Какое же влияние, если оно вообще имело место, оказало на будущую карьеру Христофора его двадцатидвухлетнее пребывание на территории Генуи? Этот город, несомненно, был тем местом, где любой активный молодой человек испытывал тягу к морским приключениям. Лигурийская Республика купает свою грудь в море и раскидывает руки, чтобы одной рукой обнять его в сторону Савойи, другой – в сторону Тосканы. Генуя-ла-суперба[20] смотрит на юг, на чистый горизонт, наслаждаясь солнцем, которое всю зиму кружит над морем и садится за гору Монте-Бегия в день летнего солнцестояния. Лебеччо[21], приходящий сюда посвежевшим после долгого путешествия по Средиземному морю, дает террасным холмам над побережьем достаточно влаги для почвы, виноградников и пастбищ. В маленьких бухтах и гаванях вдоль всего побережья никогда не прекращалось судостроение, а большие галеры и каракки постоянно прибывали из Эгейского моря, Леванта и Северной Африки. Хотя республика знавала и лучшие дни (впрочем, как и большинство республик того времени), она лелеяла традиции таких мореплавателей, как Вивальди, уже в 1291 году искавший морской путь в Индию через Африку, Мальчелло, один из первооткрывателей Канар, или Андреа Дориа[22] (впрочем, последний пока еще не родился). Генуя славилась знаменитой школой картографов, снабжавшей картами-портоланами половину Средиземноморья. К ее услугам обращались даже португальцы, когда желали нанести на карты новые африканские владения. Можно легко представить, как юный Христофор постигал азы составления карт в какой-нибудь картографической лавке (позже они вместе с братом овладели этим искусством в Лиссабоне), или предположить, как он задумчиво смотрит на гавань из ткацкой мастерской в доме Порта-Сант-Андреа или устремляет взгляд на широкий простор Средиземного моря из дома в Савоне, занимаясь ненавистной торговлей. Здесь он, возможно, даже задумал свое грандиозное предприятие, ибо достижения великого человека часто являются не чем иным, как исполнением его юношеских мечтаний.

Безусловно, подобные рассуждения больше подходят поэтам и романистам, нежели историкам. Все, что мы точно знаем сейчас о жизни Колумба до достижения им двадцатитрехлетнего возраста (надеюсь, когда-нибудь нам станут известны и другие подробности), – оказание помощи родителям в Генуе и Савоне в уважаемом ремесле ткача, а также отсутствие образования и привилегий. Но никакие жизненные тяготы не могли заставить его отказаться от верности благородному и могущественному городу у моря.

Когда Христофор впервые вышел в море? Его собственные заявления на этот счет кажутся весьма противоречивыми. «В очень юном возрасте, – писал он монархам приблизительно в 1501 году, – я отправился в плавания по морям, и так продолжается по сей день. Искусство [навигации] склоняет к себе каждого, кто ему следует и желает познать тайны мира. Прошло уже 40 лет с тех пор, как я этим занимаюсь». В своем дневнике 21 декабря 1492 года Колумб отмечает: «Я следовал за морем в течение двух-трех лет, не покидая его ни на какое время, заслуживающее другого внимания». В другом месте мы читаем слова Фернандо: «Он рассказывал, что начал ходить под парусом в 14 лет». Антонио Галло, генуэзский хронист, знавший семью Колумба, говорил, что Христофор и его брат Барт начали ходить в морские путешествия по обычаю своего народа «puberes deinde facti»[23] (это могло означать любой возраст в промежутке от четырнадцати до двадцати одного года).

Итак, по собственным, разнящимися между собой заявлениями Колумба, он вышел в море в 1461, 1465 или 1469–1470 годах; по утверждениям Галло – в период между 1465-м, когда ему исполнилось четырнадцать, и 1472 годом, когда ему было двадцать один. Но, как мы видели, есть документальные свидетельства, что Христофор находился в Генуе 22 сентября и 31 октября 1470 года, в Савоне – 20 марта и 26 августа 1472 года, а также 7 августа 1473 года.

