ее рукой, катушка вращается, натягивающейся ниткой.
Бабушка всегда давала мне, предварительно отключив сцепление колеса с машинкой, повращать колесо, а со временем научила меня и нитку в иголку вдевать, и шить на машинке. Помню, из-за того, что ее глаза стали слабеть даже в очках, она придумала и стала подкладывать под иголку чистый белый лист бумаги, так ей было легче вдевать нитку в ушко иголки. А, бывало, говорила мне: «Вдень мне нитку, у тебя глазки молоденькие…» и я никогда не отказывался. Умела она и заменить при необходимости иголку, в сложных случаях ремонтом швейной машинки занимался папа.
За этим столом меня, когда мои родители были на работе, кормила бабушка. Запомнилось: на столе передо мной стоит тарелка с манной кашей, на поверхности каши в центре лежит и медленно тает плоский кусочек сливочного масла, кусочек расплывается, вокруг него образуется желто-золотистая по краям слегка пузырящаяся масляная пленка, бабушка перемешивает ее и дает мне ложку. А я есть кашу не хочу, тогда она берет ложку, черпает ею кашу и подносит полную каши ложку к моему рту. Я мотаю головой, отказываясь, а она настаивает, я снова отказываюсь, тогда она говорит: «Ну, давай, за маму …» и я съедаю кашу с ложки. Бабушка вновь черпает ложкой кашу и подносит ее мне ко рту: «За папу …», я опять ем. И так продолжается, и продолжается, при этом бабушка называет всех родных, которых я знаю. Кстати, помню, точно такая ситуация была и с моим братом Сергеем.
Помню, что кашу обычно бабушка называла «кашкой-малашкой», говорила мне, что варит «кашу-малашу».
Одна из запомнившихся мне игр тоже была связана с кашей. Бабушка или мама водили указательным пальцем круги по моей ладошке и при этом приговаривали: «Сорока-воровка кашу варила/ Деток кормила», после чего поочередно прикасались своим пальцем к нижним фалангам моих пальцев, начиная с указательного, говоря: «Этому дала, этому дала», а, произнеся: «А этому не дала» отдергивала свой палец. Я должен был успеть схватить ее палец своим пальцами. Если мне это удавалось, мы вместе весело смеялись.
Очень я любил, когда бабушка лепила пироги. Рассыпит по поверхности этого стола пшеничную муку, вывалит из большой коричневого цвета с белыми, нет, не пятнами, а как бы небольшими мазками, кастрюли уже подошедшее тесто, оно «дышит», пузырится, она его немного еще посбивает руками, затем скалкой раскатает, нарежет ножом на примерно одинаковые кусочки, и начнет большой ложкой выкладывать на них заранее приготовленную просоленную и просахарную начинку. Чаще всего начинка состояла из смеси тушеной пропитанной маслом капусты и измельченных ножом, сваренных «в крутую» куриных яиц, но мне особенно нравилась другая: вареный рис и измельченные яйца. А как ловко она «защипывала» сведенные друг к другу края кусочков теста! В этом ей не уступала и моя мама. А, вот, у меня всегда что-то не получалось так, как у них: хотя бы чуть-чуть, а края расходились, так было и тогда, и позже, и сейчас. Слепит бабушка пирог и сразу его на промазанный нерафинированным подсолнечным маслом противень, и так ловко, что пирог оставался без каких-либо изменений. Потом поместит противень в духовку предварительно разогретой плиты и пока пироги выпекаются заполняет второй противень. Так два протвеня и чередовались. Бывало, я сижу на кухне, чаще всего на кровати, куда меня отправляла бабушка, чтобы я не суетился под ее руками, а по кухне распространяется теплый вкусный запах пирогов. Бабушка приоткроет духовку, длинным, как я понимаю, гусиным пером проткнет пироги, только убедившись, что тесто не прилипает, вынет из духовки проверь и выложит пироги на большое плоское эллипсоидной формы блюдо. Они лежат большие пышные, покрытые светло-коричневый корочкой, а бабушка сможет их маслом и накроет чистым полотенцем: пусть «доходят».
Рано или поздно я не выдерживал и просил бабушку дать мне что-нибудь слепить из теста. Она отрезала мне кусок теста, посыпала мне ладони мукой, чтобы тесто не прилипало, и я начинал что-то «создавать» … То, что у меня получалось, бабушка обязательно размещала на протвене и выпекала.
Если теста оставалось много из-за нехватки начинки, бабушка лепила из него своего рода «завитушки»: скручивала полоски теста в длинные трубочки и завивала их по кругу, каждую отдельно, получались как бы булочки. Бабушка обильно посыпала их сахарным песком и запекала. Конечно, «завитушки» были суховаты, но каким никаким «деликатесом» были. Правда я все же предпочитал пироги с рисом.
Большим удовольствием было участвовать в приготовлении даже не знаю, как точно назвать, в общем, чего-то среднего между маленькой лепешкой и печеньем. Лепешкой потому, что она была толщиной не менее одного сантиметра, а печеньем потому, что оно было сладким и круглым. У нас было, да и сейчас где-то лежит, специальное приспособление из нержавеющей стали: некоторое подобие очень маленькой, диаметром сантиметров семь, миски, с квадратным отверстием во дне, с двух противоположных сторон были приподнятые над дном полоски, в которые, как в пазы, вставлялась металлическая полоска, на которой были вырезаны отверстия: силуэт елки и др. Бабушка скатывала из сладкого теста шарик, это шарик накрывался вышеназванным приспособлением и плотно прижимался им, после чего приспособление поднималось и откладывалось, а на поверхности уже не шарика, а то ли лепешки, то ли печенья оставался выпуклый силуэт елки и т. п. Такие лепешки-печенья выкладывались бабушкой на промазанный бабушкой противень, который она помещала в духовку.
Вообще выпекать лепешки-печенья мы прекратили уже в «сером» доме, после я часто предлагал маме повторить их, но все как-то у нас «руки не доходили» …
Не могу не сказать, что бабушка и мама кулинарным искусством владели в совершенстве. Их холодцы и заливная рыба– это было что-то! Особенно нравились мне приготовленные ими холодцы из свиных ножек. Вываренные со срезанными с них мясом, суставы и косточки бабушка и мама всегда отдавали мне, и я с удовольствием не только слизывал с них уже чуть загустевший жирный мясной бульон, но и, выбив из полых костей так называемые плотные и жирные «мозги», съедал их.
