В этот момент — точно небо решило подать мне знак — я услышал шум грузового поезда. Он ехал в нашу сторону.

С трудом оторвав взгляд от жирафов, я пошел посмотреть на обитателей крошечного зоопарка. Шумная горстка посетителей уже направлялась к выходу. Я поглядел на ворота и, сжав в кулаке золотую монетку, стал набираться решимости для побега.

«До Калифорнии я и сам смогу добраться, — сказал я себе. — У меня же еще осталось целых двадцать долларов… Справлюсь. Я жирафам не нужен. Они тоже обойдутся без меня… Даже и не заметят, что я исчез. А Старик… Ну потопчет немного свою Федору, а потом коротышка в цилиндре найдет ему хорошего водителя, который и доставит жирафов миссис Бенчли в целости и сохранности. И все будет прекрасно…»

А люди всё шли мимо меня и исчезали за воротами. Я сделал несколько глубоких вдохов и присоединился к ним. Но стоило мне смешаться с толпой, и тут кто-то схватил меня за руку. Я резко развернулся, готовый, как и всегда, дать отпор.

Но передо мной стояла Рыжик с камерой наперевес. Она взяла меня под руку.

— Так вот ты где, шкет! — воскликнула она. — Как там жирафы, целы? Что это за негодяи напали на вас вчера? Я вас почти потеряла в тумане, а потом увидела, что стало с прицепом и…

— Куда ты пропала? — перебил я.

Она взглянула на меня испуганно — точно олениха, ослепленная светом фар.

— Никуда. Просто меня немного задержали.

— Я все думаю, что нам с тобой пора бы распрощаться.

Она крепче стиснула мою руку.

— Со всем в этой жизни приходится прощаться, Вуди. Но наше время пока не пришло. Расскажи же скорее, что стряслось? Эти пройдохи хотели выкрасть жирафов, да? И ты пальнул в одного, я сама видела! Эдак и застрелить человека недолго!

— Я его припугнул, — проворчал я, недоумевая, отчего все так сомневаются в моей меткости. — Если бы я хотел его застрелить, он бы уже покоился с миром.

Рыжик посмотрела на меня с сомнением, совсем как Старик незадолго до этого.

— А что сказали в полиции?

— Ничего. Ее не стали вызывать.

— Мистер Джонс не обратился в полицию? Но почему?! Расскажи мне всё-всё-всё!

Но рассказывать мне особо ничего не хотелось все мысли сейчас были вовсе не о толстосумах да цирковых пройдохах, а о полицейских разнарядках и женах-беглянках.

Так что вместо ответа я спросил:

— А чего ж ты сама не осталась поглядеть, что будет?

Рыжик немного помолчала, а потом проговорила:

— Я была уверена, что мистер Джонс вызовет полицию, и решила, что мне лучше во все это не вмешиваться.

— Отчего же? — не отставал я.

Она выпустила мою руку и торопливо сменила тему.

— До чего же печальное зрелище, — сказала она и кивнула на парковый «Гувервилль» за воротами. — Гляди, что мне дал мужчина у входа, когда я его сфотографировала. — Она достала из кармана рубашки визитку.

Рыжик перевернула карточку.

— Ты погляди, что с другой стороны!

— Обычная визитка хобо, — проворчал я.

— У бродяг есть визитки? — переспросила она.

— Хобо — не бродяги. Они гордятся званием «хобо».

— Да ладно! Как бы там ни было, все получилось. Я дала ему пенни. Снимок будет просто бомба! — заверила она меня, снова спрятав визитку в нагрудный карман своей белой шелковой блузки.

Тут уж я, не сумев сдержаться, бессовестно уставился на нее. Такие блузки только кинозвезды носят, впрочем, как и брюки! Но пока я наблюдал, как Рыжик вкручивает новую лампочку в камеру — счастливая, точно кабан в дождливую пору, — во мне вспыхнула жаркая ярость, которую мне требовалось излить как раз на нее.

