Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Генрих VIII:

Мы толковали о мире, но готовились к войне. Это, как я вскоре усвоил, было обычным явлением. Только священная пора рождественских праздников могла прервать осуществление корыстных планов, поскольку весь мир отдыхал, отмечая рождение Спасителя.

Уилл:

Я уверен, что со временем убеждения Гарри переменились. Много позже, став главой английской церкви, Генрих стремился оспорить устаревшие папские традиции. Но в том возрасте (не забывайте, что ему было всего восемнадцать!) он утверждал: «Рождество – священная пора».

Генрих VIII:

Я решил устроить при дворе роскошные увеселения, полагая, что рождественские торжества важны по нескольким причинам: они сплачивали дворян в единое родовое сообщество и хотя бы временно устраняли противоборство фракций. Те, кто видел в этом празднике всего лишь суетную помпезность, не замечали его истинной цели – ведь всем нам необходимы дни досуга, не обремененные заботами о делах. Весь мир пребывал в покое. Дороги становились почти непроезжими, Темза замерзала до самого Лондона, делая невозможной морскую торговлю. Поля покрывались снегом, и простолюдинам оставалось только ждать весны, предаваясь развлечениям. Почему же и нам не последовать их примеру?

К тому обязывала и сама природа, ведь декабрьским дням присуще своеобразное очарование, коему способствовали приятные хлопоты – заготовки рождественских поленьев для каминов, дальние семейные путешествия на праздничные придворные балы. На улицах распорядители увеселений устраивали сказочные представления, воздвигнув на огромных телегах живописные балаганы из папье-маше.

В середине декабря, словно по королевскому повелению, началась зима. С севера налетел снег, вынуждая людей закрываться в домах и радоваться пылающим очагам и свету факелов.

Разумеется, не было никакого указа, однако мне казалось, будто я издал его, настолько хорошо все складывалось. Установилась погода, нашлись верные сторонники, во всяком случае, рядом был Уолси, готовый к любым услугам. И наконец, огромную радость доставляла мне благополучно протекающая беременность моей жены, Екатерины. Помню, как я стоял в рабочем кабинете у окна (а через плохо подогнанные рамы в комнату задувал северный ветер) и возносил хвалу Господу за все дарованные мне блага.

На Рождество Уорхем отслужил торжественную мессу в дворцовой церкви, вместившей весь двор: на почетных местах расположилось королевское семейство со свитой ближнего круга, а внизу молились менее знатные придворные и домочадцы.

После службы начались светские празднества. Лицедеи и мимы устраивали костюмированные представления, публика хохотала над затеями трех шутов. Меню грандиозного пиршества насчитывало около восьмидесяти разнообразных блюд (включая мои любимые запеченные миноги). А позже в Большом зале начался бал.

Под глухие удары деревянных ксилофонов и очаровательные мелодичные звуки струнных ребеков я отплясывал в маскарадном наряде, как предписывал обычай, с придворными дамами. Лишь одной из них удалось узнать меня: жене Томаса Болейна, одного из моих оруженосцев. Леди Болейн, тщеславная и надоедливая, склонная к флирту особа, считала себя неотразимо очаровательной. Она сразу заявила, что танцует с королем, дескать, узнала его по выдающейся стати, мужественности и прославленной ловкости искусного танцора. (Хитрый ход. Если бы она ошиблась – ведь шансы на ее правоту были средними, – то собеседнику польстили бы ее слова; в противном случае сам король мог бы удивиться ее проницательности.) Я предпочел промолчать и терпеливо слушал ее болтовню о семейных отпрысках, сплошь заслуживающих похвальных отзывов и уже (как оказалось) делавших успехи при дворе. Мария, Джордж и Анна… (Проклятые имена! Лучше бы мне никогда не слышать их!) Я освободился от нее при первой же возможности.

