Сознание от этой мысли прояснилось, в голове даже замелькали проблески надежды, солдата словно прорвало – он заговорил, захлебываясь словами. Но в живот ему уперся острый нож.

– Я не люблю слушать басни. У меня есть план города и всех фортов. Вот схема Сан-Херонимо. Сколько там человек, сколько ружей?

Флибустьеры, столпившиеся во тьме вокруг Моргана, восхищенно слушали быстрые, решительные реплики своего предводителя. Флотилия, прибывшая из Порт-Ройяла, увидела берег накануне вечером и тут же повернула вспять на запад, чтобы парусá не заметили с берега. Пройдя немного дальше, пираты вошли в устье реки Гуанчи, в нескольких милях от города. Высаживались ночью, но в полном порядке. Адмирал все предусмотрел и все заранее приготовил. Четыреста восемьдесят бойцов на лодках двинулись вверх по течению Гуанчи, чтобы зайти в тыл Пуэрто-Бельо. Испанскому солдату, своему первому пленнику, он сказал правду: у него были планы всех фортов и даже план города с обозначением всех улиц. И вот теперь, впервые попав на перешеек между двумя океанами, он вел себя так, словно провел на нем всю жизнь.

Флибустьеры, вытянувшись цепочкой, двинулись вслед за пленным к форту Сан-Херонимо. Ночь приближалась к тому неопределенному моменту, когда еще невидимый рассвет уже высветлил фигуры зевающих караульных. Веки их отяжелели, глаза разлипались с трудом.

Морган разделил свое войско надвое. Часть проскользнула к подножию форта. Нижние караульные, не успев пикнуть, испустили дух.

– Ну а теперь вопи, да погромче!

Пленный солдат, в спину которого уперся клинок, закричал, что он в руках у «лютеранос», что их здесь целая армия и они не пощадят никого, если им немедля не отворят. В ответ раздалось несколько выстрелов, отчетливо послышался приказ: «В ружье!»

Но справа и слева на парапет уже карабкались пираты, вооруженные до зубов (последнее следует понимать буквально: они лезли наверх, зажав ножи в зубах). Бой внутри форта был ожесточенный, но недолгий, все было кончено к восходу солнца. Косые лучи осветили тела десятков испанцев, лежавших неподвижно с раскинутыми руками; многие даже после смерти не расстались с оружием. На них были стянутые в талии кожаные нагрудники и кожаные штаны; железные каски свалились при падении, раскатившись во все стороны; теперь эти пустые головные уборы с острым выступом надо лбом смотрелись как бутафория.

– Адмирал, сопротивление подавлено. Что прикажете делать с пленными?

– Замкнуть в центральном зале. Все остальное – как я приказывал.

Еще несколько коротких распоряжений, и победители покидают форт торопливым шагом, скорее похожим на бег. Длина фитиля, подведенного под пороховой погреб, была тщательно рассчитана – пираты успели отбежать на достаточное расстояние, когда форт взорвался. Глухой удар, казалось, вырвался из чрева земли, затем хлестнул по барабанным перепонкам, и огромные камни, из которых был сложен Сан-Херонимо, взметнулись в воздух, подсвеченные рыжим пламенем. Останки пленников никто не смог бы обнаружить даже при большом старании… Флибустьеры помчались к городу, вопя и стреляя в воздух.

Неизвестно, давал ли Морган четкие указания о дальнейшем развитии операции, в частности, приказал ли он вначале захватить остальные форты крепости, прежде чем приступить к разграблению Пуэрто-Бельо. В сумятице общей атаки можно лишь различить несколько отрядов, наглухо блокировавших все церкви и монастыри, – это правило неукоснительно соблюдалось войском Моргана при взятии всех городов.

Несколько часов в Пуэрто-Бельо правил бал сам сатана. Предыдущая экспедиция принесла разочарование, зато нынешняя пожива была богатейшая. Все, что грезилось в ночных и дневных мечтах алчному воображению, оказалось вдруг под рукой, в том числе женщины, парализованные страхом или мечущиеся в ночных рубашках по улицам в попытке спастись. Никакой пощады никому – любая попытка сопротивления, любой жест несогласия тут же карается ударом сабли; головы летят с плеч, не жалеют даже детей – немало маленьких трупов будет подобрано потом.

