В письме Твардовского Эренбургу (11 сентября 1962) говорилось о пятой части его мемуаров: «…многое здесь на уровне лучших страниц предыдущих частей, многое мне не просто не нравится, но вызывает серьезные возражения по существу (как, впрочем, и у многих соредакторов). Однако я не спешу беспокоить Вас подробным высказыванием моих замечаний, главным образом по той причине, что, как выяснилось, в этом году мы уже не сможем, к сожалению, начать печатание этой части»[19].
На следующий день, 12 сентября, Эренбург написал заместителю Твардовского А.И. Кондратовичу: «Как содержание, так и тон письма Александра Трифоновича ставят передо мной вопрос, который я сам решить не могу, а именно, входит ли в намерение редакции отодвинуть печатание моей книги в Вашем журнале <…> Разумеется, А.Т. Твардовский хозяин в своем журнале и навязывать ему публикацию того, что ему неприемлемо, я никак не собираюсь. Моя просьба к Вам состоит в том, чтобы прямо и откровенно сообщить мне намерение редакции»[20]. Ответ Кондратовича (возможно и устный) неизвестен. Сомнения Эренбурга развеял десятый номер журнала, объявивший пятую книгу мемуаров в плане «Нового мира» на 1963 год. Между тем, с октября 1962 года Эренбург приступил к работе над последней, как он тогда считал, шестой книгой мемуаров. Но неожиданно и драматично затянувшаяся история с публикацией пятой книги надолго отвлекла его от написания шестой.
3 ноября 1962 года был подписан в печать 11-й номер «Нового мира» с повестью Солженицына «Один день Ивана Денисовича», а 20 ноября гранки пятой книги мемуаров Эренбурга доставили в Главлит, откуда его передали в Отдел печати ЦК, которым заведовал Д.А. Поликарпов. А.И. Кондратович вспоминал: «Поликарпов не любил Эренбурга и боялся его. А оттого, что боялся, еще больше не любил его. А так как был антисемитом, то уже и ненавидел, но боялся. Очень боялся. Все помнили случай, когда один из предшественников Поликарпова на посту в ЦК Головенченко кувырком полетел со своей должности из-за Эренбурга[21] <…> Поликарпов знал это… Все части мемуаров Главлит исправно передавал в ЦК, густо расчерченные. Поликарпов ломал над ними голову, а потом вызывал меня и говорил, что это нельзя и это нельзя напечатать, а вот это надо просто каленым железом выжечь. И каждый раз я говорил: “Но он же не согласится”, или иногда с сомнением: “Попробуем, может, уговорим”. Но Эренбург ни за что не соглашался менять текст, а иногда издевательски менял одно-два слова на другие, но такие же по смыслу. И то было хорошо. Я показывал: “Видите, поправил”, и, к моему удивлению, с этими лжепоправками тут же соглашались. Вскоре я разгадал эту игру отдела. Им нужно было на всякий случай иметь документ, свидетельствующий о том, что читали, заметили происки Эренбурга, разговаривали с редакцией, и Эренбург все же что-то сделал. Мало, но ведь все знают его упрямство…»[22]
17 декабря 1962 года в Доме приемов на Ленинских горах состоялась встреча руководителей КПСС и правительства с деятелями литературы и искусства. В докладе секретаря ЦК КПСС Л.Ф. Ильичева грозно прозвучало предупреждение, что партия будет выступать против буржуазной идеологии в литературе и искусстве, отстаивая принцип партийности. Среди литературных произведений, на которые Ильичев обрушил разнос, мемуары Эренбурга были из основных.
27 декабря Главлит СССР сообщил редакции «Нового мира» свои замечания по пятой книге мемуаров Эренбурга.
2 января 1963 года мемуары Эренбурга обсуждались на заседании Президиума ЦК КПСС (Хрущева на этом заседании не было). В шестом пункте протокола записали, что совещание интеллигенции 17 декабря «прошло хорошо». Седьмым слушали вопрос: «О воспоминаниях Эренбурга». В протоколе заседания написано: «О третьей части <мемуаров Эренбурга. – Б.Ф.> – хорошо бы, если литературная критика разобрала обстоятельно. На будущее ограничить поездки Эренбурга»[23]. Но, как дальше сказано в комментариях, «строгих санкций, резко ограничивающих поездки Эренбурга за рубеж, однако, не было принято»[24].
