Все их имущество, подразумевалось, должно переходить убийцам.

Вот этих махновцев и предстояло переделать в доблестных корниловцев.

Одной солдатской выправки для этого было мало, ибо внешняя оболочка нисколько не обеспечивала от возможного предательства на фронте: не было ничего легче, как из сторожевого охранения переметнуться ночью к красным, прихватив с собою офицера, в бою сдаться, а на походе отстать и дезертировать. В этой вольнице необходимо было прежде всего пробудить национальное чувство и зажечь пафос борьбы за Россию.

Офицеры жили в казармах и постоянно общались со своими солдатами. Махновцы скоро убедились, что эти «золотопогонники» не страшны – они были молодыми веселыми людьми безо всякого барства и снисходительного отношения высшего к низшему. Большинство корниловских офицеров сами были из крестьянских семейств.

Пашкевич и старые корниловцы неустанно вели с махновцами беседы о России, о ее былом величии и теперешнем унижении, о целях и смысле борьбы, начатой Корниловым. Рассказывали офицеры и про самих себя, почему они пошли против советской власти: в борьбе с большевиками ищут не возврата утраченных поместий и капиталов, которых у них и не было, а борются за свою родину, за счастье России. Говорили просто, горячо и безо всякой внутренней фальши, на что очень чуток русский человек. Что больше всего западало в души махновцев, трудно сказать – одна привитая почка таинственными путями облагораживает весь дичок.

Махновцы вели себя примерно. Не было ни одного случая, чтобы кто-либо из них продал выданную ему пару белья или принадлежность обмундирования, всегда были трезвы, исполнительны и добросовестно несли солдатскую службу. По вечерам они собирались в кружок и распевали песни, из которых некоторые были сочинены Пашкевичем. Часто они пели «Кудеяра», должно быть применяя к себе слова этой песни.

В мае 1919 года 2-й Корниловский ударный полк был сформирован. Своим заместителем капитан Пашкевич обычно оставлял командира пулеметной роты поручика Лысаня⁷¹; начальник хозяйственной части был капитан Гавриленко⁷², уже зарекомендовавший себя в этой должности в 1-м Корниловском полку; командир 1-го батальона – поручик Левитов; командир 2-го батальона – капитан Щеглов⁷³; командир 3-го батальона – поручик Кленовой-Песчанкин⁷⁴.

Настало время полк «вывести в свет». Смотр произвел Май-Маевский. Командующий Добровольческой армией остался настолько доволен видом полка, что охотно согласился на свое зачисление в его списки. После обеда офицеры стали качать командующего. Ударники столпились около окон офицерского собрания и с восхищением смотрели, как грузное тело «Мая» подлетало к потолку. Через открытое окно офицеры перебросили «Мая» ударникам, те его подхватили, и вдруг у офицеров мелькнула мысль, а ну как махновцы «шмякнут» генерала о землю: красные иногда применяли такой способ расправы с пленными офицерами. Бледное лицо Пашкевича стало совсем белым, но махновцы на руках уже вносили в столовую улыбающегося «Мая».

«У всех нас, – вспоминал подполковник Трошин⁷⁵, – так и отлегло от сердца».

15 июня после парада и напутственного молебна 2-й Корниловский полк уехал на фронт на соединение со своим старшим братом, 1-м Корниловским полком. Наталья Лавровна, дочь генерала Корнилова, благословила полк на ратный путь иконой Равноапостольного Князя Владимира, покровителя 2-го Корниловского полка.

За время формирования 2-го Корниловского полка добровольческий отряд, переименованный в 1-й армейский корпус, сломил в Донецком бассейне упорство красных. Преследуя их, корпус в течение 30 дней прошел более 300 верст и после пятидневных жестоких боев с отборными матросскими частями и красными курсантами на подступах Харькова овладел городом. В только что освобожденном от большевиков Харькове и должны были встретиться 1-й и 2-й Корниловские полки.

Встреча вышла торжественная. В центре города на площади выстроился развернутым фронтом 2-й Корниловский полк, тщательно выравнялся и застыл в ожидании. Издали донесся походный марш. Звуки нарастали. Показалась голова колонны. Полк вел командир 1-го батальона полковник Гордиенко.

– Слушай, на краул! – скомандовал Пашкевич.

Винтовки замерли в руках, трубы рванули встречный марш.

