Он снова повернулся к Торбулону.

— Прошло несколько лет с тех пор, как я был здесь в последний раз. Что происходило за пределами Лондиниума?

Собравшись с мыслями, глава носильщиков с громким щелчком втянул щеки.

— На равнинах было достаточно спокойно. Большинство племен приспособились к новому управлению. Единственные, кто доставлял нам неприятности, были ицены. Они немного напугали нас десять лет назад, но наместник Скапула быстро поставил их на место. С тех пор они по большей части держатся особняком и не приветствуют никаких торговцев на своих землях. После восстания они сдали часть своего оружия и доспехов, но ходят слухи, что большую часть они спрятали. Что, как правило, заставляет власть имущих немного нервничать. Вот почему в Камулодунуме была основана колония ветеранов, достаточно близко к иценам, чтобы они дважды подумали о каких-либо шалостях.

— Мне дали участок земли в этой колонии, — сказал Макрон. — Если рост Лондиниума уже о чем-то говорит, то Камулодунум должен процветать. Столица провинции и все такое.

Торбулон рассмеялся.

— Никаких шансов, господин! Колония так и осталась захолустьем, несмотря на амбиции Рима. У них есть театр, форум, дом сената и фуриев большой храм в стадии строительства, но настоящие дела переместились сюда. — Его голос приобрел гордый тон. — Именно здесь проходит большая часть торговли. Последние правители сделали Лондиниум своей штаб-квартирой. Они уже начали работу над дворцом на холме, где находится форт. Через несколько лет не останется сомнений в том, где находится настоящая столица провинции. Что бы ни говорили по этому поводу ветераны Камулодунума. — Он с тревогой взглянул на Макрона. — Не то чтобы я имел что-то против ветеранов, господин. Они герои, все до единого. И я уверен, что Камулодунум будет прекрасным местом.

— Оставь лесть, парень. Я уже решил, что чаевых ты не получишь. Далеко еще до «Собаки и оленя»?

— Прямо на следующем перекрестке, а потом на углу следующего широкого проспекта. Это хорошее место, чтобы поймать проходящую торговлю, и здесь много солдат и чиновников из штаба наместника, которые заходят выпить. Вы найдете его достаточно оживленным местом.

— Звучит неплохо.

Носильщик во главе небольшой группы провел их по дощатому переходу через сток и свернул в переулок, о котором говорил Торбулон. Этим маршрутом пользовалось меньше людей, а здания по обеим сторонам выглядели беднее, чем на главной улице. Макрон почувствовал, что его оптимизм немного угас. Затем, в конце переулка, он увидел двухэтажное деревянное здание, возвышающееся над окружающими домами. На железном кронштейне висела крашеная доска. Она была украшена хорошо выполненной картиной, изображавшей собаку, преследующую оленя на фоне зимнего пейзажа. Возможно, собака охотилась на более крупное животное, но для Макрона это выглядело скорее как их совместная игра. С одной стороны здания находилась стена высотой около трех метров с воротами, ведущими во двор за постоялым двором. Он указал на проем.

— Туда.

Носильщики вывели их на большую открытую площадку, окруженную кладовыми, хлевом и парой загонов, где куры клевали замерзшую грязь, а три свиньи ютились под шаткими остатками соломенного навеса. Когда носильщики укладывали багаж и сундуки, из одной из кладовых вышел крепкого телосложения мужчина и поспешил к ним, вытирая окровавленные руки о кожаный фартук и кивая Торбулону в знак приветствия. На вид он был на несколько лет старше Макрона, его седые волосы были уложены в высокую прическу, а налитые кровью карие глаза казались выпученными из глазниц. Он с сомнением посмотрел на перевязанную голову Макрона и перевязь, которую Петронелла повязала мальчику, и Макрон понял, что его легко могут принять за драчуна, а не за высокопоставленного и богатого отставного офицера элитной преторианской гвардии Империи.

— Могу я вам помочь, господин?

— Конечно, можете. Не могли бы вы передать владелице этого заведения, что ее сын и его жена прибыли?

Мужчина издал низкий свист, а затем улыбнулся.

