Лайсве очистила платье от налипшей паутины и постучалась. Ей никто не ответил, но дверь оказалась не заперта. Она вошла в комнату. Внутри царил полумрак – лишь узкая полоса света лилась из коридора. Просторная, аккуратно убранная спальня пустовала. Створки шкафа были открыты. Окна занавешены плотными гардинами. Возле широкой кровати с балдахином стоял дорожный сундук. Чем таким важным был занят Йорден, что даже не успел разобрать вещи?

Снаружи донеслись шаги, голоса. Торопливый лающий говор Йордена и протяжный, с мурлыкающими нотками – Бежки. Служанка рассмеялась, кокетливо и мелодично. Они совсем рядом!

Лайсве юркнула в шкаф и затворила дверцы, оставив лишь маленькую щелку.

Йорден в обнимку с Бежкой ввалился в комнату.

– Наконец-то одни! – счастливо выдохнул он. – Ты бы знала, как меня достала эта бледная поганка со своими расспросами. Будто намеренно унизить хотела. Как и ее демонов отец.

Возмущение накатило на нее. Лайсве просто хотела завести беседу, а отец – проявить уважение к жениху и ордену. Они вовсе не желали никого унижать.

– Не бухти, – проворковала служанка, покрывая поцелуями поцарапанную щеку. – Меня все равно не отпускали с кухни. А тебе надо было политесы соблюсти, чтобы эта дурочка не заартачилась. Знаю я ее. Это с виду она лань трепетная, а на деле сумасбродка та еще. С детства было: как стукнет в голову блажь, так ни няньки, ни даже отец отговорить не смогут.

Конечно, заартачится! Потребует, чтобы Бежку вышвырнули, и с собой уж точно не возьмет.

– А по-моему, она обычная избалованная отцовская дочка. Только родит мне наследника, подсыплю ей волчьей травы в еду, а тебя хозяйкой сделаю. И никакой орден мне указывать уже не сможет.

Бежка шепнула что-то в ответ. Йорден засмеялся и повалил ее на кровать.

Лайсве с грохотом затворила дверцы и заткнула уши руками, но все равно слышала скрип кровати и громкие стоны, мерзкие до тошноты. Она сосредоточилась на обиде и отчаянии. Надо только дождаться, пока Бежка с Йорденом заснут, и осторожно выбраться, иначе ее убьют прямо здесь. Остальные пребывали на пиру, и ее крики никто не услышит. Тело выбросят в овраг, а родным сообщат, что Лайсве сбежала, испугавшись свадьбы.

Посреди густой черноты, в белесом мерцании, застыл знакомый силуэт. Суженый из сна! Во Мраке он стал светом. Лицо озарилось, словно грозовые тучи разошлись и из-за них хлынули яркие солнечные лучи. В разноцветных глазах сквозили нежность и забота. Благородный и любящий, он был ее настоящей судьбой, не то что эта подделка!

«Мы вдвоем против всего мира. Мы выстоим».

Привычным жестом он протянул руку.

Лайсве улыбнулась и переплела с ним пальцы, шепча сокровенное спасибо.

Раздался храп, шаги, зашелестела одежда.

Лайсве приоткрыла створки и выглянула наружу.

Стояла глубокая ночь. Сквозь не зашторенное окно лился лунный свет и укутывал стоявшую боком к шкафу женскую фигуру зыбкой дымкой. Бежка натянула платье и спрятала волосы под чепец. Скользнула взглядом по шкафу, отчего Лайсве отпрянула. Хорошо, что Йорден храпел так громко, иначе ее точно услышали бы. Бежка подмигнула непонятно кому и вышла из комнаты, оставив дверь распахнутой. Ну точно, слышала. А может, и видела. И все-все поняла!

Лайсве вылезла из шкафа. Йорден дрых без задних ног. Мерзавец! Осторожно переступая, она выскользнула из спальни. В темном коридоре было пусто. Видимо, гости давно разошлись по приготовленным для них покоям и улеглись в постели. Ух и влетит теперь от отца: ее наверняка уже обыскались. Она направилась к парадной лестнице. Там хотя бы шею не свернет в темноте – часть светильников оставили зажженными для любителей полуночных прогулок.

За поворотом первого же пролета Лайсве нос к носу столкнулась с разъяренным родителем. В его руке уже догорала свеча, в лице ни кровинки, а глаза посверкивали молниями от гнева. Лайсве вжала голову в плечи. Отец никогда на нее не кричал, журил, бывало, за то, что покрывала шалости Вейаса, но всерьез не злился.

