– О, нет. Пускай радуются, что их не наказали, – Ушаков покачал головой. – Как бы то ни было, они нарушили приказ императрицы, пускай даже действовали из лучших побуждений. Так значит, Бестужев вас не посещал, и никто из преданных ему людей не сделал этого?
– И у меня снова появилось ощущение, что вы меня допрашиваете, – Мария слабо улыбнулась.
– Я предан всей душой Петру Фёдоровичу, а его жизнь и будущее правление сейчас находятся под угрозой, – Ушаков продолжал пристально смотреть на Марию. – Я нисколько не сомневаюсь в вашей верности, ваше величество, но моя служба обязывает меня видеть везде ростки сомнений.
– Вы зря пытаетесь разглядеть эти ростки во мне, Андрей Иванович, – Мария покачала головой, словно открещиваясь от подозрений Ушакова. – Хотя, я вас понимаю, правда, понимаю. Учитывая, чьей дочерью я являюсь, трудно заставить себя верить мне безоговорочно. Сейчас наступили сложные времена, как нам не допустить, чтобы снова наступила смута?
– Если я скажу вам, что вице-канцлер пытался распустить Тайную канцелярию, а меня самого выгнать на улицу, и, скорее всего, попытается убить, вы мне станете больше доверять? – Ушаков откинулся в кресле, сложив сцепленные руки на животе.
– Ваш человек не дал погибнуть моему сыну, и меня саму вывез ночью из Петербурга, – Мария приложила ладонь к пылающему лбу. – Мне и этого хватит, чтобы не заподозрить вас в измене. – Она решительно протянула ему письма. – Вот, у вас лучше получится отослать эти письма, чтобы они попали адресатам, и привезти ответы. Я по мере своих сил пытаюсь помочь найти корни заговора не в России. Я только одного не понимаю, почему вы не арестуете вице-канцлера и не бросите его в казематы, чтобы он там дожидался возвращения Петра?
– Потому что я не знаю всех, кто в этом замешан, – Ушаков провел рукой по лицу. – Боюсь, эта зараза далеко проникла, и у нас нет Флемма, который бы сумел ее изолировать. Скоро к вам придут, ваше величество. Не отказывайтесь сразу от их предложений, возьмите паузу, скажите, что вам надо все тщательно обдумать. Нам нужно постараться выявить всех заговорщиков до того момента, как вернется государь.
– Почему так, Андрей Иванович? Почему на него кто-то так обозлился? Ведь Пётр ничего плохого никому не делал, – Мария заломила руки. Впервые с того момента, как она оказалась в России, ей было настолько страшно. Ещё совсем недавно она сетовала на то, что её держат в неведение. Сейчас бы она многое отдала за возможность в этом неведение оставаться.
– Один его проект манифеста о службе Отечеству может многим показаться несправедливым, – Ушаков поднялся из кресла. Ему предстояло очень много работы. Да еще и работать нужно было почти вслепую. Он не был даже уверен в том, что и в Тайной канцелярии нет никого из заговорщиков.
– Какой манифест? – Мария непонимающе посмотрела на него.
– О, вы не видели его? Я пришлю вам, почитаете. Но, если вкратце, в этом манифесте, Петр Федорович упраздняет любую причину, по которой дворянин может не служить своей стране. Даже увечье или болезнь не принимаются в расчет. Не можешь проходить службу на поле брани – подберём то, что по силам. И если дед его Пётр Алексеевич оставлял некоторые исключения, то Пётр Фёдорович убрал последние. Служба солдат до пятнадцати обязательных лет сокращается, и, угадайте, ваше величество, сколько лет должен посвятить Отечеству человек, чтобы иметь право и дальше называть себя дворянином?
– Пятнадцать? – Мария сильно захотела увидеть эту бумагу. Действительно, за такое вполне могли убить. – А он женщинам не придумал службу организовать?
– Хм, – Ушаков только многозначительно хмыкнул. – Проблема в том, что он думал, будто у него есть время, чтобы все подготовить для принятия этого манифеста, который Пётр Фёдорович готовил к своей коронации. Что лет пятнадцать, а может быть и все двадцать у него есть в запасе. Этого времени хватило бы, чтобы плавно подвести дворян к подобной мысли. Вот только это время у него отняли. А проект манифеста остался. Как и другие наработки, которые тоже ничуть не понравятся нашим помещикам, коим в последнее время постепенно ослабляли удила.
