Моя мать всегда напоминала мне ту Богородицу. В душе моей они слились воедино, я одинаково почитал обеих и преклонялся перед ними.

Во все глаза глядя, как королева медленно проходит по залу, я будто лицезрел саму божественную Марию. Я напряженно подался вперед. От волнения у меня закружилась голова.

В полном молчании она шла рядом с королем, но не касалась его, и взор ее был устремлен вперед. Королева шествовала по залу, возвышенная и отстраненная, она плыла в голубом платье, и ее золотистые волосы почти скрывал усыпанный драгоценностями головной убор. Мать поднялась на помост. Она улыбнулась, приблизившись к Артуру, коснулась его щеки, и они обменялись парой слов.

Не могу вспомнить, перепадали ли мне такие ласки, да и радость от разговора с матерью я испытывал не чаще чем раз в год. Она легко родила меня и столь же легко забыла. Но возможно, на сей раз, когда королевская семья уединится для вручения подарков, матушка побеседует и со мной…

Государь обратился к придворным со вступительной речью. Его высокий голос звучал вяло и монотонно. Он приветствовал собравшийся в Шине двор и своего возлюбленного сына и наследника Артура, жестом повелев ему подняться, дабы все гости узрели его на рождественском празднестве. Король даже не упомянул о нас с Маргаритой.

Слуги принесли нам разбавленного водой вина, и начался пир: оленина, раки, креветки, устрицы, баранина, засоленная свинина, морские угри, карпы, миноги, лебеди, цапли, перепела, голуби, куропатки, гуси, утки, кролики, фруктовый заварной крем – так называемый кастард, ягнята, белый хлеб и так далее. Вскоре я потерял интерес к еде, хотя разнообразная снедь продолжала появляться на столе. После миног я уже ничего не мог в себя впихнуть и начал вежливо отказываться от новых предложений.

– Тебе следовало лишь пробовать каждое блюдо, – наставительно прошептала Маргарита. – Это же не вечерняя детская трапеза! Ты объелся креветками и теперь не сможешь отведать других вкусностей!

– Я же не знал, что их будет так много, – промямлил я, осоловев от вина (пусть разбавленного) и сытости, да и час был поздний.

Мерцающее и колеблющееся пламя свечей и сама застольная атмосфера повлияли на меня странным образом. Я гнал от себя сон и старался держаться достойно. Смутно помню, как привезли грандиозный десерт, сахарную копию Шинского замка, но я уже решительно ничего не хотел. Все мое внимание сосредоточилось на борьбе с сонливостью, я крепился изо всех сил, боясь уронить голову на стол или сползти вниз и крепко заснуть.

После уборки столов началось бесконечное представление. Шутовские выступления перемежались непонятными пантомимами. Я не мог постичь суть праздничного зрелища и молился лишь о том, чтобы оно завершилось прежде, чем я опозорюсь, свалившись на пол и доказав правоту отца, который считал, что мне еще рановато посещать пиры.

Уилл:

Откровенное мнение о том, как тогда зрители воспринимали шутов. Явно ошибочной была традиция выпускать нас после застолий; набитые животы делали людей невосприимчивыми к любой умственной деятельности. После обильного угощения человеку тяжело смеяться, ему хочется спать. Я всегда полагал, что вместо древних римских вомиториев (где пирующие освобождались от тяжести раздутой утробы) у нас следовало бы устроить спальни, где гости могли бы вздремнуть и переварить поглощенные яства. Возможно, в будущем королевские архитекторы догадаются предусмотреть такие помещения. Безусловно, их нужно расположить непосредственно по соседству с Большим залом.

Генрих VIII:

Представление закончилось. Шуты удалились, выделывая причудливые акробатические трюки и забрасывая зрителей бумажными розами и склеенными шарами. Король поднялся из-за стола, жестом побуждая Артура последовать его примеру. Никому здесь не разрешалось двинуться с места, пока венценосное семейство не покинет зал. Увидев, как отец с матерью и Артуром направляются к выходу, я озадаченно думал, что же теперь делать мне и Маргарите. Вдруг король обернулся и величественным кивком велел нам с сестрой присоединиться к ним. Значит, он все-таки помнил, что мы участвуем в пиршестве.

