* * *

Они будут ссориться. Он будет чувствовать себя неполноценным и неблагодарным. Она пожалеет, что не родила больше одного ребенка, чтобы они могли позволить себе иметь неудачника в семье. В День бокса будет объявлено перемирие, и отец посмотрит на него с таким сочувственным разочарованием, которое говорит: «Если бы ты сделал хотя бы одну из этих вещей, она была бы счастлива. Зачем усложнять себе жизнь?

А потом Ниш сядет на первый же поезд обратно в Лондон, проигрывая в голове этот спор, пока проносится мимо.

Как прошло ваше Рождество?» — спросят коллеги и друзья. «Отлично», — ответит Ниш и тут же спросит: «А у вас?», чтобы избежать дальнейших расспросов.

Да, Рождество всегда было чертовски страшным, и это было до этого</a>.

Ниш выходит из метро в огромный атриум вокзала Паддингтон. Железные арки крыши станции изгибаются вдаль, рельсы блестят в полумраке пустынных платформ.

Ночь перед Рождеством, и на вокзале было тихо… Слишком тихо.

Ни одной живой души не было видно. Толстый слой снега, осевший на стеклянной крыше, отражает огни станции. Елка, усыпанная баулами, сверкает серебром и красным, увенчанная голубой неоновой звездой. А за ней — табло отправления, на котором изображен ряд поездов — последний маршрут из Лондона перед Рождеством — все отменены.

Ниш проверил — он <26> проверил <а27> — и они были в порядке. Может быть, они шли немного медленно, может быть, их предупреждали, чтобы они не слишком рисковали, но они шли. И все же там, в конце табло, стоит его медленный поезд до Бристоля. Слово «отменен» написано крупными буквами, словно заголовок о сошедшей с ума культуре.

Неужели это рождественское чудо, думает Ниш? Шанс избежать ежегодного ритуального унижения? Или все станет еще хуже?

В его голове промелькнули две сцены.

В одной из них он предоставлен самому себе и уплетает рождественский обед из остатков «Домино», играя в GTA в одних трусах.

В другой — его благонамеренная тетя спрашивает у матери: «Как дела у Ниша?».

Та вздыхает и сообщает семье: «О, все еще на той же работе, все еще без машины, все еще не женат и теперь не в состоянии сесть на поезд». После всех этих лет Ковида и отмененных планов он не может потрудиться вернуться домой. Скажи мне, что я сделала не так, чтобы заслужить это?

Да, от этого становится только хуже. Это преступление, за которое его будут наказывать каждый год. «А, в этом году успел, да?» «Почти не узнал тебя в лицо».

Ниш опускает сумки на пол, поднимает лицо к небу и издает вопль страдания, подражая Чарлтону Хестону в заключительных сценах «Планеты обезьян». Его голос эхом разносится по пещерному пространству. Стая потрясенных голубей взлетает и кружит над пустыми платформами.

Он не чувствует себя лучше от этой вспышки, но часть напряжения ушла из его тела. Все так, как есть. Ему придется позвонить родителям, принести свои искренние и глубокие извинения и встретить их разочарование и унижение лицом к лицу. Он достает телефон и уже собирается набрать номер, как вдруг…

«Простите, вы пришли на поезд?

«Они все отменены», — говорит Ниш. Ему не нравится, как покорно он говорит. Его суперуспешный кузен не принял бы это близко к сердцу. Нет, он бы как-нибудь пробился сквозь снег. Но не Ниш-бросатель.

«Тогда ты как раз вовремя».

На этот раз Ниш поднимает глаза от своего телефона. Рядом с ним стоит женщина средних лет с копной белых волос, выкрашенных в голубой цвет. Она пухленькая и невысокая, своего рода андрогин, с пастозной кожей человека, который работает в ночную смену и питается бежевой едой из рабочей столовой. Она носит светящийся днем табард поверх рождественского джемпера, на котором узор из мигающих блесток изображает индейку с распущенным хвостом, украшенным баулами, немного похожую на павлина. На флуоресцентной куртке — логотип GWR.

Это не очередной разочарованный пассажир, это — шепотом</a> — спасение.

«Боюсь, что автобус заменил рельсы», — говорит она. Но лучше, чем испорченный день, да?

