– Только ты знаешь не всё, Марк. – Стас интригующе улыбнулся, открыл пакет стоявшего на столе ананасового сока и налил в стакан.

– Твою мать, Знаменский, если ты хочешь мне в десятый раз рассказать про свои тайские приключения, вечеринки с трансвеститами и твои недельные загулы на Уолкин стрит, то уволь, я не хочу этого знать! – Марк поморщился, как от зубной боли, но то, что он услышал дальше, было совсем неожиданно.

– Нет, я хотел рассказать тебе, как познакомился с третьей женой.

Теперь Шатов потянулся к хьюмидору и достал толстую Cohiba в жестяном футлярчике. Стас терпеливо дождался, пока Марк прикурит её от длинной спички, громко втянул ноздрями выпущенные им кольца дыма и налил ещё по одной.

– За женщин! – подмигнул он и опрокинул в себя содержимое. Марк повторил.

Часы на стене мерно отстукивали секунды, комната закутывалась в сизый дым, который медленно пританцовывая вдоль стен, поднимался выше, становился прозрачней и наконец медленно, с достоинством втягивался в вытяжные щели вентиляции.

– Я весь превратился в слух, – проговорил Шатов.

– Ну историю про Тайланд ты знаешь, полгода я там прожил… Тогда у меня уже трёхэтажный офис в Москве в собственности был, аренда шла, а я в шампанском там купался. Ты прав, по вертепам я там набегался, но не только. Как-то месяца через три после приезда полетел в Гонконг, там у меня друг детства жил. Он искусствовед, работал тогда в Гонконгском музее искусств, я-то далёк от этой темы был, но Рустам рассказывал интересно, увлечённый человек, чего говорить… Так вот, там как раз выставка международная затевалась, в их музее, он меня туда и притащил.

Глаза Знаменского блестели, он увлечённо рассказывал, и казалось, что он заново переживает события. Он давно уже снял пиджак и, рассказывая, энергично жестикулировал руками:

– Там я Лизу и встретил. Как в кино, кругом азиаты, несколько чернокожих и она, как белый лебедь среди рябчиков… Хороша была непередаваемо. А ты представляешь, я в Азии три месяца! Как обухом по башке! Хотя чего я тебе-то рассказываю? – рассмеялся Стас, – ты у нас человек непоколебимых семейных ценностей!

Марк ухмыльнулся.

– Не, ну правда, ты молодец! Я не такой! Никогда вот так, как ты, не мог! Хотел, но не мог. Меня один их взгляд убить может, вот так посмотрит оценивающе, затуманенно – и пропал! – хохотал Знаменский. – А у тебя всё основательно: жена, дети, дом вот, как крепость, и всё как-то понятно, уютно, тепло. Молодец!

Марку было неприятно направление разговора, но он не подал вида и сделал попытку вернуть беседу в русло приключений Знаменского:

– Стас, мы уходим от темы. Я вообще стал терять нить разговора.

– А я сейчас подведу к теме, прости… Прости, старик! – он похлопал Марка по плечу и продолжил – Так вот, выяснилось, что она коллега Рустама, зовут Елизавета, коренная москвичка. Они когда между собой говорили, я заслушался – такая умная баба! Манеры, разговор, внешность – я понял сразу, моё!

Знаменский захмелел окончательно, теперь рассказ давался ему легко, слова лились из него полноводной рекой, но речь была связана, и слушать его Шатову было интересно.

– Но что я понял ещё, так это то, что с ней стандартный набор ужин-прогулка-кровать не пройдет. Все что я получил от неё, это заинтересованный взгляд, обещание помощи и консультации по предметам искусства, а ещё визитка, где даже не было её телефона, только адрес электронной почты.

– Стас, ты, конечно, не обижайся, но ты и искусство… Этот пазл у меня никак не складывается, – рассмеялся Шатов.

– Ты забываешь о деталях, – улыбаясь проговорил Знаменский, – у меня был её ящик, интернет и уйма свободного времени! Короче, я начал с ней переписываться. Я задавал ей глупые вопросы из школьной программы, она обстоятельно отвечала, я делился своими мыслями, она их развивала и оценивала. Через четыре месяца переписки мы знали друг о друге всё, видевшись лишь один раз в Гонконге. Я втрескался по уши по переписке и через год сделал ей предложение.

– Погоди, я должен это переварить! Поправь меня, если я что напутаю. Ты убежал от второй жены в Тайланд, затем поехал в Китай, познакомился с девушкой, переписывался с ней… эээ… полтора года и сделал ей предложение?!

