– Обошли перевал!.. Где-то тайная тропа есть!

– Сколько же их? – прошептал Егоркин.

– Тише, я считаю! – просипел Никифоров. Он облизнул губы. – Кажется, все… Около сотни… Ну что, братва, повоюем? – спросил он, оглядывая десантников. – Ты остаешься с ним! – ткнул он пальцем в усатого десантника, раненного в шею, и указал на Палубина. – А мы туда! – махнул он рукой вниз. – Надо нам пошустрей! Опередить их!.. Ну, вперед, да молите Бога, чтобы раньше времени не заметили!

Шестеро десантников пробирались вниз меж обломков скал. И странно, страха у Егоркина не было. Теперь он знал, что не все пули попадают. И не осознал еще, что двумя отделениями они атаковали двух душманов, а сейчас их, шестерых, ожидала встреча с сотней бандитов: уверенность Никифорова успокаивала. Костя не раз был в боях, знает, что нужно делать!

– Все, братва! Занимай позицию!.. – задыхаясь, прилег за камнем Никифоров. – Без суеты… Очередями поливать… когда кучкой… Подпустим поближе… побольше уложить… врасплох… растянитесь немного… И осторожней…

Егоркин, слушая, поглаживал разбитое колено. Кровь остановилась, но содранная кожа щипала. Сердце гулко колотилось в груди. Когда Костя умолк, Иван отполз в сторону, выбрал место меж двух валунов, обзор был хороший, и стал ждать. Возле левой руки его у камня алел тюльпан, стоял притихший, словно прятался от душманов. Иван потрогал пальцем его бархатный лепесток и отодвинулся, чтобы нечаянно не сломать. Душманов пока не было видно. Камень острым углом упирался Егоркину в живот, мешал. Иван приподнялся на локтях, выковырнул его из-под себя и устроился поудобнее. Солнце светило в спину, грело и без того горячую каску. Показались душманы. Были они уже совсем близко, можно стрелять. Иван вытер рукавом пот со лба, чтобы глаза не заливал. Кровь стучала в виски. «Если не шевелиться, они пройдут мимо, не заметят!» – промелькнуло в голове. Егоркин прицелился и вспомнил, как он пытался стрелять, держа автомат на предохранителе, взглянул на рычажок. «Надо потом поставить на одиночные! – подумал он, целясь в самую гущу торопливо идущих душманов. – Почему не стреляют? Ведь близко!» Егоркин в любую секунду готов был стрелять, палец держал на крючке. Рука стала подрагивать. «Уже дыхание слышно!» – подумал Иван, и рядом с ним разорвалась тишина. Автомат запрыгал в руке, и палец сорвался со спуска. Автомат умолк, но Иван снова вдавил крючок и стал водить стволом по разбегающимся, падающим душманам. Он не снимал палец с крючка, пока не кончились патроны. Тогда он повернулся на бок, вытянул из подсумка полный рожок, заменил и глянул в щель. Несколько душманов, не меньше десяти, лежало на виду, остальные спрятались. Из-за камней слышались громкие голоса. Душманы переговаривались. «Решают: атаковать или отступать! Будут атаковать! Сзади – смерть! Спасение только впереди!.. Ничего, теперь наши услышат выстрелы… Придут, продержаться минут двадцать… И все!» Егоркин увидел, как несколько человек в чалмах метнулись из-за камней к ним. Затрещали, захлопали автоматы, и душманы исчезли. Но зато другие, в стороне, рванулись вверх. «Обходят!.. Окружат… и конец!» Иван заметил, за каким камнем укрылся душман, и навел мушку чуть правее камня, откуда, по его расчету, должен тот выскочить, чтобы перебежать дальше. И точно – душман появился, Иван выстрелил. Тот дернулся вперед, упал и остался лежать. Вдруг раздался крик, и все душманы выскочили из-за камней и бросились к ним. Затрещало, загремело вокруг. Автомат дергался в руке Егоркина. Бандиты снова исчезли за камнями. И снова несколько человек остались лежать на виду. Душманы прятались теперь совсем близко. Два-три броска – и ничего не сделаешь!