Мы вяло потащились следом, понимая, что никто не собирается обращать на нас внимание. Король на ходу деловито беседовал с Уорхемом, а мысли королевы, казалось, пребывали далеко отсюда. За ней, вся в черном, точно ворон, семенила Маргарита Бофор, силясь подслушать, о чем говорит король. Рядом со мной шла моя сестра, жалуясь на свои узкие туфли, поздний час и жаркое из лебедя, из-за которого у нее разболелся живот.

Королевские покои находились далеко от Большого зала, в другом конце манора, что частенько являлось темой кухонных пересудов. Когда мы достигли их, я испытал крайнее разочарование. Комнаты выглядели убогими и запущенными, даже детские в Элтаме были более просторными и хорошо обставленными. Потолки потемнели от копоти чадящих сальных свечей, плиты полов покрылись щербинами и сколами. Несмотря на горящие камины, тут царил ужасный холод. Сквозняки выдували все тепло, пламя факелов и свечей колыхалось и мерцало в воздушных потоках. От холода я внезапно взбодрился и совершенно расхотел спать.

Но взволнованный король, казалось, не замечал никаких неудобств. Он призвал к себе Рассела и Фокса, после короткого совещания оставил их и натянуто произнес:

– А теперь нам надлежит веселиться! Начались Святки. – Он улыбнулся королеве, хотя его улыбка вышла похожей на нервный тик.

Она поднялась, стройная и прямая, как мраморная колонна.

– Дети мои! – сказала матушка, протягивая к нам руки. – Без них не бывает праздников. – Она повернулась к стоявшему рядом с ней Артуру и, взъерошив ему волосы, ласково произнесла: – Мой первенец.

Потом королева окинула взглядом комнату.

– И Маргарита. И Генри.

Улыбающаяся сестра быстро подбежала к матери. Я же направился к ней медленно, словно хотел удержать ее внимание подольше.

– Ах, Генри! Как вы подросли. Я слышала от Андре о ваших успехах в учебе.

Ее тон казался сердечным, но слова… Они могли быть сказаны любому из нас. На мгновение я возненавидел королеву.

– Благодарю вас, миледи, – выдавил я и умолк, ожидая продолжения разговора. Но его не последовало.

Король опустился в старое, продавленное кожаное кресло. Приказав принести вина, он осушил два кубка для продолжения «веселья». Я уже сожалел, что не остался в детской.

Внезапно отец поднялся.

– Да, начались Святки, – повторил он, словно забыв, что уже говорил это. – И я благодарен, что праздную их вместе со всей семьей. Сейчас мы обменяемся подарками… вернее, вручим подарки нашим детям.

По его знаку церемониймейстер вынес поднос со свертками.

– Вот это для Артура.

Я обрадовался. Раз стали вызывать нас по именам, то и для меня вскоре настанет черед получить подарок.

Взяв объемистый пакет, Артур обхватил его поудобнее и вернулся на свое место.

– Нет, нет! – резко воскликнул король. – Откройте же!

Брат поспешно сорвал обертку. Внутри оказалась сложенная вещь. Что-то мягкое и белое. Я понял: это бархатная мантия, отделанная горностаем! Она упала на колени Артура. Он встряхнул мантию, и ему пришлось встать, чтобы полностью развернуть ее. Король напряженно следил за ним.

– Благодарю вас, отец, – сказал Артур. – Благодарю вас, матушка.

– Шикарная? – просияв, спросил король. – Примерьте-ка ее!

Артур накинул мантию, и все неловко примолкли. Она оказалась слишком большой и смехотворно волочилась по полу. Брат выглядел в ней как карлик.

Увидев это, его величество взмахнул рукой.

– К вашему венчанию она будет как раз впору, – вспыльчиво произнес он. – Разумеется, вам еще надо подрасти.

– Разумеется, – льстиво прошелестели придворные.

Артур снял и свернул свой подарочек.

Маргарите вручили жемчужный головной убор.

– К вашей свадьбе, – проговорила королева и мягко добавила: – Ждать осталось недолго. Года два или три…