– Ай, брось!– поморщился Давыдов.– Откуда тебе знать, хуже меня или нет? Ты разве что-то понимаешь в логистике? Или в том, как нужно вести переговоры?

– Не разбираюсь, конечно. Откуда мне это все знать!– теперь и голос Ирины прозвучал раздраженно, даже сердито. Степан Яковлевич в тот же момент понял, что сгоряча сказал лишнего. Сколько раз он поступал подобным образом? Сколько раз давал волю своим эмоциям и говорил своей жене обидные вещи? И не сосчитать. А сколько потом он укорял себя в этом? Такое же бессчетное количество раз.

– Еще скажи, что раз я домохозяйка, то света белого не вижу и вообще ничего в этой жизни не понимаю.– злость супруги постепенно набирала обороты.– Пусть это так! Но ведь ты сам хотел, чтобы я занималась домом и детьми. Так вот я ими и занималась. И детей я наших прекрасно знаю. И знаю что Андрей не дурак. Он взрослый мужик! Ему шанс нужен, чтобы проявить себя как следует. А ты его все время в тени держишь. На коротком поводке, как собачку. Шагу самостоятельно ступить не даешь. Сам же потом будешь ворчать, что он без твоей указки ничего сделать не может…

– Хорошо, хорошо, хорошо! Я тебя понял. Прости меня, пожалуйста. Я погорячился.

Степан Яковлевич поспешил остудить разгорающееся пламя.

– Прости, дорогая. Только не злись!

– Прости?– не унималась рассерженная Ирина.– Прости… В очередной раз. В который уже? В сотый? Тысячный?

– В миллионный!– произнес Давыдов, сокрушенно вздохнув.– Да. Ты как всегда права. Твой муж идиот.

– Я такого не говорила. Это твои слова.– заметно остыв, произнесла Ирина.– Я бы сказала иначе. Ты упрямый. Все тебе самому делать надо! Поберег бы себя.

– Дорогая, я все-таки не паралитик и не инвалид.– Давыдов недовольно покачал головой.– Чего беречься то? В конце концов, мое дело всех нас кормит. Ну, подумаешь сердце пару раз сбойнуло. Так у кого в моем возрасте, да с такой работой, как у меня сердце не барахлит? Мы с тобой не раз это обсуждали. И ты знаешь, что я отвечу.

– Знаю.– устало вздохнула в трубку супруга.– От того и считаю тебя еще большим упрямцем. Распоследним упрямцем. Ты настолько упорно идешь к цели, что свернуть тебя невозможно. И плевать тебе на себя. И что куда страшнее, плевать на тех, кому ты совсем небезразличен. Как бы я хотела хоть раз тебя переубедить.

Ирина снова вздохнула. А Давыдов замолк, соображая, что ему ответить. Последние фразы он никогда прежде от своей жены не слышал. Она никогда до этого не жаловалась на его твердость и непреклонность, которую она так любила называть упрямством. Однако, поразмыслив несколько секунд, Степан Яковлевич начал догадываться, о чем говорила Ирина. А точнее сказать, о ком.

– Ты опять об этом?– по возможности сухо, без эмоций произнес Давыдов.– Я не хочу сейчас говорить о ней.

– О НЕЙ?! Настя наша дочь!– Ирина взвизгнула от негодования.

– Да. Это так. Она наша дочь.– Степан Яковлевич старался говорить по-прежнему спокойно, словно не замечая реакции жены.– А еще она взрослый человек. Сама сколько раз мне говорила об этом, когда я пробовал уму разуму ее учить. Что ж, раз говорила, то пусть и отвечает за свои поступки, как взрослый человек.

– Степа!– коротко и зычно вскрикнула Ирина, едва не оглушив своего мужа.

– А что Степа?!

Теперь Давыдов уже не мог сдержать разгоравшегося в его душе недовольства.

– Ей уже двадцать пять лет. Живет отдельно. Сама зарабатывает на жизнь. Связалась с сомнительным типом. Сколько раз я ей говорил, что он ненадежный товарищ, что ему от нее только одно нужно? Сколько раз говорил, что он сбежит от нее при первой возможности? Много раз. А Настя меня и слушать не желала. Ругалась со мной. Прогоняла. Разве что матом только не посылала. А теперь залетела и надо же, кавалер ее тот час испарился. Сразу ласковая стала. Послушная. Под крылышко обратно просится… А что такого? Испугалась? А я ведь говорил. Я сто раз ее предупреждал, что ее ухажер трус и подлец.

– Но ведь она молодая еще. Вся жизнь впереди. Кто по молодости не ошибается?– возмутилась Ирина, пытаясь в очередной раз переспорить своего супруга.

