Литмир - Электронная Библиотека

И все-таки многое в образной системе Миллера-художника властно взывает к прояснению, сопоставлению, подчас - к безоговорочному отрицанию. Это и неудивительно: перед нами - один из самых демонстративно антибуржуазных художников Запада XX столетия.

744

Едва ли сейчас, на пороге нового тысячелетия, в смутную, нелегкую пору, в разгар едва ли не самого бурного десятилетия нашей многотрудной национальной истории на протяжении рекордного по числу войн и катастроф, социально-политических и экологических катаклизмов XX века, стоит всерьез удивляться тому, что из крупнейших писателей США он приходит к нам последним. Слишком многое и в творчестве, и в жизненной ориентации Генри Миллера не могло прийтись по вкусу тем, кто годами дозировали и отмеряли для нас меру “желательного” и “дозволенного”, препятствуя изданию хемингуэевского “Колокола”, внося “смягчающие” купюры в книги У. Стайрона и Дж. Апдайка, ниспровергая с высоких трибун Кафку, Джойса, Пруста, Набокова…

Свобода, с которой человек говорит об интимной жизни - своей и своих героев, - тоже не в последнюю очередь показатель раскрепощенности мышления. И если Генри Миллер не выстраивал, подобно Оруэллу, Хаксли и Кёстлеру, антиутопических моделей “светлого будущего”, обреченного стать кошмарным настоящим, то сама его эпатирующая этико-социальная “неангажированность” казалась вызовом не только пуритански ориентированным лицам и институтам его заокеанской родины, но и блюстителям “самой передовой” и “единственно верной” социалистической морали.

И все-таки Генри Миллеру в России, хоть и с многолетним запозданием, но повезло. Повезло с момента, когда журнал “Иностранная литература” опубликовал в 1990 году перевод его первого и, быть может, самого дерзкого, самого шокирующего романа “Тропик Рака” - первой части автобиографической трилогии, написанной в парижской эмиграции в 30-е годы. (Вторую и третью части трилогии - романы “Черная весна”, 1933, опубликован в 1936, и “Тропик Козерога”, 1938, опубликован в 1939 году, - читатель, будем надеяться, уже обнаружил под обложкой этой книги.)

Повезло, ибо публикация перевода “Тропика Рака” (ныне, включая многочисленные книжные издания, он разошелся в рекордном тираже, приближающемуся к миллиону экземпляров) совпала - и стала значимым фактором - в решительной переоценке ценностей, не обошедшей стороной и многие явления и имена в современных литературе и искусстве.

Говоря попросту: роман Г. Миллера читали уже несравненно более свободные люди, нежели их сверстники десять-двадцать лет назад. Читали незашоренными глазами, сами избирая для себя в авторском взгляде на жизнь

745

и авторской индивидуальной образно-поэтической системе, сознательно ориентированной на непривычность, ломку установившихся стереотипов близкое, приемлемое, созвучное и отметая чуждое и непонятное.

Можно сказать, что Генри Миллеру вообще крупно повезло в сравнении со многими его собратьями по перу и тем более - по бунтарски-анархическому духу. Ровесник Михаила Булгакова и Осипа Мандельштама, он родился в год смерти одного из своих кумиров - великого французского поэта-символиста Артюра Рембо, дебютировал в литературе в середине десятилетия, когда звезда Булгакова и Мандельштама уже начала закатываться под “гниющим солнцем” (метафора самого Г. Миллера) тоталитарного сталинского режима, пережил с грехом пополам роковое военное десятилетие и, в начале 60-х, удостоился в столь мало отзывчивой к плодам его творчества и “гения” (опять же миллеровское определение собственного таланта, не раз скользящее по страницам его книг) Америке официальных лавров, был даже избран в Национальную академию искусств и литературы, снискал определенное материальное благополучие и умер в 1980 году, чуть-чуть не дожив до 90-летнего юбилея.

Один современный поэт завершал свое стихотворение горько-грустноватым назиданием: “Жить в России надобно долго…” Добавлю от себя: не только в России. Тот же Рембо умер в нищете и безвестности в 37 лет, а на долю еще одного из миллеровских кумиров и учителей - англичанина Дэвида Герберта Лоуренса (у нас приобрел широкую известность его роман “Любовник леди Чаттерли”, 1928) - выпало неполных 45. Так что поразительная жизнестойкость - одно из самых примечательных свойств, присущих миллеровскому лирическому герою, - не подвела и создателя, отмерив ему редкий по продолжительности и творческой насыщенности жизненный срок. Но в конечном счете не это главное.

Главное - в жизнестойкости обширного миллеровского наследия, отмеченного удивительным разнообразием жанровых форм и в то же время - редким постоянством тематики, этико-философской структуры и поэтической образности. Главное - в озадачивающей многозначности его произведений, которые могут быть прочтены и как лирическая пикареска (современная разновидность восходящего к эпохе Возрождения “плутовского романа”), и как своеобразная разновидность сатирико-бытового романа нравов (или, как называл его прародитель этого жанра Бальзак, “физиологического очерка”), и, на ином уровне, как один из новаторских вариантов философского романа XX столе-

746

тия, числящего в ряду своих представителей, наряду с Кафкой, Джойсом и Прустом, Сартра и Камю, Кобо Абэ и Кэндзабуро Оэ, Уильяма Голдинга и Джона Фаулза, Макса Фриша и Фридриха Дюрренматта. Одним словом, романа экзистенциального.

Трудно поверить, что все это может сочетаться в пределах одной и той же художнической индивидуальности. А ведь Генри Миллер был не только прозаиком, но и одаренным графиком. Неплохо играл на рояле, тонко разбирался в искусстве театра и кино. Дал мозаичную, но в своем роде уникальную картину насыщенной художественной жизни во Франции первой трети нашего века в многочисленных очерках и эссе, составивших больше двух десятков томов. (Два из них - о влиянии на него психоанализа и ряда крупных писателей XIX-XX веков - можно прочитать в этом сборнике. А с более масштабным опытом Г. Миллера в области литературной критики - эссе “Время убийц. Этюд о Рембо”, 1946, не так давно познакомила читателя та же “Иностранная литература”, 1992, № 10.)

Относительно же своих учителей в жизни и в искусстве он сам высказался исчерпывающе - в “Черной весне”, да и в ряде других произведений. Это титаны Возрождения:

Боккаччо, Данте и особенно Рабле. Люди универсальных талантов и дарований. Художники редкостно цельного мировосприятия и, как правило, убежденные оптимисты.

Оптимист ли Миллер, не знаю; на этот счет могут быть разные мнения. Но вот относительно его универсальности у меня сомнений нет ни малейших. Я бы даже сказал, что, вкупе с его, во многом восходящей к сюрреализму, образностью, именно широта философского мышления прозаика может поначалу поставить в тупик не слишком привыкшего задумываться над книгой и заложенными в ней уроками читателя.

Но что, спрашивается, поделать, если сама эпоха, которую мы переживаем, властно требует от нас переоценки ценностей - идеологических, культурных, собственно эстетических?

И тут самое время задуматься о мировоззренческих уроках лирической прозы американского автора, подчас - скажем, в некоторых главах “Тропика Козерога”, на страницах отдельных новелл и эссе, а ярче всего, на мой взгляд - в финальных главах “Черной весны” - перерастающей в философскую поэзию, вызывающую в памяти лучшие произведения, например, Фридриха Ницше.

В чем заключаются эти уроки - тем более для людей, не без ощутимых духовных потерь переживших упадок и

29
{"b":"87260","o":1}