Первые огромные каменные ядра обрушились на центр города почти одновременно с грохотом орудий. Густая пороховая гарь заволокла верхнюю площадку форта Сантьяго-де‑ла‑Глория.

Губернатором Пуэрто-Бельо был пожилой дворянин по имени Кастельон. Разбуженный адским взрывом в Сан-Херонимо, он различил вопли и пистолетные выстрелы пиратов, после чего до него донеслись стенания распятого города. Жуткие сцены разыгрывались у подножия крепости. Выбежать и броситься на озверелых негодяев? Но их было слишком много, и они прекрасно поднаторели в уличном бою. К тому же участь населения была столь ужасна, что ее нельзя была отягчать новой битвой. Кастельон отдал приказ повернуть орудия Глории на город и стрелять наугад. Возможно, взбешенные флибустьеры перестанут терзать женщин и беззащитных горожан и обернут свой гнев на крепость. Расчет Кастельона оказался верен.

В определенном смысле Морган тоже был доволен таким оборотом: внимание пиратов направилось в другую сторону, хаос прекратился, и адмирал смог вновь взять бразды правления, чтобы подготовить штурм Глории.

Старинные реляции о баталиях надлежит прочитывать со всем тщанием, чтобы увидеть за расплывчатыми фразами и стереотипными определениями точные факты, позволяющие восстановить подлинную картину происшедшего. В данном случае происходило следующее. Флибустьеры изо всех сил пытались взломать или поджечь ведущие в форт ворота из массивного красного дерева пятнадцатисантиметровой толщины, проклепанные железом. Нет, тут нужна была пушка, а у осаждавших ее не было. Испанцы сверху стреляли в них в упор и сбрасывали со стен Глории «раскаленные докрасна камни, лили кипяток и смолу, бросали бомбы». Эти примитивные бомбы представляли собой глиняные горшки, начиненные орудийным порохом.

Бой продолжался, но Моргану уже было ясно, что наскоком крепость не взять. Постепенно пыл нападавших остывал, а груда убитых и раненых под стеной росла все выше. Надо было либо взять Глорию, либо уходить: собрать всю добычу, которую можно унести, добраться до кораблей и отплыть. Под огнем пушек форта?

Морган отошел подальше, чтобы охватить всю картину боя. Обычно он шел во главе войска, но теперь было бы совершеннейшим безумием топтаться у стены под градом пуль, бомб и кипящей смолы. Стоило как следует поразмыслить, что делать дальше.

Монахи и монахини, запертые в своих монастырях, молились на коленях перед распятиями и Мадоннами, которых пираты не успели еще похитить или осквернить. Они слышали взрыв, стрельбу, топот, душераздирающие крики, затем пушечный залп. Теперь поверженный город затаился в страхе, напряженно ловя отголоски битвы под стенами Глории. Монахи и монахини молились в полный голос, у женщин он прерывался порой безудержными рыданиями: монахини хорошо представляли себе, что их ждет.

Они решили, что настал час их смертных мук: ворота монастыря рывком распахнулись и в храм ввалились черные от пороха злодеи. Быстро окружив святых сестер, они погнали их прочь, как стадо овец. Монахини семенили, не соображая толком куда и едва ли замечая, что грохот боя становился все громче и громче. Затем, все еще не понимая ничего, они увидели, как из боковой улицы появилась толпа монахов-мужчин, которых тоже гнали тычками, пожалуй, даже грубее, – вперед, скорей! Обе толпы слились вместе, и монахи узрели перед собой в клубах густого дыма массивные зубчатые стены форта Сантьяго-де‑ла‑Глория.

– Взять штурмовые лестницы! Приставить к стене!

Лестницы – наскоро сколоченные из неструганой древесины, необыкновенно широкие – валялись кучей.

Градом посыпались удары. Лестницы были чудовищно тяжелые. Божьи люди, не привыкшие к труду, многие из них старые и больные, едва могли поднять их. Тем не менее под угрозой смерти надо было разбирать и тащить их. Удары по голове и покалывания клинками не прекращались; мужчины и женщины в коричневых и черных рясах то и дело спотыкались и падали, идущим сзади приходилось шагать по их телам. Сквозь завесу дыма и слез они видели желтую стену, откуда лили смолу и сбрасывали дымящиеся бомбы.