– Всё чистая правда! – расхохотался Знаменский

– Ты прав, мы с тобой разные!

– Ну а я что тебе говорю!

– Хорошо, а развёлся-то зачем?

– Так мы и подходим постепенно к главной теме! Лиза-то моя строгих правил оказалась, до свадьбы – ни в какую! Ну, думаю, бриллиант попался, в наше время такое раз в жизни встречается, и то не у каждого.

Шатов задохнулся от хохота. Вдоволь насмеявшись, сказал:

– Прости, старик…

– Да пожалуйста! – добродушно ответил Стас. – Только зря смеялся, моя Лиза чиста оказалась, как слеза младенца! Как снег на горной вершине! Трудность в другом скрывалась… – он сделал паузу.

– Ну не томи.

– Ну… Во время этого… Ну сам понимаешь… Орала так, что стены тряслись. Мне в подъезд по утрам выходить стыдно было. И кусалась ещё так, что рубашку на пляже снять не мог… Ничего поделать с собой не могла.

– Во дела! – усмехнулся Марк.

– Мне после иной ночи не на работу, а в травмпункт ехать… То шею прокусит, то губа, как будто гопники отмудохали, то спина в клочья ногтями разодрана… А днём как ангел, шарфы мне вяжет, пироги печёт и рубашки наглаживает… Через полтора года совместной жизни перестала совсем собою заниматься, растолстела, обабилась, в платье я её стал видеть, только когда она на работу уходила, и знаешь, у меня дежавю появилось… Опять трикошка с носками шерстяными и сорочка ситцевая… как будто есть где-то магазин, специально для баб, которые замужем….

Знаменский залпом осушил стакан с соком.

– И ещё, знаешь, есть в мире сакральные вещи. Ну, к примеру роды. Никогда не понимал мудаков, которые тащатся в роддом поглазеть, как на свет появляются его дети! Ну не зря наши деды не допускались до этих процедур! Это дело сугубо женское, акушеров там… бабок повивальных… Не нужно нам это видеть! Или месячные. Я, конечно, понимаю, что муж и жена – люди близкие, но не хочу быть в курсе этих подробностей! Лиза была абсолютно противоположного мнения. Она, не стесняясь сообщала мне все тонкости своих календарных проблем, я знал все даты её походов к гинекологу, стоматологу, маммологу и прочим врачам.

Марк смотрел на Стаса, улыбаясь. Знаменский, казалось, читал его мысли, заворачивая их в интересные обороты и жизненные наблюдения, и выводы казались Шатову справедливыми и абсолютно логичными. Он давно уже смирился с тем, что быт съел живые родники, когда-то подпитывающие их с Викой отношения. Он думал о бесчисленных вечерах, когда он, придя с работы, заставал жену за домашними делами, плавно перетекающими в отход ко сну. О бесконечных дежурных и холодных поцелуях, в которых не было ни огонька, ни жизни.

– А может, просто трансформация? – медленно проговорил Марк.

– Что, прости? – Знаменский удивлённо уставился на него

– Я тоже бывает думаю над этим. И иногда мне кажется, что с течением времени чувства просто трансформируются, и конечно, ты не можешь всю свою жизнь танцевать со своей Кармен пасодобль…

– А хотелось бы, – усмехнулся Стас.

– Ну это понятно, но так не бывает. И мы вынуждены терпеть друг друга, да, терпеть, как это на первый взгляд дико и ни звучит. И семейная жизнь – это тоже своего рода работа. Работа, на которой нужно терпеть, уступать, прощать, отстаивать наконец.

– Ты как моя мама говоришь, – Знаменский налил ещё по одной.

– Наверное, умная женщина.

– Ага, невероятно умная! Тоже говорила, нужно прощать. Только я не смог, – Знаменский расхохотался, обнажив белые и большие зубы. – Все кончилось знаешь чем? Я чистил зубы утром, когда в ванную вошла Лиза, спустила штаны и села на унитаз. Она ещё при этом что-то говорила, но я уже не слушал, пена от зубной пасты капала мне на тапочки, а в полуметре от меня сидел и справлял малую нужду дипломированный искусствовед. – Стас оживлённо жестикулировал, и вся картина его семейного кораблекрушения предстала перед Марком во всей своей комичной красе. Они весело смеялись, потом подняли рюмки и Марк тостовал: