От таких мыслей было очень страшно, и с самого утра директор принялся названивать всем тем, кого вчера попросил об услуге — выяснить, кто организовал этот наезд на таксопарк?

Через двадцать минут у него была уже вся необходимая информация — Комсомольским прожектором, что его навестил, распоряжался некто Павел Сатчан, второй секретарь комсомола Пролетарского района. Никогда о нем не слышал! — подумал директор, значит, не мог и дорогу ему перейти. Это радует, главное — что это не месть, когда враги могут зайти неизвестно, как далеко, ничего не стесняясь.

Дальше он уже принялся собирать информацию об этом человеке, тут тоже нашлись нужные люди. Собранная информация его порадовала — с Павлом Сатчаном, как его уверяли, вполне можно было договориться по скользким вопросам. Это будет совсем не дешево, но директора очень радовало то, что существует сама возможность. Не все в Москве были такими, можно было нарваться и на кого-то принципиального, выполняющего план по посадкам. Дорого обойдется… а сколько жизнь и свобода его стоят? Тем более, за пятнадцать лет работы директором крупного таксопарка он стал отнюдь не бедным человеком.

Пришлось сбегать в кооперативную квартиру, в которой никто не жил, но он прикупил ее, чтобы хранить в безопасности за железной дверью часть своих богатств. Взял с собой три сберкнижки на предъявителя, в общей сумме на двенадцать тысяч рублей. А там уже разговор покажет, все придется отдать, или хоть одну себе сохранить. Ничего, в квартире было припрятано таких книжек на сорок пять тысяч. Хорошие тайники, сам делал, сначала поговорив со знающими людьми. Один в комнатной двери, нужно всего лишь вынуть ручку, чтобы до него добраться. Второй — в задней стенке старого обшарпанного шифоньера, который точно никого никогда не заинтересует, даже если из квартиры решат мебель украсть.

Перед тем, как звонить Сатчану, решил на всякий случай заехать домой к своему заму, навести справки. А то вдруг он напраслину на него думает, а тот уже вопрос решил, в спешке можно глупостей наделать. Сумма на кону стоит серьезная. Звонить Епихину не рискнул. Если подозрения на его счет подтвердятся, то милиция запросто может телефон его прослушивать, улики дополнительные собирать.

Приехав к заму домой, застал только его жену. Мария выглядела откровенно плохо, смотрела на него испуганно, а в конце вообще рыдать начала. Где муж, не сказала, похоже, что сама не знала. Худшие опасения по поводу зама потихоньку подтверждались. Наскоро попрощавшись с Марией и выйдя во двор, перепуганный директор, больше не мешкая, рванул искать телефонную будку и звонить Сатчану.

Позвонил, намеками пояснил ситуацию. Тот выразил готовность его принять. Хороший признак! От сердца немного отпустило. Если получится договориться, то отчета комсомольцев, а значит и улик, не будет.

Придя в райком, с облегчением отметил, что Сатчан, поздоровавшись, попросил свою секретаршу прогуляться пока, и запер за ней дверь на ключ. Очень многообещающее начало, очень! Так не делают, если рядом наряд дежурит, чтобы ворваться в кабинет и взять при попытке дачи взятки.

Разговор прошел очень конструктивно. Сатчан так и не объяснил, с чего вдруг его молодцы обрушились на таксопарк, но директор вел себя смиренно, понимая, что тот и не обязан ничего говорить. Не хочешь бояться внезапных проверок — веди дела чисто. Но жить на двести семьдесят рублей, будучи директором таксопарка… кто же так делать будет?

Минут через пять деньги перешли из рук в руки. Сатчан повел разговор так, что пришлось сразу выложить на стол все три сберкнижки — директор понял, что человек перед ним очень опытный и сразу поймет, если у него в кармане останется хоть лишний рубль, припасенный заранее для взятки. Но главное — Сатчан дал обещание, что своих молодцев приструнит и отчету ход давать не будет.

Вспотевший, несмотря на то, что в кабинете не было жарко, директор вышел на улицу и остановился, привалившись к стене.

— Мужчина, вам плохо? — обеспокоенно спросила проходившая мимо старушка.

