Покинув крошечную молельню, я ворвался в рабочий кабинет, где стояло бюро с запертыми ящиками.

– Да, да, оно где-то здесь, – продолжал бушевать я, схватив попавшуюся под руку деревянную шкатулку, которая, естественно, оказалась запертой.

Мощным ударом я свернул крышку, но внутри были лишь чернила и печати.

– Ну разумеется, вы не держите послание на виду. Оно спрятано. Но нет, прятать опасно. Вы дьявольски хитры и, скорее всего, выучили его наизусть, а затем уничтожили. Значит, все находится вот тут. – Я обхватил руками ее голову. – Если я вскрою и эту шкатулочку, выпадет ли из нее письмо? – Я сурово сжал ее виски.

– Вы ведете себя как безумец, – решительно и твердо ответила Екатерина.

О да, она обладала испанской храбростью.

– Как сумасшедший, а не как король, – резко прибавила она.

– Признайтесь, что он велел вам сделать, – прошипел я (это весьма отдаленно напоминало шепот) над ее ухом и пригрозил, разворачивая королеву лицом к себе: – Я все узнаю. Может, вам велели выманить у меня очередную сумму денег для сумасбродных задумок вашего отца? Или он решил ослабить Англию, отправив меня воевать в одиночку, дабы освободить наш трон для иных претендентов? И превратить нас в легкую добычу для авантюристов?.. Разве не понравилась бы ему такая идея?

– У меня нет никаких указаний, и я всегда хранила верность только вам. Если Фердинанд предал вас, то предал также и меня. Поэтому я отрекаюсь от него. – Ее преисполненный печали голос звучал весьма убедительно. – Мне горько сознавать, что мой отец мало любит меня, раз сумел так поступить с моим супругом.

Отец! Она переживает за него, а не за мужа.

– Ладно, у вас больше нет отца! Вы поняли меня? Клянитесь на кресте, – я метнулся в молельню и сорвал крест с шеи перепуганного исповедника, – что вы отрекаетесь от него. Без всяких оговорок и условий. Иначе я разведусь с вами!

Екатерина недоверчиво взглянула на меня.

– Да, я добьюсь развода! Либо вы – моя жена и преданы мне, либо – его дочь. Действия вашего родителя ставят под угрозу вашу честь. Вы не можете играть две эти роли. Клянитесь.

Она стиснула крест.

– Я клянусь в том, что всегда была и буду впредь преданной и верной женой моему суверенному господину и королю.

– Этого недостаточно! Отрекитесь от него!

Королева сдавила крест с такой силой, что костяшки ее пальцев стали мраморно-бледными.

– Я… отрекаюсь… от моего родного отца Фердинанда. – От каждого слова она сжималась, как от удара.

– Вот так. Отлично. И если вы дали ложную клятву, – я забрал крест из ее вялых вспотевших ладоней, – то обрекли себя на проклятие.

– Вам известно… что развод недопустим, – еле слышно пролепетала она.

– О нет, еще как допустим.

– Безусловно, бывают исключительные случаи… Но разводы запрещены нашим Господом.

– Конечно, в идеальном смысле. Вы вспомнили Матфея: «Итак будьте совершенны…»[38] Родите мне сына, и тогда не будет развода.

Тут мне пришла в голову иная мысль.

– Полагаю, вам лучше вычеркнуть из памяти вашу жизнь в Испании. Не бывать в роду Тюдоров ни Филиппам, ни Карлам. Я сам подберу славное английское имя.

Не обращая внимания на струившиеся по ее щекам слезы, я направился к выходу из кабинета. Я видел перед собой не испуганную женщину, а лишь тайное орудие порочного Фердинанда, змею, вскормленную на моей груди, коронованную мной и обосновавшуюся в моем родном доме.

Остаток дня я пребывал в раздражении. Закончилась вечерня, во время которой я обычно присоединялся к Екатерине в ее молитвах. Я знал, что она будет ждать меня, но не мог заставить себя пойти к ней. Записку королева не прислала, хотя я ждал этого. Разумно. Один вид ее почерка разозлил бы меня еще больше, поскольку я тут же вообразил бы Екатерину за составлением изменнических посланий.

