VIII.
Прошел еще год. Иван Петрович как-то сразу постарел, окончательно обрюзг и вообще опустился. На службу он ходил только по обязанности, дотягивая пенсию,-- ему оставалось дослуживать всего несколько месяцев. Домом управлял все тот же Сергей Иваныч; в гостиной все так же попка Карл Иваныч неистово выкрикивал: "Как? что? почему?". Обезьяна Форсунка прихварывала и, как больной человек, жалась к хозяину: у ней развивалась чахотка. Раз она сильно напугала Ивана Петровича, заявившись к нему в кабинет в белой простыне,-- больное животное куталось во что-нибудь теплое, и целым часам лежало на диване и постоянно, следило своими пристальными больными глазами за хозяином. -- Что, плохо, Форсунка?-- разговаривал с ней Иван Петрович. Обезьяна закрывала глаза и тяжело вздыхала. Ее очень мучила лихорадка, а по ночам являлся бред. О лихих драках с Колдунчиком не было и помину, потому что и верный старый пес платил дань своему собачьему времени. Он имел какой-то застывший вид и жалко переваливался на коротких ножках. Спина у Колдунчика не гнулась, шерсть облезла, зубы пожелтели,-- вообще он представлял своей особой яркую картину старческаго маразма. -- Что, плохо, старина?-- спрашивал Иван Петрович, лаская собаку.-- Видно, пришла нам с тобой пора умирать... Скверно, Колдунчик!.. Сергей Иваныч бродил по всему дому и ворчал что-то такое себе под нос, что знал только он один. Старик тоже быстро дряхлел и боролся с разными старческими недугами, особенно под ненастье, когда ныли ноги, отнималась поясница и развинчивались все суставы. По вечерам Сергей Иваныч придет к барину в кабинет, станет у двери и стоит. -- Чего тебе, Сергей Иваныч? -- Да так, Иван Петрович... Молчание. Иван Петрович старается сделать вид, что читает первую попавшуюся на глаза книгу, но Сергея Иваныча этим не обманешь: он свое выстоит. Иван Петрович чувствует на себе его взгляд, точно его камнем придавили. -- Ну, что скажешь, Сергей Иваныч? -- А все то же, Иван Петрович... Правду нужно говорить. Конечно, теперь вы на уклоне своих дней и собственное свое понятие можете иметь... Вот сидите вы, напримерно, одни-одинешеньки, и тошнехонько глядеть на вас. -- И не смотри... -- Дружки-то, которые ваши, приятели, во-время о себе позаботились: один человек и будет один: ни впереди у него ни позади ровно ничего. Глаза закрыть некому... Какой это порядок!.. Дом пустой стоит... Прежде хоть актеришки, которые заблудящие, околачивались, а нынче и того не стало. -- Надоели они мне, Сергей Иваныч. -- А мне-то и того больше, Иван Петрович. Сколько одного вина вытрескали, не тем будь помянуты, не касаемо остального прочаго... Как наша барышня тогда ушла, так все тем и кончилось. Главная причина, Иван Петрович, что без барышни нам никак невозможно!.. -- Опять за старое! Что же я, по-твоему, жениться должен? Ну, подумай, с чем это сообразно: молодая за меня не пойдет, а старуху мне и самому не нужно. -- Это вы правильно, Иван Петрович, только я не согласен, а все тут. Подобные разговоры неизменно кончались тем, что Иван Петрович начинал ругаться,-- он ругается, а Сергей Иваныч в такт покачивает головой; дескать, отлично, барин, еще не будет ли прибавки от вашей милости?.. Когда барину надоедало ругаться, Сергей Иваныч выговаривал наконец то, с чего, собственно, следовало начать: -- А я к барышне, Иван Петрович, сезжу. Тоже и проведать их надобно. -- Я тебя не удерживаю... Да ты у меня смотри, не болтай там. Иван Петрович