– И это все, что тебе удалось узнать?

– А чего ты хотела? Трубка твоя в Армении не берет. Я проснулась днем, тебя нет. Звонила тебе, звонила. Все без толку.

Мариша растерялась. Почему это ее трубка не работает?

– Ах, проклятый склероз! – вырвалось у нее. – Я же ее вчера не зарядила.

Юлька удовлетворенно кивнули и сунула в рот еще один абрикос.

– И пришлось мне целый день прохлаждаться.

– Что делала?

– Гуляла по улицам. Заглянула на базар. Познакомилась с кучей симпатичных мужчин. А у тебя как успехи?

Вместо ответа Мариша прошлепала в душ. И, включив прохладную воду, встала под нежные струйки. Это было блаженство! Марише казалось, что ее кожа даже зашипела, когда на нее попали первые капли. Охладившись, освежившись и подобрев, Мариша выбралась из ванной комнаты. И сказала:

– Собирайся. Поехали.

– Куда?

– Во-первых, покушаем. Я зверски голодна. Во-вторых, купим местные «симки», чтобы не бояться потратить много денег на разговоры между собой. А в-третьих, я нашла адрес, где живут Назаряны.

– Ура!!! – заорала Юлька, моментально спрыгивая с кровати и бросаясь к шкафу, в котором она уже развесила все свои наряды. – Что мне надеть по такому случаю? Платье на бретельках? Или вот эту юбку с шелковой майкой?

На взгляд Мариши, оба туалета были чересчур открытыми. Платье держалось лишь на двух жалких ленточках, которые в любой момент могли развязаться, и Юлька оказалась бы совершенно голой. Нижнего белья это платье под собой не подразумевало. Юбка была приличной длины, но вот ее подол был украшен неровными прорезями, через которые Юлькины ноги и все остальное просматривалось совершенно отчетливо. Про шелковую маечку даже и говорить нечего. Она была откровенно неприличной и открывала куда больше, чем скрывала.

– Надень бриджи и топик, – решила наконец Мариша.

– Фу-у! – протянула Юлька. – Они совсем простенькие!

– Ничего не простенькие! На бриджах красивые кружавчики, а топик с цветочками.

– Но никакой изысканности. Тут все так ходят!

– Вот именно поэтому и ты надень! Совсем не нужно сражать Назарянов своим внешним видом. Они и так будут в шоке от нашего появления.

Но оказалось, что до этого еще далеко. Когда подруги прибыли на такси к нужному дому, у них зародилось определенное сомнение. Это была хрущевка, вполне приличная, увитая зеленью, с хорошеньким двориком. Все могло сойтись. Только вот в нужной им квартире никто не жил.

– Уехали они, – сообщила горбоносая старуха, выглянувшая из соседней двери. – К морю подались.

– Всей семьей?

– Да какая у них семья? – фыркнула эта бабка. – Муж да его молодая. Вот и вся их семья. Потомством не обзавелись. А чего? Пока детей нет, хлопот тоже никаких. Вот и катаются.

– Погодите, а как же старый Назарян?

– Кто?

– Назар Назарян, – повторила Мариша. – Он получил эту квартиру сорок пять лет назад.

– Может быть, тогда он тут и жил, – пожала плечами старуха. – А теперь тут другие люди живут!

– А вы сами?

– Что?

– Вы тут давно живете?

– Лет десять. А что?

– Не подскажете, есть тут старожилы?

– Кто?

– Ну, люди, которые живут в этом доме с самого первого дня.

Старуха задумалась.

– Идите в семьдесят вторую квартиру, – сказала она наконец. – Там Соломоновна живет. Она вечно во дворе трещит, что всех тут знает. Не женщина, а сорока! Может быть, она вам поможет.

Соломоновна оказалась жилистой сухой бабкой с пронзительными недобрыми глазками.

– Это какие же Назаряны? Уж не те ли самые, у которых сын – убийца?

Этой информацией подруги не владели. Но с интересом согласились выслушать старуху по поводу убийцы Назаряна. А той только того и надо было. Верно охарактеризовала ее первая соседка. Соломоновна была заядлая сплетница. И хранила в своей порядком облысевшей голове много совершенно бесполезного хлама, в числе которого обнаружилась и трагическая история семьи Назарянов.