— Нет, уважаемая, мне очень хорошо! — ответил ей директор, открыв глаза.

Сейчас он любил весь мир, включая эту старушку в сереньком пальтишке. Свобода!!!

Я встал и направился к гостю. Родька вопросительно смотрел на нас, сидя за столом.

— Доброе утро. — поздоровался с Епихиным. — Прошу прощения, руки грязные. — сказал я в ответ на протянутую им руку. — Проходите, садитесь.

Он немного стушевался и молча сунул Галие свёрток приличных размеров. Галия поблагодарила, на автомате развернула подношение и начала равнодушно раскладывать разные банки, коробки и колбасы по соответствующим полочкам в «колонке», которые, отнюдь, не были пустыми.

Она уже привыкла это делать за две недели моих поездок по линии «Знания», и я увидел, что Епихин с удивлением смотрит, сколько всего дефицитного у нас по многочисленным полочкам рассовано. Случайно получилось, но теперь-то он точно будет уверен, что у нас колоссальный блат, и мы все время так живем. И наверняка оценил и то, с каким равнодушием Галия раскладывает по полкам его «дефициты». Знает же он, что мы вчерашние провинциалы. Ни малейшего восторга, какой у Галии был бы в Святославле, увидь она хоть часть таких даров. Практически каменное лицо. Так специально не сыграешь, такое лицо опускает дарителя, без всяких слов сообщая, что ничего особенного он и не принес в подарок. Словно батон принес и бутылку молока, а не что-то, что в магазине и не найти.

Родька тихонько попытался привлечь моё внимание, задав какой-то вопрос по модели. Не знаю, что подумал про пацанёнка Епихин, но он сказал:

— Эх, а мои ещё слишком маленькие, чтобы такими делами заниматься.

Галия поставила ему чашку с чаем, вазочку с печеньками и вазочку с конфетами. За конфетами сразу потянулся Родька. Только его счастливое чавканье нарушало повисшую тишину.

— Хотел поближе познакомиться с вашей семьёй. — наконец проговорил Епихин. — Очень сожалею, что не сделал этого раньше.

И? Это, типа, всё? Все извинения?

Он, поймав мой вопросительный взгляд, повернулся к Галие.

— Очень сожалею, что вам пришлось выслушать от моей жены… Это больше не повторится. — он повернулся ко мне. — Обещаю!

Кивнул, типа, извинения приняты и демонстративно переключился на Родьку, давно дёргавшего меня за рукав.

Епихин сидел за нашим столом, гонял ложкой чай в чашке по кругу и никак не мог перейти к самому главному, ради чего он здесь сидел и краснел то ли от злости, то ли от досады. Но держал он себя в руках прекрасно, я не мог понять, что его останавливает, почему он к делу не переходит.

— Где ты куришь? — наконец спросил он меня.

— Ну, пошли на балкон. — предложил я, всё ещё не понимая, что он раньше не начал разговор.

— Не хотел при жене начинать. — наконец объяснил своё поведение он, когда вышли. — Меньше знает, лучше спит.

— Это не про мою. — усмехнувшись, ответил. — Умна не по годам и прежде, чем что-то сказать, семь раз подумает.

— Повезло… — закуривая, произнёс он, и, перейдя на шепот, продолжил. — По поводу проверки… Что я должен сделать, чтобы про неё все забыли?

— Ну, совсем забыть не получится, сам понимаешь. Вопрос в том, что будет в финальных бумагах отмечено. Магадан, сам понимаешь, нуждается в тех, кто будет поднимать экономику этого советского города.

Епихин вздохнул, а потом сунул руку в карман и выложил на ладонь другой руки горсть колец. Не два, не три, а именно горсть. И некоторые с каким-то камнями. Судя по размеру колец, явно не со стекляшками, а с чем-то драгоценным.

— Хотел вот подарить в честь беременности твоей жены, — сказал он, — моя жена ее расстроила, пусть это будет в качестве извинения.

— Начало хорошее, — сказал я, не делая ни малейшего движения в сторону колец.

— Да, я понимаю, — вздохнул мужик, снова полез в карман, теперь уже за пазуху, и положил на ладонь, сверху на золото, сберкнижку на предъявителя.