Мне хотелось, чтобы Рыжику стало так же плохо, как мне, — за то, что она предала нас в пути; мало того, я нуждался в этом.

Не в силах больше выносить этой муки, я спросил в лоб:

— А почему за тобой гнался тот полицейский из Чаттануги?

— Что? — Рыжик напряженно замерла.

— Я же видел, как ты по газам дала. Он сказал, что ты украла «паккард».

Рыжик помрачнела:

— Ничего я не крала. Я его одолжила.

— Да я тоже без конца одалживаю то одно, то другое, — не сдержался я. — Это и называется воровством. А деньги у хозяина «паккарда» ты одолжить не забыла? Мало ли, понадобятся в пути!

— Шкет, не дерзи! — отрезала она, а потом, немного помолчав, спросила: — А мистер Джонс тоже все это слышал?

— Даже не сомневайся.

Она помрачнела еще сильнее, но мне и этого оказалось мало.

— Честно скажи: ты сбежала, чтобы закрутить интрижку с богатым папиком?

У Рыжика аж челюсть отвисла:

— Это еще что за вопрос?!

— Полицейский сказал, что ты подозреваешься в нарушении какого-то «закона Манна», касающегося жен, которые сбежали от своих супругов с другими мужчинами. Это так?

— Тебе же прекрасно известно, что я еду одна!

«А муж-то у тебя есть?» — так и подмывало меня спросить.

Но Рыжик уже отмахивалась от меня, так энергично, точно одного этого жеста было достаточно, чтобы развеять все подозрения.

— Лайонель получит назад свой «паккард», когда я вернусь. Он же сам отказался ехать!

Внутри у меня все оборвалось: «Мистер Великий Репортер? Но он же старый: ему лет тридцать, если не больше!»

— Я выпушу этот репортаж независимо от того, хочет он этого или нет! — воскликнула Рыжик. — Мне надо, чтобы мы все прославились! Ты бы разве отказался от такого?

— Так ты же уже взялась за работу.

Она только глаза закатила.

— Над текстом — да. Но ведь нужны еще фотографии… Это же сам журнал «Лайф»! Шкет, ну ладно, прекращай уже. Ты все равно меня не поймешь, — подытожила она и направилась к обезьянкам.

Я действительно не понимал, хотя очень хотел. Может, тот парень не только казался негодяем со стороны, но был им на самом деле? Может, ему надо бы еще разок съездить по физиономии? Я должен был это выяснить, так что зашагал следом за ней к обезьяньему вольеру. Но стоило Рыжику поднять камеру, как я опустил ее руку.

— Расскажи, чем же тебе так опостылел дом, что ты решила бежать?

Она ответила мне так тихо, что я едва разобрал:

— Дом — вовсе не то место, откуда ты держишь путь, Вуди. А то, где тебе хочется быть.

Я ждал продолжения. Но Рыжик не стала развивать тему. Поглядев на шумных, крикливых обезьянок в клетках, она проговорила:

— Ты когда-нибудь задумывался о том, что им на свободу уже не вырваться?

— Обезьянам-то?

— Всем, — уточнила она. — Даже жирафам.

Раздираемый противоречивыми чувствами, я ляпнул самое сомнительное предположение, до которого только мог додуматься:

— А может, им так даже нравится. Не приходится голодать. Львы в спину не дышат. Пыльные бури не истребляют всех родичей. Среди тех, кто сейчас толпится вон там, за воротами, наверняка нашлось бы немало желающих поменяться с ними местами.

Рыжик поморщилась:

— Да я ведь совсем не об этом… Представь, что тебе пришлось бы всю жизнь провести, сложив крылья.

Кажется, разговор уже не касался одних только обезьян с жирафами, но мне было все равно:

— У жирафов нет крыльев.

Поняв, что на этот раз меня очаровать уже не выйдет, Рыжик вздохнула.

— Наш уговор по-прежнему в силе, так? — Она протянула мне свободную от фотоаппарата руку в надежде на новое рукопожатие.