На лице Ниша вспыхивает улыбка. Ты — мое рождественское чудо!

Глава 2

Ниш следует за женщиной через пустынный вокзал, мимо закрытого здания «У.Х. Смит», к обочине, где ждет грязно-белый микроавтобус.

Разве автобусы, заменяющие рельсы, обычно не больше? Ниш представил себе междугородний автобус. Что-то прямо из «Летних каникул», только без молодого Клиффа Ричарда. Но здесь с трудом поместится больше двенадцати человек.

«Последний свободный», — говорит женщина, оказавшаяся водителем автобуса. Нам никогда не приходилось пускать столько автобусов». Как вы думаете, британская общественность простит железным дорогам, если они не будут работать в канун Рождества на полную катушку? Особенно после последних нескольких лет. Они бросили все силы на операцию «Спасти Рождество», не так ли? Итак, вот вы и приехали, последний автобус из Сайгона».

Водитель автобуса открывает пассажирскую дверь, и Ниш пригибается, входя внутрь. Внутри пахнет несвежей выпивкой и чьим-то храпом.

«… Говорю тебе, детка, некоторые люди не считают «Крепкий орешек» рождественским фильмом…»

Последние слова разговора обрываются. Ниш умоляюще смотрит на своих попутчиков в поисках свободного места. Вот азиатка лет двадцати, место рядом с ней занимает объемистый рюкзак. Белый мужчина лет тридцати в узких джинсах, рубашке Ralph Loren, застегнутой до воротника, и пиджаке в стиле preppy. Он сидит, обхватив рукой чемодан в твердой оболочке. За ним — белая женщина примерно того же возраста с сумкой, переполненной роскошно завернутыми подарками. В салоне есть одно сиденье, но оно занято очень большим плюшевым медведем, надежно пристегнутым ремнями. На морде медвежонка нарисовано самодовольное выражение. А сзади — источник запахов и звуков. Ниш почти разглядел сгорбленную фигуру грузного мужчины, развалившегося на трех сиденьях.

Ниш ждет, когда пробьет три. Он надеется, что ситуация станет настолько неудобной, что кто-нибудь из его попутчиков освободит для него место. Все старательно избегают его взгляда. Кроме Тедди, который не мог выглядеть более счастливым в своем затруднительном положении. Счет переваливает за три, и Ниш продолжает считать до пяти, готовясь к неизбежному восхождению к десяти.

«Почему бы вам не сесть впереди? говорит Худой Джинс, в его голосе слышится нотка эссекского широкоплечего парня.

«Эльф и безопасность», — со знанием дела говорит водитель автобуса. Ниш не удивится, если на ее рождественском джемпере, скрытом табардом, будет красоваться уморительный лозунг is-it-problem-drinking-or-is-it-my-wole-personality. Джин-гл беллс. Пусть Рождество будет джин-джин. Мое Рождество а-гин-да.

Тощий Джинс уже собирается протестовать, когда Ниш говорит: «Если мы можем переместить плюшевую игрушку, я могу…

«Куда он денется?» — говорит Тощий Джинс с агрессивной ноткой в голосе. Он же пятифутовая мягкая игрушка, его нельзя просто так взять и засунуть куда-нибудь».

Он может ехать впереди, — говорит Ниш. «Shotgun».

И Тощие Джинсы, и водитель автобуса начинают аргументированно протестовать против этого совершенно неуместного и возмутительного предложения. Азиатка вздыхает достаточно громко, чтобы ее услышали, и задвигает свой рюкзак на место для ног.

Спасибо, это очень любезно с вашей стороны», — говорит Ниш, все это время глядя на Skinny Jeans.

Водитель автобуса считает пассажиров, указывая на каждого по очереди, беззвучно формируя цифры ртом. Пять. Еще нужно несколько. Я пойду поищу их, а вы подождите здесь еще немного», — говорит она.

Она уже собирается захлопнуть дверь, как вдруг заговорил Тощий Джинс. Эй, эй, эй, нет, приятель. Мы уже давно ждем этого. Кроме того, в гостинице больше нет мест». Он жестом обводит сиденья микроавтобуса. Тедди смотрит вперед со своего единственного сиденья, раскинув руки и ноги, как будто он катается на американских горках.