– Виски? Коньяк? Текила? – насмешливо поинтересовался Шатов.

– А водки нет?

– Ну как же нет, обижаете! Для вас все цветы с клумбы жизни!

Марк картинно поставил на стол рюмку и большой бокал с толстенным дном, играючи бросил в него три больших куска льда и посмотрел на Стаса:

– Я, пожалуй, виски, – он протянул руку к бутылке «Бушмилса», но Знаменский жестом его остановил.

– Знаешь, старик, выпей со мной водки. Обещаю, мы много не будем, и завтрашний день никуда не убежит.

– Хорошо, водка так водка. – Марк поставил на стол ещё одну рюмку. – Тогда сейчас сбегаю за закуской!

– Подожди… Не надо ничего, давай по одной, за дружбу!

Шатов пристально поглядел на Стаса.

– Хорошо у тебя… – голос Знаменского сделался усталым. Марк посмотрел на него пристально. Было видно, что Знаменский не настроен на шутливый дружеский тон. Бывают у людей такие минуты, когда не хочется пустой болтовни, каких-то ничего не значащих фраз и легкомыслия. Хочется говорить на важные для тебя темы, душа просит вдумчивого диалога и непременно выпивки, причём выпивать в такие моменты требуется без закуски, опрокидывая в себя рюмку, морщась, затаив на выдохе дыхание и затем, прочувствовав момент, когда водка, стекая по пищеводу в желудок, отогревает нутро, вдохнуть полной грудью воздух. После всей этой нехитрой процедуры и наваливается на русского человека желание распахнуть душу, высвободить то, чем занят его мозг в период повседневно-суетливой безалкогольной активности.

– Знаешь, – продолжал Знаменский, – у нас с Кирой как-то не выходит вот так… Чтобы ужины семейные, уют, фотографии в рамочках… Всё хорошо вроде, а вот так не выходит… Я работаю много, она тоже, ужинаем в ресторане, а в квартире убирается домработница… – он усмехнулся. – Я даже тебе сейчас скажу то, что в жизни не думал, что скажу… Но сначала давай выпьем!

Они выпили. Марк терпеть не мог водку, но отказать Знаменскому сейчас он не мог. Он не хотел его обижать, к тому же разговор обещал быть интересным.

– Так вот, Марк, – Знаменский достал сигару из внутреннего кармана пиджака. – В жизни не думал, что когда-нибудь это скажу, но я никогда не видел её в домашней одежде… Мало того, теперь я об этом даже жалею… Ты знаешь, старик, я не ангел и Кира – моя четвёртая жена. Скажу больше, две последних, Марина и Лиза не в последнюю очередь стали бывшими как раз из-за этих халатов, бигудей и старых тапок…

– Ну тут что скажешь? – улыбнулся Марк. – По мне так это совсем не важно.

– Да перестань ты, я же всё понимаю… Любовь там и всё такое… Неважно в чём она ходит по дому… Но! – Стас поднял палец вверх. – Раньше, до Киры, меня раздражали эти мелочи, эти бесформенные футболки, или сорочка ночная ситцевая, как у бабушки моей, даже запах варёной капусты с кухни, когда Ольга щи варила, и он раздражал!

Марк никогда раньше не слышал подробностей личной жизни Знаменского. Он знал всё в общих чертах, знал имена, упоминавшиеся Стасом вскользь, несколько раз они случайно проезжали мимо домов, где раньше он жил. С десяток забавных и не очень историй, несколько обрывочных воспоминаний и неохотные ответы на вопросы о семейной жизни – вот все, что позволял Стас знать о себе. Тем удивительнее для Марка был затеянный разговор.

– И вот знаешь, первая, Ольга, ведь любил я её с института! Мы когда поженились, в общаге жили, я не замечал бытовухи этой, весело жили, но я знал, что всё по-другому у меня будет… И квартира, и машина, и шубу ей куплю, – он как-то горько усмехнулся, – купил…

Марк молча слушал. Знаменский попыхтел сигарой, глядя куда-то в пустоту, затем выпустил кольцо ароматного табачного дыма в потолок:

– В девяносто первом всё началось… Кооперативы, рынок, свободная торговля, я уж сто раз рассказывал… У меня денег, как говна за баней было. Квартира, точнее три в одну объединённые, «мерседес», как у Высоцкого, и Ольга вся в импортных шмотках… Красивая была… И ведь любил её… Любил больше жизни своей! – Знаменский, казалось, переместился во времени и рассказывал как-то отстранённо, в пустоту. – Я шубу ей из-за границы заказал, шуба как «мерседес» стоила, а мне не жалко денег было, человек мне прям в офис привёз, я в машину положил. Оля тогда в Крыму отдыхала, утром должна была приехать.

