— Ну, а если моя судьба — быть обокраденным, то пусть так и будет, — пояснил Джайреш давешней птице, которая сидела на суку и внимательно следила за его действиями. — К тому же я собираюсь скоро вернуться в усыпальницу и почтить память ее хозяина. Хотя господин ягуар и отправил меня туда, нельзя грабить ближнего, даже если бы это сделала Смерть, не приди я в гробницу. И уж если мне суждено разбогатеть, я должен отплатить за это покойнику.

Птица защебетала, и Джайреш поблагодарил ее за добрые напутствия. Затем он двинулся дальше и вскоре вошел во владения своего отца…

Он отсутствовал не более девяти месяцев. Но теперь, продвигаясь по дороге, замечал, что львиная доля угодьев невозделана, вокруг царит запустение и не видно пасущихся стад. Парк зарос высокой травой, фруктовые деревья стоят неухоженные, и плоды с осени гниют на земле.

Солнце бежало впереди, обгоняя Джайреша. Но и ослепленный его светом, он не мог не видеть, в какой упадок пришло все кругом. Сердце забилось от дурных предчувствий. Чем ближе он подходил к дому, тем тревожнее было на душе. И вот, когда перед юношей возникла усадьба, его охватил ужас. Ибо дом был сожжен и разрушен, лишь несколько самых высоких кровель держались на стропилах, поблескивая в свете угасающего солнца, — этот блеск и обманул Джайреша, когда он вышел из леса.

Джайреш замер, не зная, что предпринять. Казалось, он очнулся от грез лишь для того, чтобы провалиться в кошмар наяву. Нахлынули самые мучительные детские воспоминания. Он вспомнил, как играл с няньками в этих сожженных дотла покоях, как лазил по деревьям в саду, как выбегал навстречу возвращающемуся из поездки отцу и радостно обнимал, когда тот поднимал его к себе в седло. А потом отец состарился, а ребенок возмужал, и они отдалялись друг от друга, пока не расстались однажды вечером, и теперь некий страшный ангел огня и погибели встал между ними.

И Джайреш зарыдал. Солнце уже садилось, из-под земли выползли тени.

Они словно говорили Джайрешу:

— Убирайся. Теперь это наши владения.

И Джайреш послушно покинул развалины. В течение часа он шел на юг, пока не оказался в маленьком городке, в котором несколько месяцев назад удовлетворял свои прихоти. Он надеялся, что его никто не узнает; так и случилось. Его приняли за юного путешественника, чья внешность свидетельствовала как об аскетизме, так и о мирских увлечениях. Джайреш же решил, что должен расспросить об отце, а на такие вопросы незнакомцам отвечают легче. Однако сердце его замутили тени, поднявшиеся из-под земли. Оно не хотело ни о чем знать и ни о чем расспрашивать. И все же Джайреш, ввязавшись в разговор с двумя торговцами в таверне, заметил:

— В нескольких милях к северу от этого города я видел большое пожарище и запущенные угодья.

Один из торговцев кивнул и сказал, что это было поместье богача. Он назвал имя отца Джайреша и добавил:

— Но странное несчастье постигло этого человека. Он погиб.

Джайреш не ощутил боли, он уже оплакал смерть отца, как только увидел развалины.

Он велел принести еще вина и попросил рассказать ему историю злосчастного помещика, сказав, что интересуется странными событиями.

И торговцы не заставили себя упрашивать…

У этого богача был один-единственный сын, который вырос никчемным прожигателем жизни и, похоже, собирался промотать все состояние отца. Поняв, что он ничего не может сделать с сыном, отец отослал его к своему знакомому, купцу по имени Шарак, с просьбой, чтобы тот взял его в услужение и поручал самую унизительную работу, и наказывал побоями за нерадение. Шарак был строгим господином, он отправил юношу в свинарник доедать отбросы за свиньями. Однако Джайреш — так звали этого юнца — каким-то образом овладел магическими способностями и направил их против Шарака, причинив ему несказанные несчастья и бедствия и замыслив вовсе уничтожить его, однако свиньи, напуганные поведением волшебника, взбесились и затоптали его до смерти.