– Ты прекрасно знаешь, что я отвечу.– грубо перебил свою жену Давыдов.

– Да. Знаю. Не раз слышала.– тихо, потухшим голосом произнесла Ирина.– Ты не ошибаешься никогда. Я это прекрасно помню.

Она явно обиделась и, кажется, была на грани того, чтобы заплакать.

В этот момент по залу ожидания разнесся молодой женский голос, объявивший о столь долгожданной отправке рейса на Москву. Степан Яковлевич тяжко вздохнул. Успокаивать расстроенную жену у него уже не было времени.

– Ну, ладно, дорогая. Нас наконец-то позвали на посадку. Мне нужно идти.– лишенным эмоций голосом проговорил Давыдов.

– Хорошо. Береги себя.– также сухо сказала Ирина и в следующую секунду в трубке послышались короткие гудки.

Степан Яковлевич грузно откинулся на спинку сиденья и с мученическим выражением лица закрыл глаза. У него неожиданно начало щемить в груди. Пожилой мужчина чувствовал, что в очередной раз расстроил свою супругу. Но таков был его характер. Все должно быть так, как он скажет, либо никак иначе.

Смахнув платком выступивший на лбу пот, Давыдов медленно поднялся со стула. Недовольно кряхтя, он потер затекшую поясницу и положил телефон во внутренний карман пиджака. Прихватив кейс с бумагами, предприниматель тяжелой походкой направился к стойке, где в тот момент стюардесса, облаченная в ярко-оранжевую форму, начала проверять посадочные талоны у пассажиров.

2.

Не прошло и получаса, а двигатели лайнера начали набирать обороты. Самолет мягко тронулся с места и, постепенно разгоняясь, побежал по взлетной полосе. И чем выше становилась его скорость, тем увереннее крылья опирались на несущиеся навстречу воздушные потоки, тем сильнее влекло в небо летающую машину. В какой-то момент, задрав свой глянцево-блестящий нос, аэробус оторвался от земли и стал неспешно уходить ввысь, постепенно превращаясь из металлической громады в маленькую, черную точку, теряющуюся на фоне мрачного пасмурного неба.

Все это время Давыдов с хмурым выражением лица смотрел в иллюминатор. Летать он не особо любил. Он не любил то, как закладывало уши от перепада давления. Не любил полумрак, царивший в салоне самолета. Не любил тесные сиденья, с трудом вмещавшие его тучное тело. Не любил узкие проходы между креслами, не любил маленькие туалетные комнатки. Не любил воздушные ямы, в которые так часто попадали самолеты за время полета. Однако у крылатых машин было решающее преимущество,– скорость. А скорость позволяла сэкономить время. А время Давыдов очень ценил.

Особенно он начал ценить его после того, как однажды ненароком заглянул в свой паспорт. Увидев дату рождения и изрядно истрепавшуюся страничку с фотографией почти двадцатилетней давности, Степан Яковлевич призадумался. Времени и вправду оставалось не так уж и много. Ему сейчас шестьдесят три. А сколько он еще сможет сохранять прежнюю работоспособность? Два года? Пять лет? А что потом? Давыдов превратиться в дряхлого старика, который никогда и ни при каких условиях не сможет угнаться за молодыми. Может быть, права была Ирина и ему нужно уйти, пока не стало поздно. Найти преемника, передать все дела, наблюдать со стороны, периодически давая полезные советы.

Это возможно, но не сейчас. Сейчас, когда в деле Степана Яковлевича наметились большие перемены…

За стеклом иллюминатора вдали сверкнула молния. Ее вспышка на мгновение озарила все вокруг себя. Угрюмо клубящиеся тучи и темно-серую пелену за ними.

Один миг.

Вспышка.

Давыдов неожиданно вспомнил свое детство. Будучи еще маленьким мальчиком, он увлекался динозаврами и прочими доисторическими тварями, жившими десятки и сотни миллионов лет тому назад. Ему нравился их диковинный, подчас устрашающий облик. Нравилось то, какими большими они были. Нравилась тайна, окружавшая жизнь этих вымерших созданий. А еще Давыдова интересовала история Земли. Движения континентов, глобальные смены климата, титанические по своим масштабам процессы. Как-то раз Степа решил перевести весь неизмеримо долгий жизненный путь Земли в 24 часа. Как если бы вся история нашей планеты заняла не более суток. Маленький Степан Яковлевич провозился полдня. Умножал, делил, записывал, потом рисовал огромный циферблат и на нем разными цветами отмечал эпохи, эры и важнейшие события. Первая, нулевая секунда, это появление простейшей жизни на Земле. Далее следуют долгие часы, вплоть до половины шестого после полудня. Все это время на нашей планете нет ничего кроме одноклеточных микробов и водорослей.