Предположим, что мы хоть раз примем предложение Мадарьяги и, «оставив пыльные бумаги, вернемся к плоти и духу». Не будем жестко принуждать моряка к субъективным прибавлениям или вычитаниям лет или предполагать, что нога Христофора никогда не переступала планшир в его ткацкую бытность. Какой момент времени выберет для себя бывший мальчик, выросший на берегу моря и со временем ставший моряком, чтобы сказать о первом выходе в море? Это может означать все, что угодно, – и начало возни с лодками, и первое ночное плавание, и получение первого жалованья за помощь, и первый выход в дальний поход.

Христофор жил в среде мореплавателей, в которой каждый здоровый мальчик рвался под парус при первой возможности. Они выходили вечером на рыбалку под разыгравшийся бриз, ловили всю ночь сардины при свете факелов и мерцании звезд, а на рассвете мчались домой, подгоняемые свежим лебеччо, чтобы успеть первыми доставить улов на рынок; у них были частые возможности коротких выходов на пакетботах на восток в Нерви, Порто – фино и Рапалло или на запад – в Коголето и Савону. В конце концов, недалеко находилась и Корсика. Так когда же Колумб ощутил вкус великого приключения? Когда увидел высокий, зазубренный остров, возвышающийся над кромкой океана, словно ряд маленьких островков? Или когда наблюдал, как они сливаются воедино, цвет меняется с синего на зеленый, а белые пятнышки на берегу становятся домами? Когда бросал якорь в незнакомой гавани, где мужчины тараторили на странном диалекте и, по словам шкипера, обязательно становились пиратами при первой же возможности, а на берегу стояли замечательные девушки, гораздо более красивые и общительные, чем в старом родном городе?

Большая часть торговли вдоль лигурийского побережья шла морем. Если юному Христофору так нравились выходы в море, то для его отца было бы вполне естественным делом посылать сына вдоль побережья для закупок шерсти, вина и сыров или для продажи своих тканей. Возможно, Доменико оставался в Савоне, а Христофор командовал маленьким зафрахтованным пакетботом с латиноамериканским экипажем, заходящим в Геную раз в пару недель. Вовсе не стоит презирать каботажи подобного рода. Умеющий командовать маленьким парусным судном, лодкой, уже находится на пути к тому, чтобы стать капитаном каравеллы, справиться с внезапным шквалом, налетевшим с гор, и наполовину готов встретить настоящий морской шторм.

Фернандо, сын Адмирала, не претендовал на то, что знает, когда и при каких обстоятельствах его отец впервые вышел в море, ибо его отец умер, «прежде чем я набрался смелости попросить его дать отчет о таких делах. Или, говоря точнее, в то время, будучи мальчиком, я был далек от того, чтобы задаваться подобными мыслями». Но среди этой ormium gatherum[24], в четвертой главе жизнеописания отца[25], Фернандо цитирует ныне утерянный оригинал письма к монархам, написанного в Эспаньоле в январе 1495 года. В частности, Колумб писал в нем следующее: «Случилось со мной, что король Рене (которого уже прибрал Господь) послал меня в Тунис, чтобы захватить галеас[26] „Фернандин“; и, когда я был у острова Сан-Пьетро близ Сардинии, сказали мне, что там были два корабля: каррака с упомянутым галеасом, что встревожило моих людей, и они решили не идти дальше, не испугавшись, но чтобы повернуть обратно в Марсель и забрать другой корабль и больше людей. Я, видя, что ничего нельзя сделать против их воли без какой-либо хитрости, уступил их желаниям, а затем, „изменив направление“ иглы компаса, поднял паруса, когда наступила ночь, и на следующий день на рассвете мы оказались у мыса Карфаген, в то время как все на борту были уверены, что мы были на пути в Марсель».