Тогда Шарак поклялся отомстить. Оставив труп юноши на съедение свиньям и не взяв с собой никого из слуг, он скакал день и ночь без остановки, пока не добрался до усадьбы богача. Войдя в дом, Шарак воскликнул дословно следующее, ибо при этом присутствовало множество свидетелей:

«Ты обрушил на мою голову колдовство своего сына. Я не прошу такого оскорбления. Слушай же меня внимательно. Я убил твоего выродка и скормил его останки свиньям. А для тебя я приготовил вот что! — и с этими словами он выхватил нож и зарезал богача. Затем купец бежал, и с тех пор его никто не видел. Впрочем, говорят, что его бывшие слуги так и живут в его доме, точно короли.

Что же до богача, домочадцы нашли его в луже крови. Он умирал в слезах и оплакивал не себя, а своего сына. Только о нем и думал.

«Это я виноват в его гибели, из-за моего произвола на нас обрушились все эти несчастья. Шарак — безумец, ибо Джайреш не знал никаких заговоров, несмотря на все прочитанные им книги. Его смерть на моей совести. Как я смогу найти успокоение, зная, что единственный сын из-за меня лишился жизни? И все, что он помнил в последний момент, это мою жестокость и безрассудную глупость, а совсем не беззаветную любовь, которую я всегда к нему питал».

Затем богач призвал писца и распорядился, чтобы, после того как слуги возьмут положенное им вознаграждение, все его добро было продано и обращено в деньги и драгоценности, редчайшие манускрипты и книги, изысканную утварь и одежду. Он повелел, чтобы все это, поскольку он остался без наследника, было захоронено в его гробнице вместе с ключами от тайников, в которых также хранилось его добро. Что до особняка, то он обрек его на сожжение, а земли на разорение.

«Раз я так заблуждался, ставя их превыше любви и сострадания, пусть они будут уничтожены в пример богам и людям, — сказал он. — Лучше бы я стал нищим, но сохранил сына, лучше бы меня трижды убили, но он остался бы в живых», — добавил он и закрыл глаза навсегда. И все было сделано в соответствии с его завещанием — дом сожжен, земля предана запустению, а добро захоронено в усыпальнице, дверь которой надежно заперта». Закончив рассказ о богаче и его блудном сыне, купцы пожелали собеседнику спокойной ночи и удалились, поскольку уже было поздно.

Джайреш встал и вышел на темную улицу.

Луна клонилась к западу. Прощально сияли звезды, как небесные цветы.

Джайреш покинул город, пересек поля, поднялся на холм, вспоминая, что содержимое гробницы поразительно совпадало с описаниями рассказчиков. Он внезапно вспомнил о дверце, которая с готовностью распахнулась при первом же его прикосновении, и об иссиня-черной вороне, сказавшей: «Приветствую тебя, сын мой».

И при мысли об этом Джайреш поднял голову и увидел перед собой на холме на фоне светлеющего на востоке неба своего отца.

Плоть его была прозрачна как дым, и сквозь рукав виднелась утренняя звезда. Он поспешно прижал к груди полы плаща, словно стараясь скрыть на ней какую-то отметину, потом посмотрел на Джайреша и сказал:

— Это я в образе вороны направил тебя в свою усыпальницу, чтобы ты забрал принадлежащее тебе по праву. Шарак солгал — ты остался в живых. И мое состояние перешло к тебе. Надеюсь, что теперь ты его не растратишь без толку.

— Отец, — ответил Джайреш, — я не знаю, что теперь делать. А ты?

— Я свободен как воздух, — ответил призрак. — Лишь одно желание привязывало меня к миру — желание взглянуть на тебя.

Джайрешу захотелось подойти к духу, обнять, но тот был бесплотен. Юноша снова повесил голову.

— Боюсь, я не растрачу твое добро, но и не умножу, — промолвил он. — Я полюбил другие вещи — весь мир стал моим домом, и братство зверей и людей для меня дороже, чем пустое тщеславие и отвратительная похоть. Простишь ли ты меня, если я проведу жизнь бедняка и скитальца? Простишь ли ты меня, дорогой отец, если после всех твоих забот я оставлю твои сокровища в земле и отправлюсь скитаться налегке?

Дух улыбнулся, и уже поднявшаяся утренняя звезда заиграла на его щеке.