Они медлили. И снова раздался крик! Выскочили все разом, поливая очередями впереди себя. Грохнули один за другим, сливаясь, две гранаты. Душманы залегли. Пыль от взрывов скрыла их. Взрывы напомнили Егоркину о гранатах. Он вытащил их и положил рядом. Примерился рукой, удобно ли будет перебрасывать через камень. Одну гранату он взял в руку и стал ждать. Вдруг что-то резко и сильно ударило его в правое плечо, оглушительно звякнуло по каске – камень возле взорвался, брызнул в щеку. Близко пророкотала очередь автомата. Егоркин перекинулся на спину и увидел сзади черное бородатое лицо, черную чалму, показалось, что это тот, с гранатометом, и почему-то у него были три яростных глаза: два блестящих и один тусклый, пустой, черный. Вспыхнул огонь в пустоте тусклого глаза, выпрыгнул, придавил, расплющил, разорвал живот Егоркина, словно каменная глыба свалилась на него с грохотом и звоном. Но после этого душман почему-то уронил автомат и обнял камень, свесив голову с чалмой вниз. Звон стремительно рос, наваливался тяжестью. Горы вдали, чалма душмана расплывались, зеленели. Голова Ивана безвольно упала на плечо. Прямо перед глазами стоял неподвижно зеленый бутон тюльпана. «Он же был красный», – прошептал Егоркин. Треск выстрелов удалялся, но и учащался, множился, стал похож на стук гороха, обильно падающего со стола на деревянный пол.

Глава вторая

I

Всю зиму восьмидесятого года Алеша Лазарев готовился к олимпийскому сезону, не жалел себя, времени, сил. Каждый день тренировки, тренировки, тренировки! Он верил, что наступает его время, верил, что попадет на Олимпиаду, верил, что выиграет шоссейную гонку. Но сначала нужно было выиграть отборочные соревнования на гонку Мира и стать ее победителем. А уж победителя велогонки Мира непременно возьмут на Олимпиаду. Так говорил Истомин, тренер Алеши. И Лазарев видел себя на гонке Мира, видел на олимпийской трассе в Крылатском.

И вот апрель, солнце, Сочи, глянцевая зелень листьев магнолий, запахи моря, цветущей белой акации, выхлопных газов судейских машин, «техничек», автобусов, сбившихся в плотный ряд на площади перед квадратной громадой городского театра с тяжелыми колоннами со всех четырех сторон, и над слитным возбужденным гулом предстартовой круговерти спокойный голос радиоинформатора.

Алеша неторопливо крутил педали, катил по шоссе к площади со стороны гостиницы «Жемчужина», возвращался с разминки. Он слышал, как радиоинформатор называл имена знаменитых гонщиков. Алеша знал, что своего имени не услышит. «Ничего, через год назовут среди первых! – подумал он. – Непременно назовут!» Чувствовал он себя бодро, хотя волнение холодило грудь и ноги подрагивали от нетерпения, от жажды тяжелой и долгой работы, а в голове, как всегда от волнения, крутились беспрерывные одни и те же слова песенки: «Белой акации гроздья душистые спать не давали всю ночь напролет». Шоссе на повороте к площади выходило на крутой берег моря, поросший белой акацией. Сквозь редкие пока листья и цветы мелькнуло море. Вчера вечером, проезжая здесь, Алеша слышал, как волны шумели, накатываясь на берег, а сейчас шум волн заглушали голоса, музыка. Лазарев слез с велосипеда и покатил его по площади, придерживая одной рукой за руль, лавируя среди толпы гонщиков в разноцветных майках, корреспондентов, увешанных фотоаппаратами, любопытных болельщиков. Направлялся он к «техничке» команды, за которую выступал. Никто на Алешу внимания не обращал, никому он еще не был известен.

– Аркадий! – услышал он впереди себя радостный возглас и вздрогнул.

Голос был знакомый.

Алеша вскинул голову, остановился. Навстречу Аркадию Володину, капитану сборной СССР сквозь толпу пробиралась девушка в сером вязаном платье. Видел ее Алеша со спины и не мог понять, кто это. Он двинулся следом.

– Ты как сюда попала? – расслышал он среди гула толпы голос Аркадия Володина.

– В командировку… от журнала, – ответила девушка радостно. Она по-прежнему стояла спиной к Алеше.

– Да-а! Как же ты сумела? – голос у Аркадия сразу приобрел нежные и ласковые нотки, и Алеша подумал, не очередная ли это деваха Аркаши, но почему голос такой знакомый и почему он так взволновал его? Где он ее видел?

Лазарев слышал множество легенд о любовных приключениях Володина. Аркаша славился этим среди гонщиков. И тренеры не раз наказывали его за нарушение режима.