– Да ты прав, незачем подставлять такого хорошего человека. – Я задумался. – Хорошо, значит, будем исходить из того, что королева так хотела помочь влюбленным, что выставила себя идиоткой. И я даже знаю одну такую знатную девицу, которую вполне можно отдать за русского графа, учитывая, сколько всего интересного успел при жизни наворотить ее папаша. Кстати, Адам Васильевич, Виттены проживают здесь?

– Да, ваше величество, – Олсуфьев кивнул. – Им выделен дворец и довольно крупная сумма для обеспечения всех их нужд. Мария Жозефа даже содержит небольшой двор. Они ни в чем не нуждаются.

– Отлично. Я поговорю с Софией. В её же интересах уговорить вдовствующую королеву отдать Марию Жозефину за Чернышева. Тем более, что брак девочки с дофином откладывается до его следующего вдовства, ежели такое в ближайшее время произойдет.

– Осталось только Захара Григорьевича предупредить о том, какой он на самом деле влюбленный, да указать девицу, которая его сердце украла, – заявил Олсуфьев.

– Вот ты, Адам Васильевич, и займись этим богоугодным делом, чтобы два любящих сердца смогли соединиться. А я тем временем хотел бы побеседовать с Фридрихом Кристианом. Мне он показался очень достойным молодым человеком, хотя я и видел его, можно сказать, мельком. Да и Мария Алексеевна очень хорошо отзывается о брате. И, кто-нибудь мне скажет, почему здесь каждого второго мужчину зовут Фридрих? – и Петька, и Олсуфьев молча пожали плечами. – Понятно, это был риторический вопрос.

Мария вылезла из кареты, опираясь на руку Ломоносова и с любопытством осмотрелась по сторонам.

– Как здесь необычно все устроено, – наконец, произнесла она. – Я никогда не видела, чтобы города строились подобным образом.

– Ну какой же это город, ваше величество, – улыбнулся ученый. – Так, небольшой городок, поместившийся на территории хоть и обширного, но все же поместья. Однако, как своего рода эксперимент, вполне подходящий.

– Как эксперимент? – Мария повернулась к Михаилу и пристально начала его разглядывать, словно увидела впервые, хотя именно с Михаилом Ломоносовым она претворяла в жизнь свои прожекты об образовании. – Я не знала, что Петр Федорович придает этому городу именно такое значение.

– Странно, что не знали, ваше величество, – Ломоносов спокойно выдержал её взгляд. – Его величество никогда не скрывал своего намеренья проводить на Ораниенбауме различные социальные, да и не только социальные эксперименты, а потом внедрять в массы.

– Это звучит как-то… неправильно, – наконец подобрала подходящее слово Мария.

– Почему? – совершенно искренне удивился Ломоносов. – По мне так, как раз очень нужное дело Петр Федорович организовал. Вот те же продовольственные склады он здесь первыми поставил, и постоянный гарнизон разместил, не где придется, а в строго отведенном для него месте. Теперь же эту идею во всех губернских городах внедряют. Да и не только в губернских, во всех крупных, Часть налога же идет как раз на заполнение этого склада, иной раз самим продовольствием. Все одно будут стараться хитрить и налоги утаивать, а так, вроде и не со своими кровными расстаются купцы. Не золото в казну отдать, а пару мешков муки, да еще чего, съедобного, что еще продать нужно суметь.

– А что там за строение? – Мария указала на приземистый дом, стоящий как раз у ворот, которые в гарнизон вели.

– Это магазин гарнизонный, там прошлогодний запас продают, да подешевле, чем у купцов в лавках. А на вырученные деньги новое закупят, ну и, как я уже говорил, в виде налогов притащат, – Ломоносов задумался, а затем повернулся к Марии. – Ваше величество, а как вы думаете, для чего эти склады?

– Чтобы в голодный год населению еду раздавать. – Говоря это, Мария, тем не менее сомневалась, потому что знала мужа и не думала, что все так просто, как кажется.