Я уже готовился ко сну, и вдруг меня будто ударили. Боже, как же глупо я себя вел! Нет, выдвинутые мной обвинения были вполне обоснованными, поскольку Екатерина всегда фанатично поддерживала Фердинанда – более того, одно время она являлась его полномочным послом при моем дворе. Но я напрасно дал волю ярости, обнажил свои истинные чувства. Разум мой в одночасье помутился. Я орал как бешеный, набросился, будто дикарь, на священника… Мальчишка я или мужчина? Меня захлестнул стыд.

Я взошел по ступеням на свою роскошную кровать. От Екатерины по-прежнему не было письма с просьбами вернуться и простить ее. Что ж, это ошибка с ее стороны. Но я размышлял о жене уже спокойно; мой гнев остыл.

Вольготно раскинувшись на перине, я блаженствовал. Бурный выплеск страстей истощил меня.

Развод. Откуда я выкопал такое слово? Екатерина права: христианам не положено разводиться. Христос очень четко высказался, когда его спросили об этом. Кто? Наверняка фарисеи. По-моему, они вечно заботились о благочестии. Но потом появились оговорки, исключения, допускающие расторжение брака, о чем упоминал святой Павел. Я решил выяснить это у Уолси, когда встречусь с ним завтра утром. Все-таки он был священником, даже если не углублялся в теологию.

После мессы я отправился прямиком в дворцовые апартаменты Уолси. Архиепископ уже трудился за письменным столом. Странно, отметил я про себя, почему-то сей отец церкви не удостоил службу своим посещением.

– Прочтите.

Я бросил оскорбительный испанский свиток на заваленный бумагами стол. Письмо подкатилось по стопке толстенных гроссбухов прямо в руки Уолси. Он ловко развернул пергамент своими пухлыми пальцами и пробежал его глазами быстрее, чем я описал это.

– Какая гнусность! – прошептал он. – Ему грозит нижний круг ада, где он попадет в компанию столь же презренных предателей: Иуды, Брута и Кассия. Он угодит в объятия Сатаны.

– Ладно, ладно, – умерил я обвинительный пыл Уолси.

Загробное местопребывание Фердинанда заботило меня не так сильно, как желание узнать, с кем он обнимается сейчас: казалось, тесть решил помириться со всем миром.

– Я буду отмщен. И кара настигнет его при жизни. Как вы думаете, сможем мы превзойти его?

– Неужели вы хотите воевать с ним? Да еще и с Францией?

– Я сказал «превзойти», а не «завоевать», – возразил я.

У меня сложился план, на редкость фантасмагорический и бредовый.

– Фердинанд двуличен, но я заткну его за пояс, – заявил я.

– Невозможно.

– При желании я могу достичь превосходства в любой области. Даже в лживости, – бросил я, решив озвучить мои недавние размышления. – Слушайте, Фердинанд заключил с Францией тайный пакт. А я устрою публичную церемонию братания с французами!

– С вашими извечными врагами, которых вы ненавидели буквально до вчерашнего дня?

– Люди верят fait accompli[39], считают действительным союз, скрепленный печатью. Скажите-ка… при каких условиях разрешен развод?

– Какой развод?

– Обычный развод между супругами.

– Обычных разводов не бывает. Существуют лишь исключительные причины, по которым можно разорвать связующую сущность брака.

– А если брак заключен с предательницей?

– Я полагаю… что единственное предательство по отношению к супругу – прелюбодеяние. Кроме, разумеется, того случая, когда он является действующим монархом; тогда могут быть учтены и иные формы супружеской измены. Но поскольку при этом виновница будет казнена за предательство, то он окажется вдовцом, а не разведенным. Смерть – заслуженная казнь – венчает конец королевского брака так же безусловно, как естественная кончина.

– Коротко говоря, быстрее казнить за измену и за полдня стать вдовцом, чем обращаться с прошением об аннулировании брака в Рим и полгода дожидаться его решения… – рассудил я, конечно, чисто теоретически.

Уолси поднялся из-за стола и подошел ко мне. Благодаря многочисленным официальным приемам и пирам он заметно округлился.