Это было серьезнейшим нарушением обычаев русского двора, где все драгоценности были на строгом учете и перечислялись в княжеских духовных. Это было и показателем практической сметки «гордой племянницы византийских императоров». Семейство Палеологов стремилось как можно лучше использовать фортуну, вознесшую дочь изгнанного морейского «деспота» на головокружительную высоту. Но беспутный Андрей Палеолог, торговавший византийской «короной» (он по очереди продавал ее европейским государям, в том числе французскому королю), и его энергичная сестра все-таки совершили ошибку. Брак Марии Палеолог чуть не привел ее к гибели.
Великий князь приказал конфисковать у Василия Верейского все полученное им приданое, а его самого с женой «поймать», т. е. послать в заточение. В последнюю минуту Василию «и с княгинею» удалось бежать к королю. В Литве появился еще один русский князь-эмигрант.
Конфликт о «саженье» имел далеко идущие последствия. Он нанес последний удар угасавшему Верейскому уделу. Уже в декабре 1483 года старик Михаил Андреевич должен был дать обязательство все свои владения (а не только Белоозеро) завещать великому князю[187]. Последний осколок удельной системы, созданной когда-то Дмитрием Донским, фактически прекратил свое существование.
Конечно, бегство Василия Верейского едва ли было вызвано только вопросом о приданом его жены. Да и сам этот вопрос, и особенно распоряжение великого князя «поймать» Василия, только отражает глубинный, подлинный конфликт – трагедию удельного князя в условиях нового единого государства. Летописи изображают Василия Михайловича храбрым воином. Он сражался с татарами под Алексином, он стоял с войсками на Угре. Субъективно он не был изменником, в отличие от Шемяки и даже братьев Ивана Васильевича никогда не выступал против великокняжеской власти. Но на его глазах удел отца, его наследственное владение, на которое он имел все законные права, освященные вековой традицией, обращался в ничто. Перед последним удельным князем стояла дилемма – или полностью отказаться от своего политического бытия и превратиться просто в подданного государя всея Руси, как это случилось с многочисленными князьями Оболенскими, Ростовскими, Ярославскими и другими, или бежать в Литву к гостеприимному королю Казимиру. Слом старой феодальной традиции мучительной болью отзывался на судьбе удельного князя, выталкивая его за рубеж, в объятия врагов Русского государства.
На первых порах династического конфликта Софья Фоминишна потерпела серьезное моральное поражение, ее авторитет не мог не пострадать. Тем самым еще больше укреплялась позиция Ивана Молодого, признанного наследника, имевшего уже титул великого князя и собственную семью.
Пострадали и «мастера серебряные», и некий «фрязин», участвовавшие, по-видимому, в расхищении великокняжеских драгоценностей. Они были посажены в заточение.
Но конфликт в семье, как ни был он серьезен, не отразился внешне на поведении великого князя и еще меньше – на его политике. Софья Фоминишна оставалась великой княгиней. В Москву продолжали приезжать иностранные мастера разных специальностей. Государственные дела шли своим чередом, и именно они привлекали наибольшее внимание Ивана Васильевича. Летом 1483 года русские войска совершили большой поход на северо-восток. Воеводы Иван Иванович Салтык Травин и князь Федор Курбский прошли тысячи километров по рекам и волокам. Впервые русские люди перевалили Уральский хребет и дошли до Оби, спустившись по ней до ее устья[188]. Местные князья признали свою вассальную зависимость от Русского государства. Так за сто лет до знаменитого похода Ермака началось освоение Северной Сибири.
Однако наиболее важные события происходили не на востоке, а на западе. Эти годы – время нового и последнего этапа борьбы с новгородским боярством. После включения Новгородской земли в состав единого Русского государства местное боярство сохраняло свои вотчины, богатства и политическое влияние в городе. Признав формально власть великого князя, бояре продолжали оставаться враждебной силой, опасной своими традиционными связями в среде новгородцев.