– Так-то оно так, да не совсем, – Ломоносов хитро улыбнулся. – Петр Федорович сказал, что лично руки тому отрубит, кто попытается дать в лихую годину хоть плошку муки просто так. Он говорит, что то, что достается бесплатно, не ценится никем. Так что также продавать будут. Но на то она и лихая година, что не все смогут купить, поэтому будет введен расчет отработкой. Уж работы в городе всем хватит. Да и не только в городе, а и во всем поместье. Хоть улицы мести, а то, не все горожане приказы выполняют и следят за тем что у их домов творится.

– Петр Федорович говорил, что введет должность такую, дворник. Именно, чтобы и улицы мел и за порядком следил, не только за чистотой. Самым младшим полицейским чином хочет он этих дворников сделать, – Мария вздохнула. Идея казалась ей чудной, но она поклялась во всем поддерживать мужа, и не собиралась от своей клятвы отступать. – Он хочет жалованье им положить, и именно на этой почве никак не мог с Елизаветой Петровной прийти к общему окончательному решению. – Ни она, ни Ломоносов не были до такой степени набожны, чтобы начать креститься, но молчанием они память покойной императрицы почтили.

– Я считаю, что идея хорошая, надо только её хорошенько обдумать, – наконец, произнес Ломоносов, распахивая перед Марией дверь большего, высотного здания. – Прошу, ваше величество, вы обязательно должны оценить нашу будущую гордость, наш университет.

Мария прошла по мраморным плитам пола, и невольно задержала дыхание, запрокинув голову, разглядывая теряющийся в высоте потолок. Выложенная на потолке картина звездного неба переливалась, когда на нее падал свет, словно звезду и в самом деле смотрели на них с небес, складываясь в созвездия.

– Как красиво, – прошептала Мария. – И как необычно. Фрески обычно рисуют, а здесь я не могу понять, как сотворена эта впечатляющая картина.

– Её сложили из стекла, разного окраса, – Ломоносов так же, как и она поднял взгляд к потолку. – И, заметьте, все стекло было сделано на фабрике его величества, Петра Федоровича. Мне совсем недавно удалось достичь такой насыщенной синей окраски стекла.

– А вы не лишены тщеславия, господин Ломоносов, – Мария улыбнулась, и принялась рассматривать стены, с вылепленными из белой глины узорами.

– Так разве же это плохо, ваше величество? – Ломоносов удивленно взглянул на неё. – Как по мне, а в ученом обязательно должны расти побеги тщеславия, ведь каждый из нас надеется остаться в веках, в своих открытиях, в своих статьях, а то и многотомных трудах.

– Или же в прекрасной картине, которую выложили из изобретенного вами стекла. Что бы еще не сделали, а я верю, господин Ломоносов, что вас ждет блестящее будущее, вы уже сохранитесь в веках, – Мария снова улыбнулась, а Михаил Васильевич расправил плечи, и поклонился.

– Спасибо на добром слове, ваше величество. – Сказал он, когда распрямился. – Не хотите посмотреть галерею? К сожалению, она одна, кроме холла, уже отделана достаточно хорошо. В остальных помещениях: и в лекционных аудиториях, и в лабораториях, и в классных комнатах, пока идет отделка.

– Думаю, Михаил Васильевич, я покажу её величеству галерею, тем более, что я подарил для неё несколько картин из коллекции клуба, – к ним подошел Ушаков и, поклонившись, галантно выставил локоть, на который Мария, немного поколебавшись, положила пальчики.

– Я слышала, что коллекции вашего клуба могут позавидовать многие истинные коллекционеры. – Сказала она, когда вместе с Ушаковым поднималась по широкой мраморной лестнице к галерее, которая огибала практически весь холл и делала волшебный потолок ближе, увеличивая возможность рассмотреть его во всех подробностях.

– О, я совершенно не стремлюсь к этому, ваше величество, – Андрей Иванович лишь мельком взглянул на потолок. Его красота совершенно не волновала главу Тайной канцелярии. – Входя в раж, люди способны проиграть многое, на кон ставят даже картины, в своем желании отыграться.

– Азарт часто приводит к неожиданным последствиям, – согласно кивнула головой Мария. – Почему вы решили встретиться со мной именно здесь, Андрей Иванович? Более странного места для приватного разговора сложно представить.