Верней сказать, трагедия касалась только младшего сына дяди Назара. И старой Акоповне этот молодой на тот момент человек приходился родным племянником. Юношу звали Эмин. И был он тихим и незаметным. Личность его на фоне старшего брата – отличника, активиста и комсомольца, лидера одним словом, – совершенно терялась. В общем, до восемнадцати лет об Эмине можно было сказать только то, что он сын Назара – ударника производства и брат Назара – комсорга школы.

– Мы долго не могли поверить, что парень способен на такое злодейство, – говорила Соломоновна, закатывая свои словно бы выцветшие от яркого солнца желтоватые глаза.

Злодейство, по ее словам, заключалось в том, что юноша убил свою сокурсницу. Во всяком случае, его в этом обвинили. Он отрицать не стал. И угодил за решетку на долгие восемь лет. Семья Назарянов, чтобы избежать позора, спешно обменяла квартиру.

– Никому даже не сказали, где их искать! – злобно шипела Соломоновна. – Только шила в мешке не утаишь. Эмин-то положенный срок отсидел и вернулся. Сама лично его видела, когда он сюда приходил.

– К родителям?

– Родители его тут давно уже не жили, – махнула рукой Соломоновна. – Говорю вам – перебрались на новое место, едва только парня осудили. Да и как им было тут жить? Каждый в глаза мог им сказать, что они убийцу себе на горе вырастили. А и не сказали бы, так сами должны были понимать. Люди ведь все помнят.

– Особенно хорошо они помнят чужие ошибки и промахи, – проворчала Мариша.

Соломоновна язвительности в словах девушки не услышала. И потому кивнула и продолжала:

– Ну так вот, пришел Эмин, в дверь родную постучался, а оттуда ему чужие люди и говорят: «Пошел прочь! Знать мы тебя не знаем! И где твои сейчас живут, тоже не знаем!»

– И куда же он пошел?! – вырвалось у Мариши, помимо воли почувствовавшей жалость к парню, от которого отвернулись все его родные.

Но Соломоновна явно ее чувств не разделяла.

– Откуда мне знать? – равнодушно пожала она плечами. – Пошел куда-то. Небось оброс в тюрьме связями. Приютили его дружки-уголовники. Они своих не бросают.

– Зачем вы так? Может быть, он и не был ни в чем виноват?

– Невиновных не судят!

– Сами же сказали, что Эмин был тихий. Мухи не обидел за свою жизнь. Его могли оговорить.

– Если не был виноват, зачем тогда чужую вину на себя взял?!

С этим утверждением не поспоришь. Подруги и не пытались. Не удивила их и позиция родителей Эмина, поторопившихся уехать подальше от позора. Вот только странно, почему они не предупредили своего младшего сына, что переехали?

– А чего тут понимать?! – фыркнула Соломоновна. – Не предупредили, значит, не хотели, чтобы он явился к ним после отсидки!

– Как это? – ахнули подруги.

– Вычеркнули Назаряны младшего сына из своей жизни! Он их опозорил. Не захотели они знаться с убийцей!

– Все?

– Отец, мать и брат. Все уехали.

Мариша задумалась. По словам Гоар Акоповны, у ее брата было трое детей. Старший уехал с родителями. Младший оказался за решеткой. А где же третий?

– Я про третьего ничего не знаю, – покачала головой Соломоновна. – Двое мальчиков у Назарянов росло. Назар и Эмин.

На улицу подруги вышли в смятении. С одной стороны, им было отчего-то жаль младшего Назаряна. А с другой – их возмущала черствость его семьи. Ну, позор, понятно. Переехали. Разное в жизни случается. Но как можно было совсем отвернуться от Эмина?

– Могли хотя бы предупредить, что они в этом доме больше не живут! – возмущенно произнесла Мариша. – Представляешь, каково это – вернуться из колонии и обнаружить, что он бомж?!

Но Юля думала о другом.

– Пусть Назаряны и переехали, но в паспортном столе милиции должны остаться записи о том, где они поселились потом.

– Думаешь?

– Раньше с этим было строго. Ни один человек не мог переехать и не указать, куда именно. Ты что, сама не помнишь?

– Помню, разумеется, – проворчала Мариша. – Хотя это и бестактно – указывать мне на мой преклонный возраст.