– Мамочка! – сквозь туман слёз я увидела в дверях палаты мать и протянула к ней руки.

Врачи уже описали во всех красках мои травмы и наказали ей убедить меня бросить занятия балетом. Но моя мама, милая мамочка, была полностью на моей стороне. Чтобы я делала без её веры и помощи?! Наверное, стала бы самым несчастным ребёнком на свете с разбившейся в один миг мечтой.

– Не волнуйся, детка, всё будет хорошо. Я сделаю всё, чтобы помочь тебе. Нам очень повезло, что я работаю санитаркой в больнице, смогу тебя выходить. Твои ножки заживут, и ты снова будешь танцевать.

Почувствовав такую мощную поддержку от мамы, я успокоилась и довольно быстро пошла на поправку. Меня даже не расстроило, что Новый год придётся встретить в стенах больницы.

В отделении травматологии для нас нарядили ёлку и устроили большой концерт.

Аккуратно усадив на кресло-каталку, полноватая санитарка отвезла меня в зал, где уже расположились вокруг нарядно украшенной ёлки другие маленькие пациенты. К нам пришёл хор из соседнего дома культуры и спел песни, кто-то прочитал стихи. А потом заглянули Дед Мороз со Снегурочкой и раздали подарки. Небольшие свёртки с конфетами.

В больнице скучать не пришлось. Каждый день после школы меня навещали одноклассницы и приносили домашние задания, чтобы я не отстала по основным предметам. Все члены моей большой семьи по очереди приходили ко мне. Бабушка, дедушка, тётя с мужем и младшей двоюродной сестрёнкой и, конечно же, мама с папой не забывали обо мне ни на день. Все утешали и верили, что я снова смогу вернуться в балетный класс. А я не верила – я знала, что обязательно вернусь. Но до сих пор не представляю, что бы я делала без их участия.

Пришёл день выписки. Врачи требовали, чтобы я ещё месяц провела дома, лёжа на кровати. И я лежала в нашей комнате, хорошо натопленной железной печкой-буржуйкой, и ждала вечера, когда вернётся мама. Уставшая после смены, она мыла руки и прижималась к моему лицу холодной щекой, ещё не согревшейся после мороза. Я жадно втягивала ноздрями остатки зимних запахов улицы и крепко обнимала её.

– Начнём? – устало спрашивала мама и потихоньку начинала разминать мышцы на моих ногах.

По сорок минут каждый вечер она растирала мои ноги, разогревая застоявшиеся за время болезни мышцы. Закончив, мама уходила на кухню, чтобы приготовить ужин к возвращению папы. Так прошла зима.

В конце февраля я вернулась в класс и снова встала у станка. Далеко от фортепиано. Было жутко обидно быть в последних рядах, после того как на протяжении двух лет неизменно была первой. Травма в один день отбросила меня назад. Но ничего нельзя было поделать. Пришлось взять себя в руки и начинать всё сначала. Мои ноги, связки, мышцы с трудом вспоминали былые навыки. Всю весну я пыталась догнать не только одноклассниц, но и себя прежнюю. Это было нелегко. Участковый врач, который продолжил наблюдать меня после выписки из больницы, рекомендовал не перегружать ноги излишними занятиями, чтобы избежать повторных травм. Но я всё равно тайком после уроков возвращалась в опустевший класс и ещё час занималась одна.

Весна пролетела очень быстро, и я не заметила, как наступило лето 1941 года. Учеников распустили на летние каникулы. Я была упрямой и не прекращала заниматься. Так надеялась, что в сентябре вернусь в класс и покажу своему педагогу всё, на что способна, и меня вернут на прежнее место к фортепиано.

Но ничего из этого не случилось, не сбылось. 22 июня 1941 года Ленинград замер возле репродукторов и громкоговорителей. Все затихли, придавленные голосом Левитана, объявившем о начале войны. Я помню, как лица мужчин потемнели, стали жёсткими, серьёзными, многие женщины заплакали. И мама тоже. Глядя на неё, обычно весёлую и жизнерадостную, а сейчас безнадёжно качающую головой, я поняла, что случилось что-то очень страшное.

Город обрёл суровое лицо. Напрягся весь, ощетинился кошкой, готовящейся к прыжку. Началась эвакуация. Музеи старались сохранить культурные ценности, в Эрмитаже поснимали картины, бережно упаковали в холщовые тряпки и стали вывозить подальше от немецких захватчиков. Насыпали в мешки песок и обкладывали ими памятники, которых так много в культурной столице. Эвакуировали даже предприятия. На заводе «Светлана», где работал папа, демонтировали все станки и вместе с рабочими вывезли в Новосибирск. Помню, как он пришёл домой и сообщил, что по приказу ему нужно уезжать. Будет трудиться там.

– Как обустроюсь, размещусь в общежитии, «выпишу» вас, – обнимал плачущую мать отец, но она не успокаивалась, всё рыдала. – Слышишь, я заберу вас отсюда.

Глядя на маму и папу, разревелась и я. Не смогла справиться с подступившим комом к горлу, подбежала к обнявшимся родителям и заплакала в голос. Тяжело было прощаться с родным человеком. Никогда ещё папа не жил отдельно, а теперь война разлучает. Он обещал нас забрать к себе в Новосибирск, но когда немцы сомкнули вокруг Ленинграда кольцо, это стало невозможно.

Больницу № 3 для душевнобольных также эвакуировали вместе с пациентами. Санитаров не взяли, поэтому мама, тётя и бабушка с дедушкой остались в Ленинграде ждать дальнейших указаний свыше.

Эвакуировали всех, кого могли. Юных балерин, учениц хореографического училища, тоже решили вывезти, чтобы девочки могли там, далеко в тылу, продолжать заниматься танцами. 5 июля воспитанников младших классов вместе с директором Ревеккой Борисовной Хаскиной и частью педагогов эвакуировали из Ленинграда в пионерский лагерь под Кострому. Чтобы не пугать детей, родители говорили, что их везут на отдых, а к началу занятий все вернутся домой. Ребята верили и с лёгким сердцем, распевая пионерские песни, садились в автобусы.

Меня мама не захотела отпускать, сказала, что мои ноги не совсем окрепли после травмы, и поскольку теперь она осталась без работы, будет больше заниматься со мной восстановлением.

19 августа в город Молотов отправили и старших воспитанников вместе со своими педагогами. В Ленинграде осталась лишь меньшая часть преподавателей и учеников, и те по очереди несли круглосуточное дежурство в здании училища. Танец с началом блокады не умер. Учащиеся под руководством Лидии Семёновны Тагер давали шефские концерты для воинов. Я тоже была в их числе. Помимо танцев, мы, дети, участвовали в строительстве оборонных сооружений, вступили в отряд пожарной охраны МПВО (местной противовоздушной обороны).

Гитлер считал мой родной город ядовитым гнездом, который, по его мнению, должен исчезнуть с лица земли. По его приказу немецкие солдаты приступили к бесчеловечным действиям. Началось самое страшное. Первую воздушную тревогу объявили уже 23 июня 1941 года. Ленинград обстреливали артиллерией, бомбили с самолётов.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.