– Понимаю. Спасибо за предупреждение, – сухо благодарит Теплинский, и я выхожу из машины.

– Тебя вместе с Теплинским видели в кафе на прошлой неделе, – без лишних эмоций произносит Эрик, следя за моей реакцией.

Не то чтобы я сильно заволновалась, но пульс учащается. Чтоб никак не выдать моего удивления, натянуто улыбаюсь. Откладываю в сторону столовые приборы, губы вытираю сухой салфеткой.

Вот тебе и романтический ужин на двоих в ресторане. Эрик не перестаёт удивлять. Интересно: сколько дней он знает о нашей встрече с Теплинским? Почему не сказал об этом раньше, чего ждал?

– Да. Мы выпили кофе в мой обеденный перерыв, – отвечаю без лишней паузы, как мне кажется.

Взгляд мужа становится холодным и острым, словно ножом режет, как хирург, орудуя скальпелем – без лишних сомнений и совершенно точно. От этой холодности мне становится не по себе. По коже мороз бежит.

– Кофе. Выпили, – чеканит каждое слово, а затем как-то улыбается дико, с хищным оскалом, что ли. – И как, тебе понравилось?

– Прости… что? Ты сейчас про кофе?

– Не про кофе и ты это прекрасно знаешь.

Медлю мгновение. Ощущение, что Гофмана накрыло ревностью, становится всё очевиднее. Есть мужчины, которые ревнуют красиво: одёргивают юбку, которая едва задралась, садятся рядом и берут крепко за руку, или же целуют на виду у всех. Эрик же ужасен в своей ревности. Ведёт себя как судья высшей инстанции перед вынесением приговора: холодно, без права на апелляцию.

– Почему молчишь? Сказать мне нечего? – не оставляет в покое свою затею извести меня окончательно.

Хочется и колется рассказать Эрику о том, что я всё знаю: как он просил своего друга подкатить ко мне, поухаживать, спровоцировать на измену. Я могу всё это сказать прямо сейчас, но не хочу подставлять Андрея.

– Эрик, хватит придумывать то, чего нет. С Андреем мы встретились по работе. У меня приказ “сверху” провести встречную сверку фирмы твоего друга. У Теплинского проблемы, поэтому мы встретились с ним на нейтральной территории, чтобы всё обсудить. Здесь нет ничего такого, к чему ты бы мог придраться. И да, мне интересно, откуда ты знаешь про кафе? Ты следишь за мной, что ли, Гофман?

– Долго репетировала, прежде чем сказать?

– Что? Ты не веришь мне?

– Ты была неубедительной, Дана.

Желание находиться дальше в ресторане пропадает окончательно. Я не люблю выяснять отношения, стараюсь избегать конфликтов, а Эрик – напротив. Он вспыхивает как спичка, для этого ему даже не всегда нужна искра.

– Спасибо за ужин, но я хочу домой, – встаю из-за стола и напарываюсь на тяжёлый взгляд исподлобья.

– Сядь! Я сказал, сядь на место.

Медленно опускаюсь на стул. Обида душит изнутри. Ну почему он такой? Почему всё время ведёт себя со мной не как с любимой женой, а как со своей содержанкой? “Сядь. Встань. Ляг”.

И я даже вспомнить не могу, когда муж превратился в такое ужасное чудовище. Мы же любили друг друга столько лет. Эрик – мой первый и единственный мужчина и это за мои тридцать два года жизни! У подруг как минимум есть с чем сравнивать, мне же и сравнивать никогда не хотелось. Я любила только Гофмана, была преданной ему даже в мыслях, но… В последнее время я всё чаще сомневаюсь, что вместе до гробовой доски – это про нас с Эриком. Я устала от эмоциональных качелей, на которых меня постоянно катает муж. Зачем они нужны, когда семейная жизнь уже налажена, когда всё хорошо? Или же Эрику просто скучно со мной и он, возможно, сам того не понимая, ищет поводы вывести меня на эмоции? Если это так, то мне очень жаль. Я такая, какая есть. Вряд ли меня уже можно изменить.

– Не веди себя со мной так, будто я ничего не стою. Выключи функцию придурка, Гофман, – абсолютно спокойно произношу, хотя внутри меня всё кипит. Нервы – как оголённые провода, вот-вот порвутся.

– Голос прорезался, – ухмыляется муж. – Или тебя так зацепил факт, что я всё знаю?