— Не терпится увидеть выражение лица Порции, когда она увидит вас. Сюда, пожалуйста.

— Минутку.

Макрон достал кошелек и заплатил Торбулону, затем огляделся и указал на одну из кладовых, которая выглядела пустой.

— Пусть твои люди погрузят багаж туда.

Как только они выполнили его указания и покинули двор, Макрон достал небольшой сундучок, в котором хранились его сбережения, закрыл дверь и запер засов, а затем усадил перед ним мальчика.

— Ты будешь тут сидеть на страже, понял?

— Он ребенок, — мягко возразила Петронелла. — Ребенок с травмированной рукой. Какой из него охранник?

— С таким же успехом можно начать зарабатывать на его содержание. — Макрон достал свой пугио и протянул его ребенку, который посмотрел на оружие широко раскрытыми глазами. — Теперь, мальчик, если возникнут проблемы, ты припугнешь их и прибежишь искать меня. Как считаешь, я могу тебе в этом доверять?

Мальчик хмыкнул и кивнул, его глаза блестели от возбуждения, когда он доставал кинжал.

— Спокойно, парень! — Макрон взъерошил непокорные волосы мальчика.

— Нельзя, чтобы ты случайно зарезал своего центуриона. Держи клинок за поясом, пока он не понадобится.

Мальчик вздохнул с досадой, осторожно засунув клинок за пояс на тунике так, чтобы рукоять торчала сверху, а сверкающее острие — снизу. Затем он принял позу перед кладовой: челюсть вытянулась, плечи отведены назад, одна нога слегка выдвинута вперед.

— Только бы он не споткнулся и не проткнул сам себя, — предупредила Петронелла.

— С ним все будет в порядке. — Макрон повернулся к мужчине, который стоял в ожидании у задней двери, ведущей в "Собаку и олень", и нервно сглотнул.

Прошло несколько лет с тех пор, как он в последний раз видел свою мать, и более двух лет с тех пор, как он получил от нее лаконичный отчет, в котором она сообщила ему, что дело идет хорошо и ему пора взять на себя половину бремени.

— Пойдем. Не могу дождаться, чтобы представить тебя. — Он широко улыбнулся Петронелле. — Вы прекрасно поладите. Как только ты увидишь, что у нее золотое сердце.

Мужчина задвинул засов и толкнул дверь внутрь, переступив через край деревянной рамы. Макрон взял жену за руку и последовал за ним. Дверь открылась в короткий проход длиной в семь метров. Слева находились три кладовые, где на полках стояли амфоры с вином, а сыры, мешки с зерном и куски мяса висели на веревках, подвешенных к железным крюкам на балках, чтобы они не достались крысам и мышам. Справа находилась кухня, в центре которой горел костер, над которым стояли железные решетки и вертел для жарки. Пепел был серым, а хворост еще не был разложен для приготовления пищи на день. Угрюмая женщина лет двадцати с сильно напудренными щеками подняла взгляд от таза, в котором она стирала одежду, когда они проходили мимо, затем вернулась к своей работе.

Коридор выходил на прилавок и большое пространство за ним, заставленное столами и скамьями. Под ними лежала солома, покрывавшая почти весь каменный пол, кроме камина. В дальнем конце находилась дверь с заклепками и двумя закрытыми окнами по обе стороны, слегка приоткрытыми, чтобы пропускать свет через железные решетки. Возле правого окна пылал огонь и согревал тонкую фигуру, сгорбившуюся над восковыми табличками на одной из скамеек. Она подняла голову на звук шагов, латунный стилус в ее руке был закреплен над длинным списком цифр, над которыми она работала.

— Что такое? — отрывисто спросила она. — Кажется, я просила тебя не беспокоить меня, когда я занимаюсь счетами.

— Прошу прощения, госпожа Порция, но у вас гости.

— Не гости, — поправил его Макрон. — Семья.

Ее бровь изогнулась, когда она прищурилась в сторону теней в задней части гостиницы, а затем ее челюсть отвисла, и она выронила стилус.

— Ох…, - задохнулась она.

Макрон ухмылялся, шагая к ней с протянутыми руками. — Это все, на что ты способна, мама? После стольких лет?