– Тебя где носило? – грозно прошептал он.

Лайсве едва не лишилась чувств от накатившей вдруг слабости.

Отец подхватил ее и заговорил куда более ласковым тоном:

– Посмотри, до чего себя довела. Велено же лежать! И зачем ты снова напялила эти жуткие тряпки?

Волновался за нее? Или о гостях переживал? Лайсве уткнулась в его расшитый серебряным позументом камзол и закрыла глаза. Теплые пальцы скользнули по волосам, испуская волны тягучего спокойствия. Он снова использовал дар. Ее куда-то понесли: она не следила за дорогой, пока отец не поставил ее на пол перед белой дверью, оплетенной кружевом колдовских орнаментов.

Святилище.

Лязгнул навесной замок, дверь отворилась, и отец подтолкнул Лайсве вперед. Внутри на полу лежала пуховая перина с подушками и шерстяным одеялом.

Отец достал из-за пазухи платок и принялся отирать лицо дочери от крови.

– Поспишь здесь ночь, и все как рукой снимет.

– Но ведь это кощунство. Боги рассердятся. Ты сам говорил.

– Тогда я хотел научить вас дисциплине, но сейчас все это неважно. Богов нет, или они давно умерли, а цель у святилища одна: подпитывать наши силы. Тебе это нужно.

Лайсве уселась на перину, разглядывая знакомые надписи на стенах. «Богов нет, или они давно умерли». Веломри никогда не поклонялись Ветру, лишь заманивали в ловушку, чтобы использовать его могущество. Благоговение, добронравие – все, чему ее когда-либо учили – обман. Так, может, и отцовская забота – просто зыбкий морок, который исчезнет, стоит ей ступить за порог отчего дома?

– Я искала Йордена, – неожиданно для себя разоткровенничалась Лайсве.

Отец пристально осмотрел ее, словно стремился прочитать.

– И как, нашла?

Легкий мыслетолчок, и слова будто сами собой вырвались наружу:

– Он был со служанкой. До сих пор слышу эхо их стонов, перед глазами – их развратные ласки. Это гнусно! А еще он говорил, как убьет меня и сделает хозяйкой свою любовницу, – она умолкла, истощенная речью. Ее лицо раскалилось от стыда. И зачем отец заставил ее чувствовать себя ханжой…

Его голос вывел из задумчивости:

– Ты узнала служанку? Скажи имя, и я тотчас выгоню ее, даже найму душегуба, чтобы избавиться от нее наверняка.

Он снова полез в мысли дочери.

По платью служанки растеклось кровавое пятно, померкла сверкающая улыбка, а прежде смуглая кожа стала мертвенно-бледной. Остыли длинные ловкие пальцы, густые темные волосы спутались и облезли с оголившегося черепа.

Нет! Не нужно никого убивать!

– Зачем? – Лайсве рванулась из нитей внушения. Отец опустил взгляд, разрывая мыслесвязь, и говорить сразу стало легче: – Йорден легко найдет себе другую, а об этой даже не вспомнит. Лучше отмени помолвку. Он унизил нас в нашем же доме и недостоин чести родниться с тобой.

Отец пробежал пальцами по впадинам, изучая надписи на стенах и бормоча под нос выученные еще в детстве имена великих предков.

– Боюсь, ничего не выйдет. – Он устроился рядом с ней на перинах. – Этот мерзавец нравится мне ничуть не больше, но так решил орден. Мы не можем противиться его воле. Единственное, что мне под силу, – припугнуть Йордена гневом Совета. Наглец не посмеет причинить тебе вред, иначе я вызову его на поединок чести и вспорю его гнилое брюхо.

– Какое мне будет дело до брюха Йордена, когда я отправлюсь к Тихому берегу? Я хочу жить, любить и быть любимой. Разве я многого прошу? – Лайсве стиснула зубы и глубоко задышала. Только не плакать!

Отец приложил ладонь к ее щеке, снова успокаивая внушением. За прошедший день она ощущала его дар на себе чаще, чем за всю жизнь.

Ну сколько можно? Она ведь не кукла, а человек!

– Ты любил маму? – ей с трудом удалось держать голос ровным.

– Конечно. Хотя наш союз тоже был сговорен в ордене, Алинка с первых дней в этом доме стала солнцем моей жизни. Когда она ушла, мое солнце померкло.

Лайсве тоже хотела быть солнцем для своего мужа, чтобы он был благородным и сильным, прямо как отец. Для такого она стала бы мастерицей и красавицей, лучшей из жен.