Мужчина состроил презрительную гримасу.

– Послушай, сопляк, если не знаешь, как пользоваться костюмом, и не умеешь контролировать уровень восприятия, то тебе здесь делать нечего. — С этими словами он вспыхнул и исчез, а Дор продолжила прерванный путь.

Хотя ей удалось выкрутиться из этой переделки, она не испытывала ни облегчения, ни радости; у нее не возникло даже желания выругаться.

Место, обозначенное на карте зеленой звездочкой, оказалось станцией метро или, возможно, подземными руинами, в которые превратилось метро после Судного дня. Вниз вели засыпанные каменной крошкой ступени, но, прежде чем спуститься по ним, Дор долго прислушивалась. Внизу царила тишина, которую нарушало лишь невнятное эхо далеких голосов и приглушенная музыка. Странно было не слышать привычного грохота поездов, от которого сотрясаются стены подземки, и Дор подумала, что в этом мире метро давно не существует и люди коротают время, разгуливая под музыку по подземным туннелям.

Она присела на ступеньку и, устремив отрешенный взгляд в какую-то точку на карте, принялась машинально расправлять лохмотья кожи на шее. На ощупь виртуальная плоть казалась мягкой и вязкой, как глина, но стоило ей разжать пальцы, и края раны снова расходились. «Надо наложить швы; у них тут с этим не должно быть проблем, — подумала Дор. — Или самой залатать, что ли? Шанти, наверное, занялся бы этим в первую очередь…»

Она, наверное, могла бы еще долго предаваться подобным праздным мыслям, но вдруг что-то толкнуло ее в спину, и какая-то невидимая сила потащила ее вперед. Всю ее сонливость как рукой сняло, и Дор, вскочив на ноги, принялась озираться по сторонам. В первые мгновения ей показалось, что она вновь превратилась в подопытного кролика, на котором очередной умник решил отработать свои колдовские приемы, но поблизости никого не было, и Дор поняла, что силовое поле создает сам костюм.

– Где моя книга с подсказками? — Она перевернула карту и обнаружила в руках каталог. Найти раздел с описанием костюма не составило труда, но ей пришлось трижды перечитать его, чтобы понять, о чем идет речь. Оказывается, костюм автоматически подстраивался под Шанти и, считав заложенные в его образ программы, подсказывал, как ей следует поступать в той или иной ситуации. Сейчас он явно хотел, чтобы она перестала прохлаждаться и поскорее спустилась на станцию.

Дор закрыла глаза и, перебирая пальцами лоскутки кожи на шее, попыталась сконцентрироваться на своих ощущениях. Кончики пальцев скользили по коже, прикасались к горячей плоти. Эту иллюзию, разумеется, создавал костюм, поскольку на самом деле она ни к чему не прикасалась и ничего не трогала — а даже если бы и трогала, более интенсивные и правдоподобные виртуальные ощущения наверняка заглушили бы слабые сигналы осязания.

Дор открыла глаза и вздрогнула от неожиданности, увидев поднимающегося навстречу японца. Этого раскосого парня в наглухо застегнутом грубом плаще можно было принять за портового рабочего или бродягу, если бы не пристегнутый к поясу меч, похожий, по мнению Дор, на самурайский.

Она ахнула и инстинктивно прижала к груди книгу, которая вновь превратилась в карту, но на японца это чудесное превращение не произвело никакого впечатления. Он продолжал приближаться, не сводя с Дор пристального взгляда. Его лицо было спокойным, даже, пожалуй, чуть снисходительным и не выражало явной угрозы, но Дор смущал меч, который этот парень, судя по всему, носил вовсе не для красоты. Когда японец преодолел еще одну ступеньку, Дор захотелось вскочить на ноги и пуститься наутек, но он остановил ее холодным, жестким взглядом.

– Ваше поведение, мистер Игучи, можно расценивать как капитуляцию? — насмешливо произнес незнакомец. — Или вы изменили свою тактику?

– Вы знаете, как меня зовут? — слегка заикаясь, спросила Дор и удивилась тому, что ее губы ходят ходуном. Она действительно побаивалась японца, но не настолько, чтобы дрожать и заикаться. Вслед за этим она поняла, что трясется от холода, поскольку температура в костюме почему-то внезапно стала падать, грозя превратить Дор в сосульку.

