Он в превосходных выражениях восхваляет Аэция и Евномия, ложно утверждая, будто они единственные очистили догматы благочестия, искаженные от времени.

8. [Об Акакии, епископе Кесарии Палестинской, у Фотия (Библ. 40).]

Он сильно порицает неодолимое красноречие и непобедимую изворотливость Акакия, епископа Кесарии Палестинской, поскольку тот, как он говорит, этим своим искусством ставил в тупик не только сторонников противоположного исповедания, но и в первую очередь своих единомышленников, когда они все же расходились с ним по какому-нибудь вопросу.

9. [Об Аэции, из Фотия (Библ. 40).]

Свою «Историю» он начинает с того, как Арий ревностно обосновывал собственную ересь, и доводит ее до возвращения нечестивейшего Аэция. Этот Аэций, как сам Филосторгий нехотя говорит, был лишен дьяконства соеретиками же — за то, что даже их превосходил нечестием. Он был вызван нечестивейшим Юлианом и принят им с величайшим уважением.

10. [О Василии, из Фотия (Библ. 40).]

Он осмелился возвести клевету на Василия Великого, чем доставил ему еще большую славу. Убедительность и изящество речи в его похвальных беседах Филосторгий был вынужден признать по причине очевидности этого обстоятельства. Однако этот ничтожный человек называет его безрассудным и в словопрениях неопытным — за то, что он, как тот говорит, осмелился критически отзываться о сочинениях Евномия.

11. [О Леонтии, епископе Триполитанском, у Свиды, под именем Леонтий.]

Этого Леонтия нечестивый Филосторгий в книге... называет своим другом как единомышленника по арианскому его зломыслию.

12. [Об Иордане и Панеаде, из Иоанна Антиохийского («О древних сказаниях из “Истории” Филосторгия»).]

Близ крайних пределов Палестины, за которой следует Финикия, расположен город, который с самого начала называется Даном — от колена Данова. Впоследствии даняне одни из всего народа, странствуя длительное время, наконец заняли эту землю, с трудом утвердились в ней и, построив близ ее крайних пределов город, дали ему название — Филарх. Это был крайний предел Иудеи по направлению к Финикии. Когда впоследствии Ирод Великий отстроил этот город, он переименовал его, назвав Кесарией Филипповой. Теперь же его зовут Панеадой. Город получил это название после того, как в нем было установлено изображение Пана. В этой Панеаде берет начало один из истоков Иордана (всего же их два), который в соответствии с древним названием и теперь еще зовется Даном. Другой же, по имени Иор, находится далеко оттуда, приблизительно в ста шестидесяти стадиях, и вытекает из одного холма той же самой горы. Каждый из них потом становится рекой, причем последняя называется Иоратом, а первая Данитом. Миновав гору и спустившись на равнину, они сливаются вместе и образуют одну большую реку Иордан. Далее, объединив в себе воды и имена обоих потоков, Иордан течет через Тивериадское озеро, пересекает его посередине и, не смешивая с ним своих струй, достигает его противоположного берега, всегда себе равный и сам с собой сходный. Отсюда уже, протекая через Палестину, он впадает в так называемое Мертвое море и исчезает.

13. [Об Аполлинарии, Василии и Григории Назианзине, о которых у Свиды приведены в трех местах подлинные выражения Филосторгия, под именами: «Аполлинарий», «Василий», «Григорий».]

В те времена Аполлинарий процветал в Лаодикее Сирийской, Василий — в Кесарии Каппадокийской, а Григорий — в Назианзе: это место является воротами в ту самую Каппадокию. Три этих мужа защищали тогда единосущие (τό όμοούσιον) против иносущия (τό έτεροούσιον), далеко превосходя всех тех, кто в прежние времена и впоследствии вплоть до дней моей собственной жизни отстаивали эту ересь. Так что в сравнении с ними Афанасия следует считать мальчиком. Ведь они весьма много успели и в так называемом внешнем образовании, и в Священном Писании имели обширные познания, требовалось ли что-нибудь прочесть или кстати вспомнить. Среди них особенно выделялся Аполлинарий, поскольку мог понимать даже еврейский язык. Притом все они были весьма искусными писателями, каждый в своем жанре. Аполлинарий далеко всех превосходил в пояснительном роде красноречия, Василий был наиболее славен своими похвальными речами. Если же сравнить с ними обоими Григория, то в сочинениях стиль его изложения был более возвышенным. В красноречии он превосходил Аполлинария обилием, а Василия — основательностью. В то время как они были наделены столь великим даром говорить и писать, эти мужи вместе с тем обнаруживали такой нрав, который привлекал к ним многих людей, как на зрелище. Так что тех, кто их видел, с кем они говорили и кому писали, они совершенно удерживали в общении с собой, поскольку им было легко достигать этого с помощью того или иного из этих их средств.

