Это явление было сильно не похоже на то, что я видел раньше, и, спросив у отца о причине сего действа, он ответил, – «Ребёнок родился у них, как и ты, шесть лет назад», – в полголоса сказал он, затем добавив, – «Добро пожаловать в этот мир…». С каждым днём моя потребность лицезреть и узнавать новое только росла, а отец со всей охотой старался удовлетворять её.
Однако продлилось это не долго. Родители день ото дня перетаскивали канат воспитания каждый к себе, думая, что его методы этого самого воспитания окажутся наиболее верными, пока в один злополучный день они решили развестись. Сопровождалось это всё криками и оскорблениями в адрес друг друга, битьём посуды и перевёрнутой мебелью. Мать называла его богохульником и недостойным воспитывать меня. В последующем эти слова вылетали из её уст как текст молитвы.
Отец как то упоминал, что они поклялись с мамой в любви друг другу и ничто не заставит их нарушить эту клятву. Видимо, он позабыл о факторе эгоизма присущий каждому человеку.
В любом случае, отца я больше не видел, а религиозные порывы матери только усилились. Всё сильнее в её голове формировался цельный образ идеального сына, который будет правильный во всём. Правильный в учёбе. Правильный на работе. Правильный в досуге и развлечениях. Правильный в семье. Правильный во всех аспектах жизни и существования в целом. Ну и конечно же, правильным в служении церкви. Она явно не желала видеть во мне моего отца. В её глазах, наполненных холодной яростью, я видел этот идеальный образ священнослужителя, несущего молву благодатную всем заплутавшим душам, точно глашатай самого Господа. Таким она меня видела. Таким, кто через 30 лет тепло обнимет её и прошепчет: «Мама, спасибо тебе, что направила меня на путь истинный, ты прожила эту жизнь не зря», а до тех пор она била меня розгами и скалкой для теста за малейший проступок.
Не совершил молитву перед трапезой?
*Бах! Получай, выродок!*
Резкая боль, сопряжённая с гулом в ушах, после хлёсткого удара ладонью наотмашь по голове.
Пришёл домой со школы на десять минут позже, так ещё и с плохой оценкой?
*Бах! Бах! Бах! Получай, жертва бренного бытия!*
Раскаты жуткой боли, смешанные с горечью непонимания, раздаются из коленных чашек по телу, после ударов матери кухонной скалкой. Снова и снова. В конце таких наказаний она всегда подводила итог, заученный ею, наверное, ещё до моего рождения: «Я породила тебя на этот свет. Ты творение Господа, ниспосланного мне, и должен быть за это благодарен Ему в молитвах, а мне в хорошей учёбе.»
Чем старше я становился, тем реже мать применяла физические наказания. Связано это было не с её опасениями о достаточном уровне моей осознанности и агрессивной ответной реакцией, а скорее в попытке смены подхода – с физического на морально-психологический. В ход шли приёмы, базирующиеся на эмоциях и направленные на вызов сочувствия и сострадания к тяжкому материнскому бремени. Получалось плохо.
В подростковом возрасте со мной впервые за несколько лет связался отец. Случилось это, когда я пришёл домой после школьных занятий и услышал телефонный звонок. Подняв трубку, когда то белого, а ныне изрядно потускневшего и потрескавшегося стационарного телефона, я проговорил:
–Алло, кто это?
–Что не узнал? Отец это, отец. Как поживаешь, сын? У тебя всё хорошо? Прости, что не связался с тобой раньше, не было возможности.
В ходе этого пятиминутного разговора мы говорили на разные бытовые темы, будто так и должно быть. В конце я спросил, вернётся ли он, на что он недолго думая промолвил «Нет». В глубине души я знал, что он так ответит, но не хотел признавать. А когда я спросил у него о том, что мне делать после окончания школы, он ответил, чтобы я поступил в университет: «Всем нужно высшее образование, и тебе оно нужно, так что поступи и учись. Главное мать свою не слушай, она священника сраного хочет из тебя сделать».