Новый архиепископ Сергий, выбранный в Москве, но по новгородскому обряду, приехав в Новгород в ноябре 1483 года, встретил там решительную оппозицию. Доведенный до психического расстройства, он через несколько месяцев должен был оставить кафедру и вернуться в московский монастырь.
Зима 1483/84 года была в Новгороде очень тревожной. До крайности накалились политические страсти. Верхи новгородского общества раскололись на сторонников и противников Москвы. В столицу пошли взаимные «обговоры» – доносы. Несколько десятков человек были «пойманы» и привезены в Москву. Началось следствие по всем правилам средневековой юстиции – с широким применением пыток. Смертного приговора обвиненным удалось избежать, но тюремное заключение их не миновало. Трудно сказать, насколько основательны были «обговоры», но почва для них имелась. Боярин Иван Кузьмин, например, в январе 1478 года в числе других целовал крест великому князю, но вскоре с 30 слугами оказался в Литве. По каким-то причинам король его «не пожаловал», и беглый боярин вернулся домой. Ясно, что такой человек не мог вызывать доверие и лояльность его была по меньшей мере сомнительна.
Вновь обнаруженная «коромола» дала повод для принятия радикальных, небывалых доселе решений. Обвиненные в измене бояре были заточены «в тюрмы по городам», а все остальные выселены из Новгорода. По выражению официозного московского летописца, великий князь «казны их и села все велел отписать на себе». Самим же боярам были даны «поместья на Москве под городом»[189]. Сохранив жизнь и свободу, но потеряв имущество, вчерашние новгородские бояре стали подмосковными помещиками – служилыми людьми великого князя.
Впервые на страницах источников появилось это новое слово – «поместье». Проблема новгородского боярства была решена кардинально. Как социальная категория оно больше не существовало. В руках великокняжеского правительства скопилось много тысяч обеж, принадлежавших прежде боярам, монастырям и новгородскому владыке. Слом старого новгородского землевладения с необходимостью ставил вопрос о судьбах этих земель. Тут-то и молвилось поместье – новая форма феодального землевладения. Именно в эти годы новгородские земли стали впервые раздаваться на основе нового поместного права. В отличие от вотчинника помещик не являлся собственником земли. Земля формально принадлежала государству («государю великому князю»). Помещик права распоряжаться землей не имел. Он был только владельцем земли, получающим ренту с крестьян. Великий князь мог в любое время отнять у него поместье и передать другому владельцу.
Это было принципиально новое явление в феодальном праве. Новая форма владения резко усиливала непосредственную зависимость служилого землевладельца от великого князя. Он получал полную возможность как поощрять, так и наказывать служилых людей. Земля превращалась теперь в своего рода жалованье, которым великий князь мог распоряжаться по своему усмотрению, в зависимости от потребностей государства.
В исторической литературе до последнего времени бытовало мнение о резком социальном и политическом различии между вотчинниками и помещиками как между двумя слоями класса феодалов. Можно со всей определенностью сказать, что в XV веке, да и позже, такой разницы не было. Правда, часть новых помещиков были прежде боевыми холопами-послужильцами московских и новгородских бояр. Взяв их на свою службу, Иван Васильевич наделил их поместьями и уравнял в правах со старыми, коренными феодалами. Но в подавляющем большинстве случаев вотчинник и помещик не только принадлежали к одному социальному слою класса феодалов, но и, как нередко случалось, вотчинник одного уезда был помещиком в другом.
Поместная система в целом укрепляла феодальное государство, прежде всего его военную мощь, поскольку основной обязанностью помещика была военная служба. Особенностью феодального общества была тесная связь собственно военной службы с несением различных административных обязанностей – служилый класс феодалов был одновременно и господствующим классом, представители которого замещали все государственные должности. В лице помещиков создавался относительно надежный слой для службы вообще, для управления во всех звеньях государственного аппарата. Это было важнейшей социально-политической реформой класса феодалов. Из вольных слуг-вассалов феодалы превращались в служилых людей, жестко зависимых от государственной власти, от государственного аппарата, составной частью которого они сами являлись.