Уилл:

Я уверен, что последнее высказывание не относилось к Марии. Наверняка Гарри не пожелал отказаться от своих детей, иначе он разделался бы с Болейнами раз и навсегда. Если бы только дочери оказались такими же непривлекательными, как их мать! Между прочим, его воспоминания могут похоронить старую сплетню о том, что он флиртовал и с леди Болейн. Не представляю, кто вообще распустил подобный слух; видно, недоброжелатели решили выставить нашего короля необузданно похотливым Юпитером.

Генрих VIII:

Настало время для музыкальной интерлюдии. К всеобщему удивлению, я, взяв лютню, вышел на середину зала и объявил:

– По случаю Рождества я сочинил песню.

Отчасти я погрешил против истины; эти стихи были написаны по иному поводу – мне хотелось разобраться в собственной душе и понять, каковы же мои истинные желания. Взоры гостей устремились на меня, однако, не испытывая ни малейшего смущения, я ударил по струнам и смело запел:

Веселиться средь друзей
Я буду до скончанья дней.
Мне никто не запретит,
И Богу это не претит.
  Оленя гнать,
  Петь, танцевать
  Я сердцем рад.
  Среди забав
  Мой легок нрав,
  Мне нет преград.
Юность время проведет,
Смеясь, флиртуя без забот,
Круг друзей тогда хорош,
Когда приятность в нем найдешь.
  Безделье – мать
  (Как то не знать)
  Пороков всех.
  Хорош ли день,
  Где правит лень,
  Где нет потех?
Коль компания честна,
То привлекает нас она.
Коль плоха, то быть в ней срам.
Но каждый волен выбрать сам.
  В честной гулять,
  Худой бежать
  Намерен я.
  В добре лишь прок,
  И прочь порок —
  Вот цель моя[28].

Я написал эту песню для себя и о себе самом, но когда прозвучал последний куплет, раздались бурные рукоплескания. Очевидно, мне удалось затронуть сокровенные чувства слушателей – как любому хорошему лицедею. Меня глубоко растрогало их одобрение.

Уилл:

К сожалению, сомневаюсь, что в том зале кто-то был тронут подобно вам, Гарри, хотя зрители поневоле слушали вас внимательно. Должно быть, вы выглядели на редкость красивым и казались настоящим героем, когда стояли перед публикой. Именно это, вероятно, и взволновало их, а не ваше простенькое сочинение.

Кстати, Кэтрин, думаю, я должен принести вам извинения за отвратительные замечания Генриха о вашей семье. Поймите, что он не всегда испытывал такие чувства, и, несомненно, его враждебность никогда не распространялась на детей.

Генрих VIII:

В первый день нового, 1510 года все придворные – от благороднейшего герцога Бекингема до самого юного поваренка – собрались в Большом зале на официальную церемонию вручения подарков. Я решил сделать ее главным событием рождественских праздников и тем самым основать новую традицию. Благодаря Уолси и его неустанным стараниям король смог одарить каждого. Изысканный носовой платок вручили тщеславному гардеробмейстеру, бутылочку испанского вина из Опорто – обожавшему его повару, четки – новому священнику дворцовой церкви. Для близких мне людей я выбирал подношения сам. Уолси получил роскошный шерстяной ковер из Турции, добытый ценой немалых усилий и огромных денег (ведь я уже знал, какой тонкий у него вкус). Екатерину я порадовал украшенной самоцветами Библией (хотя пока не воспринимал всерьез набожность жены). Для Уорхема, Фокса и Рассела я приготовил молитвенники в богатых переплетах. Кроме того, я позволил себе подшутить над Мором и преподнес-таки ему астролябию. Подчиняясь церемониалу, он вышел вперед и, взяв сверток, вернулся на место. Этикет не позволял сразу рассматривать подарки. Я торжествовал, представляя, как удивится Мор, когда приедет в Челси.

вернуться

28

Перевод А. Лукьянова. Эта песня (слова и музыку к которой написал Генрих VIII) исполняется до сих пор.

41
{"b":"873959","o":1}