Положив трубку, я почувствовал, как во мне бушует вьюга злости и непонимания, вперемешку с тоской. В ту же секунду мне захотелось что-то разбить и уничтожить. Выйдя за порог дома, в подъезд, дабы подышать свежим воздухом, я заметил бродячего кота чёрного оттенка на лестнице ниже. Подойдя поближе, я отвёл правую ногу назад для замаха, и подобно футболисту пинающему мяч, ударил кошака в область шеи. Его голова после такого резко отскочила в направлении удара, и он мгновенно ринулся с места прочь. Мне стало спокойнее.
К 18 годам я начал осознавать всю бушующую во мне неприязнь к религии, несмотря на все усилия матери. Смотря на неё, я всё больше убеждался в том, что никогда не стану священником, да и совершать бесконечные молитвы и покаяния у меня не было ни малейшего желания. С отцом за это время я разговаривал по телефону пару раз. Он сказал, что оплатит моё обучение в университете. Матери говорить не стал, разумеется, ведь она всё ещё держала в голове образ идеального сына. Я же в свою очередь, надеялся обрести цель и смысл двигаться дальше, смоделировать понимание моего нахождения в окружающей меня действительности. И я надеялся, что в дальнейшем процессе обучения или после него, обрету этот смысл. Посмотреть в глаза отцу. Прочувствовать каждым миллиметром кожи дрожь счастья.
Тщетность сладостных надежд, окутавших мой разум.
Прозвенел последний звонок. Школа позади, а значит, пора начать выбирать университет. Это должно было быть учреждение, в котором обучают интересующей меня профессии. Я понятия не имел, что меня интересует, ведь в школе с нами об этом не говорили, как в принципе и дома. Выбирал не долго, этим университетом оказался Безымянный Государственный Финансовый Университет имени Кого-то.
Как и обещал отец, он выплатил университету нужную сумму денег для моего обучения, вознамерившись ежегодно совершать оплату до тех пор, пока я не получу высшее образование. Всё как он того хотел, но без личных встреч и поздравлений. С горем пополам сдав экзамены, и выслушав поздравительную речь от главы университета, я вернулся домой, чтобы собрать вещи для последующего заселения в общежитие.
С самого порога мать накинулась на меня как дикий зверь на жертву, разрываясь от гнева, скорби и слёз. Разочарование. Её глаза… В то мгновение я наблюдал в них невиданное: её столь складное и явственное представление о моём будущем вмиг рухнуло, подобно древней живописной статуи, сотворённой пять веков тому назад. В какой-то момент она просто замолчала и отвернулась. Взяв сумки с вещами в руки, я развернулся и вышел из дома, заодно прихватив с собой фотографию отца из шкатулки памятных ценностей.
Одна фотография, связывающая меня с этим пристанищем серой скорби и вечного покаяния за сам факт греховного существования.
Оказавшись во дворе и пройдя пару метров до изрядно потрескавшейся жёлтой скамейки, я увидел того чёрного кота, умиротворённо сидящего на ней. Глаза его, казалось, сверкали даже при свете дня. Но побеспокоило меня не это, а странное чувство, вызвавшее лёгкий холодок по всему телу от кошачьего взгляда. Взгляда, буквально значащего «Ты жестоко со мной обошёлся, но жизнь с тобой обойдётся ещё хуже».
По крайней мере, именно так я представлял себе ход его мыслей, хотя возможно, он думал о рыбе и свежей валериане. Попрощавшись с соседом, имени которого я не знаю, зашагал прямо к дворовой арке, выводящей на другую сторону улицы, словно через неизведанный портал между мирами.
Избавившись от нравоучений и манифестов матери о праведности, я надеялся выветрить строки священного писания из закромов памяти чем-то иным. Впереди меня ждал четырёхлетний гранит науки.
Зайдя в общежитие, в нос ударил резкий коктейль запахов, состоящий из засорившегося дерьмом туалета, сигаретного табака, пролитого спирта, свежей краски и дешёвого одеколона. Перед взором предстал длинный коридор: двери комнат с обеих сторон цвета гнилого дерева, стены и потолок покрылись чёрной паутиной трещин и облупившейся за годы краской, а пол был липким как мёд. «Да…это действительно общежитие»,– произнёс я, зашагав к своей комнате.
