Герцог снова засмеялся, тихо и вкрадчиво, зловеще, так, что кровь стыла в жилах.

— Не будет никаких магических пожеланий, — не сдавалась Маша, стараясь сохранить лицо и не выдать своей паники, хотя у нее уже поджилки тряслись. — Ты ‘разве не знаешь, что принц клеймил нас с Виолой, отнял магический дар?

— Он мог отнять его, но стереть любимые проклятья с языка Эвиты — это ему не под силу!

— старик торжествовал, потирая руки. — Оборотень, подселенка! Эвита, значит, мертва. А

ты каким-то образом пробралась в ее тело, самозванка!

«Вот попала, так попалась — в ужасе подумала Маша. Страх ледяным душем окатил ее, останавливая сердце в груди.

— Где тебя нашел тот недобрый колдун, что посмел втиснуть твою жалкую душонку в тело герцогской дочери, Э? — продолжал веселиться герцог — На навозной грядке? В

солдатском обозе?! Дешевая потаскуха! Неужто принц не заметил подлога?! Это чей еще отец осел! Купиться на яркую обертку — ну, болван!

— Наверное, не такое уж я ничтожество, — огрызнулась Маша, понимая, что переубедить герцога не удастся.

— Это похотливый дурак в короне так хотел оседлать мою дочь, что предпочел не замечать очевидного! — торжествовал старик, потирая руки. — Спутать герцогиню с дешевой подделкой! О, небеса! Вот это удача! Э-3-э, милая! Да теперь не ты, теперь я буду диктовать условия! А не подчинишься — я выдам твою маленькую тайну принцу, и он со злости раздерет тебя на куски! Или отведет прогуляться в Башню откровений, и ты забудешь, как огрызаться, девка! Оборотень, ну надо же!

Герцог снова мерзко расхохотался. В его злобных глазках сверкала гнусная радость.

Весть о том, что настоящая Эвита, скорее всего, мертва, раз тело ее занято, ничуть его не расстроила. Да они не заострил внимание на этом.

Никогда не обнимет настоящую дочь, никогда не скажет ей последнего «прости».

Никогда.

Да это было ему и не нужно.

«Даже оплакать и пожалеть нас некому будет, случись что, — подумала Маша в полнейшем отчаянии. — Ну и папаша.

— Можно подумать, — огрызнулась Маша, отступая от радующегося мерзкого старика еще дальше, — на герцогской дочери стоит знак качества! А сам ты чем-то отличаешься от ярмарочного карманника!

— замолчи, девка, — грубо бросил герцог — Тебе не понять, чем благородный человек отличается от черни.

— Пятки почище? — язвительно произнесла Маша.

Она стояла в шаге от столика, на котором принц оставил стилет.

Сердце ее оглушительно билось.

Девушке казалось, что даже издевающийся старик слышит его стук.

Рука ее словно сама собой нащупывала рукоять оружия на лакированной поверхности.

— Значит, говоришь, принц тебя послушает? — деловито осведомился герцог —Молодец, шлюшка! Уже раздвинула перед ним ножки, поэтому он смирный такой?

Расплатилась с ним? Это я удачно подоспел сюда! Значит скажешь ему, чтоб помиловал меня. Скажешь, что тебе меня жаль. Поноешь, поваляешься в ногах, скажешь — жизнь не мила без отца.

— Нет — дерзко выдохнула Маша.

Ее пальцы, наконец, нащупали рукоять стилета. Кажется, та все еще хранила тепло рук принца, и это придало Маше уверенности.

— Что значит «нет»?! — завизжал герцог брызжа слюной. — Еще как да, милочка! Иначе…

Он угрожающе приблизился к ней, грубо ухватил ее за волосы, да так, что девушка вскрикнула от боли, и склонился над ней, с жестокой радостью вглядываясь в ее лицо.

— Даа — протянул он, рассматривая девушку. — Глаза ее, и цвет кожи, но взгляд. Слишком много жалости к тем, кого Эвита никогда не пожалела бы! Ты пойдешь и сделаешь то, что я тебе прикажу, сучка маленькая. Велю принцу глотку перерезать —

заберешься в его койку и перережешь! Даже если тебе придется поработать всеми тремя дырками, чтоб как следует вымотать его! Поняла?!

— Своими дырками распоряжайся

— Я сказала, нет — зло выдохнула ему в лицо Маша, стиснув зубы от боли.