Японец поднялся еще на одну ступеньку.

– Затеял новую игру, да, Том? Не можешь обойтись без фокусов?

– Какие к черту фокусы? Мне бы не закоченеть, — еле слышно проворчала Дор, поднося пальцы ко рту, чтобы согреть их дыханием. — Наверное, что-то вышло из строя.

Температура в костюме продолжала понижаться. Видимо, термостат решил позаботиться о том, чтобы в этой новой заварушке ее разум оставался все время трезвым и холодным.

– Между прочим, Том, сегодня теплая ночь, — заметил японец. — Может, ты дрожишь от страха?

– Думай, что хочешь, — пробормотала Дор, проклиная напичканный электроникой костюм, который преподносил ей сюрприз за сюрпризом — и все почему-то неприятные.

– Конечно, ты боишься не меня, Том, а то, что я олицетворяю.

– И что же ты олицетворяешь, хотелось бы знать? — стуча зубами, произнесла Дор.

– Старый мир — уникальный и не похожий на помойку, в которую превратился этот. Он не похож и на мир, который сокрыт внутри этого мира, и на тот, что сокрыт внутри мира, который сокрыт внутри этого, и так далее: то есть — ни на один из бесчисленного множества миров. — В руке японца что-то тускло блеснуло, и он показал Дор необычную серебряную монету. Она увидела на ней символ в форме восьмерки. Японец ловко подбросил монету в воздух, поймал и, зажав между большим и указательным пальцами, показал Дор символ, оттиснутый на другой стороне: змей, кусающий свой хвост.

– Это не японские символы, но по своей сути они наши. Мы понимаем их скрытый смысл и то, что за ними стоит. Я говорю о старой доброй Японии и о тех, кто проникся ее духом, а не о поколении негодяев, наркоманов и жалких торговцев, живущих в каменных джунглях и поклоняющихся новым знакам, которые заливают улицы города холодным, неоновым светом, скрывая под собой древние символы.

Японец протянул монету Дор, но когда она потянулась к ней, он снова щелчком подбросил ее в воздух. Дор отдернула руку, злясь на него и на себя.

– Угадай, в какой руке? — Японец вытянул перед собой сжатые кулаки.

Дор, уже превратившись в ледышку, сунула карту в карман пурпурного балахона и с вызовом посмотрела на него.

– Ну что ж, попробую. Раньше у меня это неплохо получалось. В этой игре важно быть наблюдательным и уметь мгновенно подмечать всякие мелочи. Практически каждый загадывающий сам себя и выдает. Даже самурай, вроде тебя, и тот может проколоться на каком-нибудь пустяке.

Японец внимательно посмотрел на Дор.

– Что случилось, Том? Я тебя не узнаю. Похоже, ты научился работать головой, только когда ты успел это сделать? Может, наглотался каких-нибудь стимуляторов?

Дор не ответила. Она сверлила глазами его кулаки: сначала правый, затем левый.

– Иногда можно определить по слабой, едва заметной пульсации мышц, сведенных напряжением; порой человек выдает себя взглядом, украдкой брошенным на руку. Есть и другие подсказки, но важно успеть заметить хотя бы одну. Не только в этой игре, но и в других ситуациях человек часто выдает себя каким-нибудь незначительным жестом, словом… — Дор запнулась, а затем легонько хлопнула ладонью по правой руке японца. — В этой.

– Нет, ты не Игучи, — произнес японец, держа руки перед собой и не разжимая кулаки.

– Давай-давай, покажи, что у тебя в правой руке! — потребовала Дор. — Я знаю, что монета там. Если бы это было не так, ты бы не стал тянуть время.

– Ты не Игучи… — Японец, казалось, разговаривал сам с собой. — Как я сразу это не понял? Ты куда сообразительнее, чем он. Кстати, а где сам Игучи? Он что, нанял тебя? Или ты выкупил у него Шанти? Если это так, то он подсунул тебе бракованный товар. — Японец указал подбородком на ее перерезанное горло.

Дор, поняв, что самурай не собирается сносить ей голову, слегка приободрилась. Она подошла к нему и попыталась разжать кулак.