Оба органа верховной власти – правительство в столице и Верховное командование в Ставке – если и не вступили сразу же после начала войны в открыто неприязненные отношения, то, во всяком случае, вместо тесного единения начали подозрительно относиться друг к Другу.

В Ставке стали прислушиваться и приглядываться к тому, что говорят и делают в столице, то есть в правительственных и придворных кругах, а в столице стали гадать и наблюдать за тем, что думает и предпринимает Ставка.

При этом тесного единения не было не только между гражданским управлением государством и Верховным командованием, но не было и в чисто военной сфере, ибо военный министр, на котором лежала громадная и ответственная задача снабжения и укомплектования армии, не был подчинен Верховному главнокомандующему.

Между тем занимавший должность военного министра бездарный интриган и оппортунист генерал В.А. Сухомлинов, пользовавшийся, к сожалению, расположением государя, занял по отношению к Ставке враждебную позицию, считая себя обойденным назначением великого князя Николая Николаевича, так как – со свойственным ему тщеславием и самомнением – полагал, что в случае непринятия на себя государем должности Верховного главнокомандующего на эту должность никто в России, кроме него, не имел права и не был бы способен ее выполнять.

И вот в столице – в известных кругах и при Дворе – начали шептаться о том, что громадная популярность в России великого князя может причинить вред престолу, и намекать на то, что в Ставке могут появиться на почве этой популярности узурпаторские тенденции.

Слухи эти, конечно, тотчас же дошли до Ставки, которая начала подозрительно относиться к разным мероприятиям правительства, рассматривая их как стремление ограничить свободу действий Верховного командования. В душе же рыцарски честного и преданного престолу великого князя слухи эти вызвали глубокое возмущение и обиду. Это побудило великого князя – а по его указанию и Ставку – тщательно избегать всего, что могло бы дать этим слухам малейшую почву. Таким образом, Ставка оказалась вынужденной не поднимать некоторых вопросов и не предпринимать известных действий, которые, однако, могли бы успешно повлиять на ход войны.

В частности, например, великий князь за все время войны, которое он провел на посту Верховного главнокомандующего, тщательно избегал общения с так называемыми общественными кругами, группировавшимися вокруг Государственной думы, в которых он пользовался большой популярностью. Между тем в той гигантской борьбе, которую в Первой мировой войне вела Россия, тесное единение общественности с армией должно было бы, несомненно, благоприятно влиять на ход этой борьбы.

Кроме того, великий князь никогда не посещал войска на фронте, всегда предоставляя это делать государю, так как опасался вызвать этим подозрение в искании популярности среди войск. А в конечном итоге посещение великим князем войск, среди которых он действительно пользовался легендарной популярностью, могло бы, особенно в критические моменты операций, значительно способствовать благоприятному их ходу.

Великий князь был также вынужден отказаться от категорического требования смены высших военных начальников, оказавшихся несоответствующими своему назначению, но пользовавшихся благоволением государя, и не мог решительно вмешиваться в дело снабжения армии, которое было в руках военного министра, подчиненного не ему, а государю.

Лишь впоследствии, когда стало совершенно очевидно, что верховное управление страной не способно справиться со своей задачей и его деятельность может привести к поражению в войне, великий князь во имя спасения родины отказался от чрезмерной осторожности в своих отношениях с ним и начал выступать с решительными требованиями различных мероприятий, но вскоре был сменен.

Таким образом, раздвоение верховного управления и отсутствие единства действий между обоими органами верховной власти отразились на свободе действий великого князя в деле выбора высшего командного состава, ограничили его влияние на дух вооруженных сил и способствовали отчуждению его от народа, на творческих и духовных силах которого основывалось спокойствие и плодотворная деятельность страны в тяжелую годину войны.

С самого начала войны симпатии и чаяния русской общественности разделились между этими двумя органами верховной власти: все честные и любящие свою родину люди, принадлежавшие по своим убеждениям к прогрессивно настроенным слоям общества, устремили взоры на Ставку, а все, что было сосредоточено в «темных силах» распутинского толка, тесным кольцом охватило правительственные сферы и престол.

Между тем после принятия на себя государем должности Верховного главнокомандующего отчуждение Верховного командования от общественности еще больше увеличилось, ибо государь относился к ней с предубеждением.

Однако общественные круги, порвавшие связь с правительством, находившимся под влиянием «темных сил», ведших Россию к гибели, продолжали видеть в Ставке луч надежды на спасение и стремились через посредство штаба Верховного главнокомандующего воздействовать на государя, чтобы побудить его изменить пагубную для России внутреннюю политику престола и правительства.

Роль правительства и общественности во время Первой мировой войны и их влияние на ее трагический исход в известной мере уже выяснены, но далеко еще не ясны роль и влияние Верховного командования на течение войны и ее исход. Особенно не ясен волнующий вопрос: сделало ли Верховное командование все, от него зависящее, чтобы предотвратить этот трагический исход, ведь оно руководило вооруженными силами страны и к нему одному были обращены чаяния русского народа.

Автор настоящих воспоминаний пробыл в Ставке в течение всей войны, сначала на подчиненных, а затем на руководящих должностях. Он был свидетелем, а в некоторых случаях и участником принятия ряда неизвестных до сих пор истории решений, имевших значительное влияние на исход войны, и составил определенное мнение о том, каково было и каковым могло бы быть влияние Верховного командования на этот исход, – иными словами, каковы были причины нашего поражения в Первой мировой войне, изложению чего и посвящены настоящие воспоминания.

Своим назначением в Ставку или, точнее говоря, в состав морского управления штаба Верховного главнокомандующего я был обязан тому, что в течение нескольких лет служил в Морском генеральном штабе и занимал кафедру общей тактики в Николаевской морской академии.

Назначение это застало меня в Кронштадте на крейсере «Диана», откуда я тотчас же выехал в Петербург, где Ставка формировалась.

В Петербурге мною было получено приказание обзавестись походным обмундированием защитного цвета и выбрать себе верховую лошадь в эскадроне Академии Генерального штаба. Последнее меня немало озадачило, так как, хотя мы, моряки, искони отличались неудержимым влечением к верховой езде, я все же не был уверен, что не ударю в грязь лицом, следуя верхом в свите такого выдающегося кавалериста, каким был великий князь Николай Николаевич. Из этого затруднительного положения вывел меня командир эскадрона, дав мне старого и мудрого коня, который, по его словам, «из чувства собственного достоинства ни в коем случае меня не сконфузит».

Однако, как оказалось, условия ведения войны настолько изменились, что офицерам штаба Верховного главнокомандующего ни разу не пришлось садиться на коней, но все же верховые прогулки являлись для многих единственным отдохновением от напряженной работы, и в этом отношении мой мудрый конь сослужил мне во время войны хорошую службу.

Этот сам по себе незначительный случай показывает, сколь несовершенным в военных кругах перед Первой мировой войной было представление о ее ведении в современных условиях.