1-й Корниловский полк развернулся перед фронтом 2-го полка и тоже взял на караул. Полковник Гордиенко и капитан Пашкевич, держа шашки «подвысь», пошли друг другу навстречу. Обнялись и расцеловались.

Вернувшись на свои места, оба командира скомандовали:

– К ноге, вольно!

Между фронтами сразу началась перекличка: здоровались, справлялись о друзьях. Чаще всего доносилось – ранен, убит…

Та же команда «слушай, на краул!» прервала поток новостей. Явился старший корниловец полковник Скоблин, а вслед за ним и командир корпуса Кутепов. В тот же день после парада 2-й Корниловский полк выступил на позицию. Провожая его, полковник Скоблин сказал небольшую речь:

– Будьте достойны своих старших корниловцев. Храните их традиции и честь. У вас еще нет знамени, вы его, конечно, скоро заслужите, но до этого времени ваше знамя – ваш командир полка капитан Пашкевич…

Уже на другой день 23 июля 2-й полк получил боевую задачу. Всех офицеров тяготила одна и та же мысль: как поведут себя бывшие махновцы в боевой обстановке?

Батальоны рассыпались в цепь. Впереди 2-го батальона только что оправившийся после ранения капитан Щеглов, опиравшийся на палку. Все офицеры тоже впереди своих рот. Рядом с ними по одному или по два ударника для связи с ротами. Цепь двинулась. Сразу раздался знакомый свист пуль. Все чаще и чаще проносились над головой невидимые свистящие стайки. За три месяца жизни в тылу уже отвыкли от этого нежного посвистывания. Головы у некоторых офицеров невольно наклонялись.

– Ну вот, уже кланяться начали! – вдруг бросает на ходу своему офицеру долговязый худой махновец из связи.

«Ах, черт возьми, вот нарезал!» – мелькнуло у офицера, и он сразу выпрямился.

Офицеры шли в атаку без перебежек, не ложась. Махновцы за ними не отставали. Такая атака – молчаливая, без крика и без одного выстрела – была страшна. Казалось, двигается неумолимый беспощадный рок. Красные стали отходить, их выстрелы стихли.

Потери у корниловцев были небольшие. На вечерней перекличке отсталых и сбежавших не оказалось.

– Все это хорошо, – переговаривались между собой офицеры, – но настоящего-то боя еще не было.

Такой бой разыгрался на следующее утро. Было приказано взять железнодорожную узловую станцию Готня, где большевики сосредоточили сильную ударную группу с артиллерией и бронепоездом, вооруженным трехдюймовками и пулеметами.

3-й батальон принял на себя лобовой удар. В цепь корниловцев вынеслась на открытую позицию батарея полковника Петренко. Сразу снялась с передков и вступила в единоборство с красным бронепоездом. Ухали пушки, вскидывалась земля. Как и вчера, ударники шли ровной цепью за своими офицерами. Наклонялись лишь для того, чтобы поднять раненого офицера и вынести его из боя. Готня была взята штыковым ударом.

Уже с легким сердцем пошли офицеры в сторожевое охранение на всю ночь вместе с бывшими махновцами.

В начале марта месяца 1919 года Корниловский ударный полк с боями занял Дебальцевский бассейн, удерживая за собой важные стратегические пункты для обороны, как, например, железнодорожную станцию, депо, разные постройки и другие укрепленные пункты.

Ввиду еще малочисленности состава полков сплошного фронта не было. Пополнение наших частей добровольцами шло довольно медленно. С продвижением нашей армии вперед и расширением занятых районов увеличивалось и поступление добровольцев. Медленно, но верно наша армия увеличивалась и крепла.

Мой старший брат, после довольно тяжелого ранения в 1-м Кубанском походе, находился в Новочеркасском госпитале и после полного выздоровления опять вступил в строй в свой Корниловский ударный полк. В Дебальцевском районе он находился в одной из рот полка, командной должности не занимал, а был рядовым бойцом. В то время я был назначен помощником начальника хозяйственной части Корниловского ударного полка, которая стояла в поселке Ханженково. Начальником хозяйственной части полка был полковник Врублевский, уже пожилой человек, лет около 65. Будучи сам 25 лет, я считал его стариком. Поэтому все поездки по всем интендантским и другим учреждениям я совершал, конечно, по его распоряжению. Часто, не менее двух-трех раз в месяц, я наезжал и в штаб полка по хозяйственным делам, когда присутствие самого начальника хозяйственной части не требовалось.