– Но откуда те, кто пошёл за Бестужевым вообще о них узнали? Если это только проекты, то, есть большая вероятность, что они никогда не станут указами.
– А вот это-то нам и предстоит выяснить, – Ушаков пошел к двери, чувствуя, что у него от переживаний разболелась давно не беспокоящая его нога. – Старайтесь не покидать поместье. Здесь у вас очень хорошая охрана. Боюсь, она может вам пригодиться. За письма не беспокойтесь, они попадут к адресатам. – Ушаков вышел за дверь, а Мария достала скверно нарисованную миниатюру, на которой был изображен портрет Петра. Обращаться к изображению было проще, так она сама себя не воспринимала, как сумасшедшую.
– Где же ты? Тут такое начинает затеваться, а тебя всё нет и нет.
***
– Господин граф, почему вы не танцуете? – я обернулся к подошедшей ко мне маркизе де Помпадур.
– Потому что, мадам, я так скверно танцую, что все присутствующие здесь дамы будут желать мне смерти, за свои истоптанные ножки. А я ещё слишком молод, чтобы оставлять этот мир, – я старательно улыбнулся и прикоснулся губами к пальцам маркизы, едва сдержавшись, чтобы не сплюнуть на пол, настолько руки у неё были надушены. Похоже, что таким образом мадам метит свою территорию.
– А вы шутник, дорогой мой граф, – она рассмеялась.
– Да вот такой я весёлый человек, – я развел руками.
– Но, что же нам делать? Я не могу допустить, чтобы кто-то на моем вечере скучал. Это, мой милый граф, может нанести удар по моей репутации. – Похоже, маркиза забыла мое имя. Хорошо еще, что титул легко запоминался, и знание его, было выходом почти из всех ситуаций.
– Я ничуть не скучаю, – запротестовал я вполне искренне. Мне некогда было скучать, я переваривал то, что мне удалось узнать у Монтескьё.
А узнать мне удалось следующее: несмотря на определенный рост недовольства правительством, больше в кругах буржуазии, что интересно, ничего никто пока поднимать не стал бы. Нет, при определенном подогреве и вливании определенного количества средств, можно было бы что-то замутить, например, все-таки заставать Генеральные штаты собрать, а там бы слово за слово, и покатилось бы. Но пока это было не ко времени. И если в той же Америке бунт уже в принципе созрел, и его можно было всего лишь чуть-чуть подтолкнуть, то во Франции еще лет двадцать будут одной болтологией заниматься. Я так понимаю, до революции дойдет лишь следующее поколение. Те же сыновья маркиза Мирабо, с которым мы к моему удивлению вполне сумели найти общий язык.
Что касается Америки, то там знаменитая война за независимость вспыхнула бы гораздо раньше, если бы не одно обстоятельство, а именно, война с Францией из-за колоний. Эта война должна оттянуть много сил на американский континент. И вот этот конфликт вполне можно будет подпалить чуть раньше, чем он возник в моей истории. И, разумеется, помочь в нём Франции. Америка способна поглотить много солдат с любой стороны. Эх, договориться бы еще с индейцами. Прививки им от оспы поставить, да огнестрелом снабдить. Хорошо снабдить, чтобы всем хватило. Но для этого их нужно как-то примерить друг с другом, а это, вроде бы невозможно просто априори.
– После Фонтенака никто не может приручить этих дикарей, – раздавшийся рядом голос словно отвечал на мои вопросы. – Боюсь, если так пойдет, то мы лишимся поддержки последнего лояльного к нам племени. И тогда мы проиграем англичанам.
– Тогда, может быть, нам хватит уже непонятно чем заниматься на континенте, и пора пересекать океан, чтобы усилить гарнизон Квебека?
– Не нам с тобой принимать такие решения, мой друг, нам остается лишь ждать, что, возможно, его величество и отдаст этот приказ. – Голоса удалились. Что же. Начало этой войны просто витает в воздухе. Военные не могут о ней не думать. Я же, только представил, что нужно пересекать океан, как мне сразу же стало дурно. К горлу подступила тошнота, а голова закружилась.