— «Нет — передразнил ее герцог — Я всего лишь приласкал тебя по-отечески, а ты уже готова скулить от боли. А палач, он, знаешь, погладит твою шкурку куда чувствительнее.

Может даже снимет. Я сказал — перережешь ему глотку, значит, перережешь! Будешь делать то, что я скажу!

— Нет — упрямо выдохнула Маша — Никогда я его не трону! Если кто и заслуживает смерти, то только ты.

— Что, понравилось, как он на тебе скачет? — гнусно усмехнулся герцог.

— Понравилось, что его слова не расходятся с делом! — огрызнулась Маша. — Он, в отличие от тебя, не брехун! А еще он точно не прячется за юбками баб! Такого годного мужика надо беречь, а не ножиками в горло тыкать.

— вот я сейчас выбью тебе зубы, — прошипел старик яростно, — сверну челюсть и нос сломаю. И посмотрим, как быстро тебя вышвырнет прочь твой любовничек. Что ты тогда запоешь?!

Перед собой она видела только мерзкое лицо герцога, его страшно трясущиеся от животной злобы глаза.

«Как рябь на луже, — почему-то подумала Маша, глядя в его зрачки. — Или как холодец, Герцог Холодцовые Глаза».

Больше ни о чем подумать она не успела.

Ее рука сама собой ухватила кинжал покрепче и, что есть сил, вонзила его в бок герцогу; прямо в печень.

От резкой боли тот каркнул, не в силах даже слова сказать.

Пальцы его еще сильнее сжались в волосах девушки, и та, вырвав стилет из его тела, с остервенением вонзила его снова, но теперь под ребра, стараясь достать до сердца старика.

— Стерва... — прохрипел он, тараща на нее изумленные глаза.

Ноги его подкашивались, а пальцы все никак не разжимались, вцепившись в золотые пряди.

И Маша, снова выдернув кинжал из его тела, с рычанием несколько раз ткнула его в ладонь, в пальцы, словно желая отсечь их.

Это помогло.

Старик через силу разжал руку и, лишенный опоры, рухнул к ногам девушки.

Под ним расползалось черное пятно крови.

— Даже кровь у тебя протухла! — выплюнула Маша, брезгливо оттолкнув его от себя ногой.

— Отца-а-а, — хрипел герцог — род-но-то... отца-а-а.

— Вот как запел! О родстве вспомнил! А как же шлюха? Потаскуха? Дешевка?!

— Вместе, — хрипел герцог, корчась на полу, — вместе мы, могли бы заполучить... все.

— Ты и получил все, что заслуживаешь — огрызнулась Маша. — Чем ты недоволен?!

Двери раскрылись, в комнату ворвался принц.

— Ты ранена?!

Ворочающегося на полу герцога он словно не заметил.

В запоздалом раскаянии он кинулся к девушке, ухватил ее за руки, в ужасе рассматривая окровавленную одежду, перепачканные темной кровью пальцы.

—Куда он ранил тебя? Покажи! Я залечу, пока не поздно!

Девушка могла только отрицательно мотать головой. Слова колким комом застряли у нее в горле, она не могла ни говорить, ни дышать.

— Не оборачивайся... спиной к нему, — выдохнула она, чуть отойдя от шока.

Ее колотило так, что и сильные руки принца не могли справиться с ее дрожью.

Герцог на полу еле ворочался; он умирал.

Но, даже умирая, он желал только одного: творить зло и нести боль.

Наверное, у него тоже был кинжал где-нибудь в рукаве. Или он просто хотел вцепиться зубами в лютой злости в ногу принца, прокусить жесткую кожу сапога и впрыснуть свой змеиный яд ему в кровь.

Так или иначе, а он почти подполз к принцу, оставляя за собой широкий темный след, и ухватился за длинный плащ Альберта.

Принца это не смутило.

Ногой он небрежно отпихнул старика, наподдав ему как следует, и тот, хрипя и стеная, откатился обратно и завалился на спину Проделать путь снова у него не осталось сил.

— Это не я ранена, — прошептала Маша. — Это я его.

Ее трясущиеся пальцы разжались, нож из них со звоном упал на пол.

— Что он требовал от тебя?

Маша испуганно вскинула взгляд на принца.

Она не поняла, зачем он спрашивает.

«Он ведь знает Он ведь слышал».

В том, что принц слышал, как старик принуждал ее убить его, девушка не сомневалась.