– Ты за мной следишь? – я уже на взводе, Гофману всё-таки удалось вывести меня на эмоции. – Чего ты добиваешься? К чему все эти разговоры?

– Не слежу. Мне сказали общие знакомые. Как вы сидели с Андреем за столом, как он держал тебя за руку… У меня есть повод свернуть тебе шею?

Я не выдерживаю. Ну, нет. Это уже слишком!

– Так ты же сам попросил Теплинского поухаживать за мной! Хотел проверить на верность, а потом вдруг передумал. Что с тобой происходит, Эрик? Это какой-то кризис среднего возраста или у тебя проблемы с психикой? Может, стоит обратиться к психологу?

Не ожидав моего ответа, Гофман моментально меняется в лице. Его тёмные глаза становятся почти что чёрными, взгляд тяжёлый и пронизывающий. Я не жалею, что сказала про Андрея. Эрик зашёл слишком далеко, терпеть его беспочвенные претензии и подозрения – для меня неприемлемо. Я не девочка для битья и не контейнер для мусора, куда Гофман хочет слить весь свой негатив.

– Проговорился, значит.

– Он волнуется о тебе, Эрик, как и я. Что с тобой происходит? Мы не узнаём тебя.

– Со мной всё в порядке. А вот друга у меня, как оказалось, нет. Я давно подозревал это, а теперь убедился в этом. Жена у меня – тоже... так себе. Что, спите и видете, как наставить мне рога? Уже придумали, как сделать тебя богатой вдовой?

– Бред, – от возмущения меня накрывает. – Андрей был прав. У тебя совсем крыша поехала, Гофман. Лечись, пока не поздно.

***

Продолжать испорченный ужин нет никакого желания. Против предостережения Гофмана остаться за столом и не сметь уходить из ресторана, я всё-таки демонстративно покидаю наш столик.

Обида удушающее сдавливает горло стальными тисками. Я не понимаю, почему Гофман так себя ведёт и вряд ли пойму. Последний год нашей семейной жизни хорошенько расшатал мне нервную систему, я стала плаксивой и импульсивной. Двенадцать лет назад я выходила замуж за любимого человека, даже не подозревая, что с годами он превратится в настоящего абьюзера. Возможно, были какие-то звоночки ещё тогда, но когда ты молодая и влюблённая, то смотришь на мир через призму розовых стёкол, да и Гофман тогда мне казался очень темпераментным мужчиной, настоящим огнём. Это приводило в восторг, сейчас же я оцениваю его вспыльчивость и беспочвенную ревность как разрушающие качества.

На удивление, но Эрик не предпринимает попытки меня остановить. Я лишь на мгновение оборачиваюсь, чтоб посмотреть на тот столик, где оставила мужа одного, и плотно сжимаю челюсти, увидев, что он держит перед собой телефон, с кем-то переписывается. Ему как с гуся вода, а мне обидно. Вот почему он такой? Вопрос риторический.

В гардеробной беру свою верхнюю одежду и сразу же звоню в службу такси. Меня конкретно потряхивает, руки дрожат как у алкоголички. Но я решительно шагаю вперёд, ничто не заставит меня сейчас остановиться.

Такси приезжает к ресторану очень быстро. Я только успеваю забрать в тёплый салон старенькой “Шкоды” и устроиться на заднем сиденье, как на мобильный поступает сообщение от Гофмана. Не хочется его читать, но я всё равно жму на белый конверт, появившийся на экране.

“Быстро вернулась за наш столик и я сделаю вид, что ничего не было”, – читаю и прямо через текст ощущаю этот властный гофманский тон.

“Да пошёл ты нахрен”, – пишу, стираю. Нет, ничего не буду ему отвечать. Мне нужно время успокоиться и подумать, что делать дальше. Вряд ли я смогу проглотить эту обиду, Эрик зашёл слишком далеко.

Через полчаса такси тормозит у девятиэтажки. Расплатившись за поездку, выхожу из машины и задираю голову, смотрю на четвёртый этаж. В окнах горит свет, значит, мои ещё не спят.

Приложив пальцы к вискам, растираю по кругу. Головная боль нестерпимая, немного подташнивает. Все наши ссоры с Гофманом заканчиваются одним и тем же: я либо плачу до изнеможения, либо мучаюсь от головной боли. Пора бы привыкнуть за столько лет и не реагировать так остро, но не могу. Ещё не сломленная Эриком психика до последнего сопротивляется, не принимает его неадекватность как данность.