Фрагменты «Истории» Филосторгия

1. [Из Свиды, под именем Агапит.]

Агапит, Синадский епископ, которого Евсевий Памфил весьма восхваляет и упоминает о его необычайных чудесах, о передвижении гор и рек, о воскрешении мертвых, а также о том, как в бытность его воином Максимин хотел казнить его как христианина, поскольку многие обращались под впечатлением от его чудесных деяний. [См. Фил. II, 8.]

2. [Из Свиды, под именем Аэций.]

Аэций из Антиохии Сирийской, ученик Евномия, происходил от бедных родителей из простонародья. Отец его числился в войске, претерпел большие несчастья и умер, оставив его еще малым ребенком. Дойдя до крайней бедности, он занялся ювелирным ремеслом и достиг в этом деле высочайшей степени мастерства. Но так как природные наклонности влекли его к высшим наукам, он обратился к изучению философии. Сначала он был слушателем Паулина, который только что был переведен из Тира в Антиохию, еще во времена Константина. Сделавшись его учеником, Аэций проявлял великую силу нечестия в прениях с инакомыслящими и для многих был уже совершенно несносен. Когда же Паулин умер и Евлалий, двадцать третий епископ после апостолов, занял престол, многие из тех, кого Аэций одолел в спорах, досадуя на то, что были побеждены ремесленником и человеком молодым, сговорились и изгнали его из Антиохии. Изгнанный Аэций удалился в Аназарб. За необычайно короткий срок исполнившись силы и влияния, он всегда из любой ситуации извлекал плоды большие, нежели можно было ожидать. Он нисколько не переставал опровергать противников, а между тем одевался скромно и жил как придется. [См. Фил. III, 15.]

3. [Из Свиды, под именем Авксентий.]

Авксентий, епископ Мопсуэстский, был из числа так называемых исповедников. Он принадлежал к числу тех мужей, которые блистательно служили в войске императора Лициния, и был одним из тех его секретарей, которых римляне называют нотариусами. Что же касается его исповедничества, то оно было вот какого рода. На одном дворе императорского жилища был источник воды, над ним стояла статуя Диониса, а кругом рос большой виноградник, который делал все это место тенистым и мрачным. Когда Лициний однажды пришел туда как бы для прогулки в сопровождении Авксентия и многих других придворных, он, взглянув на виноград, увидел одну висевшую на лозе кисть, большую и спелую, и приказал Авксентию срезать ее. Тот немедленно достал нож, висевший у него на поясе, и, ничего не подозревая, срезал кисть. Тогда Лициний сказал ему: «Положи эту кисть к ногам Диониса». На это Авксентий отвечал: «Нет, государь, я христианин». Лициний же сказал: «Тогда ступай вон, оставь службу. Здесь тебе надлежит выбрать одно из двух». Тот, нисколько не медля, снял с себя пояс и с легким сердцем удалился из дворца, в чем был. Некоторое время спустя эфоры поставили его Мопсуэстским епископом. У него был младший брат Феодор, один из мужей, обучавшихся в Афинах. И ему впоследствии также выпал жребий епископства в церкви Тарсийской. Об Аэций же следует сказать, что сначала он и Евномия, и других, достойных высшего звания людей, учил сам. А когда он достаточно подготовил Евномия к делу учения, то уже весьма часто употреблял его вместо себя в качестве учителя других и в особенности тех, кто нуждался в наставлении более зрелом. Ибо сам он был чрезвычайно искусен в преподавании начал. А этот (Евномий. — Прим. пер.) гораздо лучше умел обрабатывать данные начала, ясно и вместе с тем великолепно раскрывать их. [См. Фил. V, 2.]