3 января 1963 года первый номер «Нового мира» с десятью главами пятой книги мемуаров Эренбурга подписали к печати.
Со вторым номером дело оказалось куда сложнее. Антиэренбурговская кампания, начатая (во исполнение указания Президиума ЦК) в «Известиях» 29 января публикацией статьи Ермилова[25], была в разгаре, и цензура подписать продолжение публикации пятой книги не решалась. В. Лакшин приводит дневниковые записи цензора Голованова о прохождении № 2 «Нового мира» за 1963 год:
«31 января. Утром по телефону получил <…> исправление по материалу И. Эренбурга. В 12.30 звонил т. Кондратович с просьбой ускорить решение. Причем сказал: “Эренбург больше ни на какие исправления не пойдет, вплоть до скандала в международном масштабе”».
2 февраля – «направлено письмо в ЦК КПСС по поводу И. Эренбурга».
5 февраля он записывает: «Цензура держит полосы Эренбурга[26]. Номер стоит».
20 февраля: «Совершенно неожиданно, выполнив указания Идеологического отдела ЦК КПСС, редакция журнала “Новый мир” представила вариант, после вторичного исправления автором, материала “Люди, годы, жизнь” на № 2 журнала. По указанию Главлита СССР т. <П.К.> Романова, после тщательного рассмотрения исправлений, которые не меняют существа, – материал мною разрешен к печати»[27].
Что же произошло между 2-м и 20-м февраля 1963 года? 13 февраля в ЦК КПСС на совещании у Ильичева, дирижера антиэренбурговской кампании, где присутствовал Твардовский, было принято решение – публикацию мемуаров из второго номера журнала снять. Твардовский сообщил об этом Эренбургу, который тут же попытался связаться с Ильичевым по телефону, но тот «не смог принять» писателя. Тогда Эренбургу не оставалось ничего иного, как в тот же день, 13 февраля, обратиться с письмом лично к Хрущеву: «Редактор “Нового мира” А.Т. Твардовский сообщил мне, что ему предложено снять из февральского номера продолжение пятой части моих воспоминаний. Когда печатались предыдущие части, Главлит и другие организации указывали журналу на необходимость изменений или сокращений. Я во многом шел навстречу, и книга продолжала печататься. На этот раз указание снять из февральского номера очередные главы воспоминаний не сопровождались никакими предложениями об исправлении или изменении текста. Я обращаюсь к Вам, Никита Сергеевич, не как автор, стремящийся опубликовать свое произведение, а как советский гражданин, обеспокоенный возможными политическими последствиями решения, сообщенного А.Т. Твардовскому. Если бы в январском номере “Нового мира” не было напечатано начало пятой части c пометкой “продолжение следует”, я бы не решился Вас беспокоить. Но в наших литературных журналах до сих пор не было ни одного случая, чтобы вещь, начатая печатанием, оборвалась на словах “продолжение следует”. Я боюсь, что это не только удивит читателей, но будет использовано антисоветскими кругами за границей, тем более что переводы моей книги печатаются во многих зарубежных странах. Это поставит меня как общественного деятеля в ложное положение. Я думаю, что если редакция “Нового мира” укажет в февральском номере, что печатание ”Люди, годы, жизнь” будет продолжено в таком-то номере, это может помешать развертыванию очередной антисоветской кампании. Я убежден, что Вы поймете, какими мотивами я руководствуюсь»[28].
Хрущев еще не забыл мирового скандала с Нобелевской премией Пастернаку и никаких новых литературных скандалов не хотел, но и взять на себя единоличную ответственность в этом деле тоже не пожелал. Потому уже на следующий день он ознакомил с письмом Эренбурга трех секретарей ЦК, включая Ильичева[29].