Стас молча докурил сигару, с силой вдавил её в пепельницу.

– Эта шуба до сих пор в гараже у меня лежит, прямо в том же пакете…

Марк уставился на него.

– Да, старик, так и лежит. Мы тогда до четырёх утра контракт отмечали, время сам помнишь какое, контракты в саунах заключались и отмечались… Там девок, конечно, вызвали, я невменяемый был… Короче, приехала моя Оля, а я тёпленький ещё с сауны с двумя феями в кровати… В себя когда пришёл, квартира пустая и пакет с шубой на столе кухонном…

– Что, так и ушла, не скандалила, не истерила? – Шатов с трудом скрывал изумление.

– Нельзя ей было истерить… На девятом месяце.

Знаменский наполнил рюмки.

– Давай выпьем!

– Погоди, так у тебя что, есть ребёнок? – Шатов потянулся было за рюмкой, но теперь застыл, ожидая ответа.

– Был. Был сын.

Знаменский опрокинул рюмку, помолчал, потом продолжил:

– Он родился в октябре девяносто первого, Ольга уже у матери в Зеленограде жила. Так и не простила меня… Я приезжал, умолял, просил, всё без толку… Не простила. Потом замуж вышла, в Москву перебралась, мне адреса не оставила, да и я не настаивал, новая семья и всё такое… Её матери деньги посылал, чтобы Антону откладывала. Сына Антоном звали… А в девяносто девятом мать позвонила, сказала, чтобы больше не присылал, – Знаменский говорил почти неслышно: – Помнишь теракты в Москве в конце девяностых?

Марк кивнул.

– Так вот на Каширском шоссе, 6/3 Ольга с Антошкой и жили… Легли спать и не проснулись… У меня даже фотографий его нет, тёща меня во всём виноватым считает, не дала ни одной…

Они помолчали. Знаменский заметно охмелел, он как-то пьяно откинулся на спинку дивана, закрыл лицо руками, как бы смахнул с себя воспоминания и продолжил:

– Я пил почти месяц. Стрррашно пил! И ты знаешь, произошёл во мне какой-то переворот… Не важно стало, кто рядом, зачем, для чего? Я менял баб как перчатки! Человек-праздник! Модели, танцовщицы, стюардесса, была даже крупье из казино! А потом Марина. Лицо с обложки VOGUE 1997. Я думал, эта сказка будет продолжаться вечно! Мы много путешествовали, дорогие отели, бутики, тачки с кожаными салонами, Карибское море и дизайнерский ремонт в квартире, личный водитель и секс в открытом море на арендованной яхте. Короче, жизнь в стиле лакшери… Так продолжалось четыре года. Потом… А потом она захотела детей, и в нашей квартире стали появляться книги о планировании семьи, правильном питании, удобное бельё, тесты на беременность и ещё куча всего. Кончилось тем, что Марина уволила домработницу и уволилась с работы сама. Последнее произошло с моего молчаливого согласия и, признаюсь, вследствие моей недальновидности. Я попал под пристальное наблюдение и должен был приходить на обед, который она готовила и не опаздывать к ужину. Дальше – больше. Она перестала утруждать себя макияжем и депиляцией, все это оказалось слишком вредным для будущего ребенка. Наша интимная жизнь была пущена под откос, лишившись главного – страсти. Я не мог заставить себя разыгрывать испанского идальго, желающего исполнить пасодобль со своей Кармен, когда, приходя с работы, видел свою супругу в шерстяных носках и трениках с начёсом.

Марк расхохотался. Исповедь Знаменского, начавшаяся так трагично, наконец получила более лёгкое продолжение.

– Дальше я знаю, можешь опустить эту часть!

– Ну я был вынужден, – Стас театрально развёл руками и тоже рассмеялся.

Историю про то, как Знаменский развёлся со второй женой, знали несколько человек, включая Шатова. Устав от её представлений о семейной жизни, Стас попросту собрал её вещи и отправил с водителем на её старую квартиру. Сам поменял замки у себя и улетел на зиму в Тайланд, оставив ей записку в издевательском стиле, что уезжает в экспедицию и не знает, вернётся ли, просит его не ждать и устраивать свою личную жизнь. Подписал «Твой Амудсен».