находился в полном подчинении у Сергея Иваныча, как это случается со старыми холостяками. Он часто задавал себе вопрос, почему он не прогонит вот этого самаго Сергея Иваныча, который жилы из него тянет, и каждый раз ему делалось страшно при одной мысли об этом. А что, в самом деле, если в одно прекрасное утро Сергей Иваныч возьмет да уйдет от него? Нет, это невозможно... Тогда осталось бы одно: закрыть глаза и умереть. Да, и ничего больше. Заручившись этим позволением, Сергей Иваныч какой-то молодой походкой выходил задним крыльцом во двор и молодцовато приказывал кучеру Андрею: -- Подавай!.. Лошадь была заказана еще до разговора с барином, и Андрей не спрашивал, куда ехать. Он отлично знал дорогу, по которой Сергей Иваныч любил ездить. -- Ну, Андрюшка, поворачивайся,-- ласково говорил старик, запрятывая в ноги какой-то таинственный узел.-- Живой рукой обернем: стриженая девка косы не успеет заплести... Всю дорогу Сергей Иваныч болтал без умолку и все торопил. Вечером-то, пожалуй, и опасно ездить за город, да только Сергею Иванычу совсем не до страха. А как завидит он крышу знакомой дачи или вечером в лесу замигает знакомый огонек -- на сердце еще веселее. Андрей изучил всю повадку стараго дворецкаго и подкатывал его к даче "по-губернаторски", осаживая лошадь на всем ходу. Сергей Иваныч исчезал в калитке, а потом через кухню пробирался в комнаты, т.-е. в столовую. Из гостиной его всегда окликал знакомый, такой ласковый голос; -- Кто там? -- Это я, Елена Васильевна... Дядюшка Иван Петрович приказали кланяться. Как живете-можете, Елена Васильевна? -- Помаленьку, Сергей Иваныч. -- Благодарение Господу... А здоровьице ваше как? -- Ничего, хорошо. -- Слава Богу, слава Богу... Буянка уже целый год жила на даче и никуда не выезжала. Она отдыхала здесь душой и телом и "была рада месту", как говорил про нее Сергей Иваныч. Из посторонних у ней бывал один Петлин, иногда Чайкин, да изредка сам Иван Петрович, выезжавший вообще редко. С дядей Буянка, впрочем, не ладила, так что каждый его визит заканчивался новой размоликой. Он требовал, чтобы Буянка переезжала в город к нему в дом, а она этого не хотела. "Что же ее шевелить, барышню,-- разсуждал про себя Сергей Иваныч: -- была ошибочка, ну и достаточно... А выедет в город, долго ли опять до греха, потому женское дело слабое". Сергей Иваныч на даче был желанным гостем, и Буянка любила угощать его чаем. Сидят вдвоем и толкуют о разных разностях. Сергей Иваныч попросит дозволения папироску выкурить, а Буянка что-нибудь работает. Она почти постоянно за работой -- то шьет, то вяжет, то вышивает. Известно, свою женскую линию ведет. А сама такая спокойная, и ничего похожаго на то, что раньше бывало, когда на голове ходила. Укротилась, одним словом... Даже лицом совсем другая сделалась: полная да белая, как следует быть барышне. Напившись чаю и выкурив папироску, Сергей Иваныч делал небольшую паузу и каким-то не своим голосом произносил роковую фразу: -- А я к вам с дельцем с маленьким, Елена Васильевна... Каждый раз Буянка вздрагивала, точно Сергей Иваныч выстрелить по ней. -- Насчет Николая Михайловича,-- продолжал Сергей Иваныч.-- Уж будьте вполне покойны, Елена Васильевна. Как зеницу ока сохраню.. Начинались переговоры. Буянка спорила, хмурила брови и наконец соглашалась, если сам Николай Михайлович пожелает. Они шли вместе в детскую, где прежде был кабинет Ивана Петровича, и Сергей Иваныч улыбался тихой и светлой улыбкой. Маленький Коля уже давно ходил и называл Сергея Иваныча дядей. Только увидит старика и весело засмеется. -- Коля, хочешь с дядей ехать в город?-- спрашивает Буянка. -- Хоху,-- по-своему отвечает ребенок, и этим дело устраивается окончательно. Недовольной остается всегда старушка-няня, которая всего боится и не любит отпускать ребенка "неизвестно куда". Начинаются сборы, Сергей Иваныч ликует и все улыбается. Коля выражает нетерпение, пока его закутывают, и тянется ручонками к Сергею Иванычу. -- А я захватил с собой про запас,-- конфузливо обясняет Сергей Иваныч, развертывая привезенный с собой узел, в котором оказывается и теплое одеяло, и плед, и даже какая-то шапка.-- На всякий случай... -- Смотри, осторожнее,-- говорит Буянка, провожая гостей на крыльцо. Андрей подает лошадь осторожно, как ездит с барином, и городской экипаж уносит с собой все счастье Буянки. Она долго стоит на крыльце, вглядывается в неопределенную даль и тихо возвращается в свою комнату. Всю дорогу веселится Сергей Иваныч,-- надо утешить младенца. Он ему и сказки разсказывает, и песни поет, и по-индюшечьи бормочет. Коля смеется где-то под шалью, двигает ножонками и все старается выпростать руки. -- Милый ты мой человек, никак невозможно, чтобы руки на свежий воздух,-- уговаривает старик.-- Ручки-то и будут красныя, как гусиныя лапы. Так-то, ангельчик мой... Иван Петрович с нетерпением ждет появления внучка. Он ходит от окна к окну и прислушивается к каждому звуку, вот-вот задребезжит экипаж... Наконец экипаж подехал, в передней звонок, и Иван Петрович бегом бежит навстречу дорогому маленькому гостю, а за ним ковыляет Колдунчик и заливается сиплым старческим лаем. Карл Иваныч, заслышав суматоху, орет в темноте: "Что? как? почему?". Одна Форсунка остается на своем месте и печально ждет, когда гость сам придет к ней в комнату. -- Горошком подкатились,-- обясняет радостно Сергей Иваныч.-- Елена Васильевна здоровы и кланяются. Виновник всего этого торжества постепенно освобождается от закутывающих его шалей и попадает прямо на руки к дедушке. Дом точно оживает, и на радостях Сергей Иваныч зажигает огонь даже в гостиной, которая остается обыкновенно темной. А как весело в столовой, где уже кипит самовар и варенье ждет маленькаго лакомку. -- Вы его не очень-то мните, Иван Петрович,-- предупреждает Сергей Иваныч, ревниво следя за каждым движением своего барина.-- Елена Васильевна как наказывали... -- Что ты меня учишь, старый дуралей?-- добродушно огрызается Иван Петрович.-- С твое-то могу понимать... Иван Петрович ревнует внучка к Сергею Иванычу и потихоньку старается выучиться разным штукам, которыя занимают ребенка: он тоже кричит по-индюшечьи, показывает, как идет дым у богатаго мужика и у беднаго, и вообще пускается на все штуки. Коля оказывается страшным эгоистом и думает только о самом себе да еще о больной Форсунке, которую очень любит. Старики целый вечер возятся с ребенком, а укладывает его спать один Сергей Иваныч. Иван Петрович сознаёт в этом случае его полное превосходство. "Устал, брат,-- думает Иван Петрович про гостя, шагая по гостиной и прислушиваясь, что делается в спальне,-- как девять часов, так и голова с плеч долой". Когда Коля засыпал, Сергей Иваныч выходил на цыпочках в гостиную и торжественно поднимал палец вверх: "Тсс! Николай Михайлыч изволят почивать...". Старики поочередно караулили спавшаго гостя всю ночь и каждый раз удивлялись, как он хорошо и крепко спит.
